силы и остались только темные дома с черными окнами, догорающие фонари и
бессмысленные колокольни с осиротевшими крестами. А если неспящему человеку
по расстроенности нервов лезет в голову всякая жуть, очень легко вообразить,
что ночью в Заволжске переменилась власть и до самого рассвета, пока не
вернутся солнце и свет, всем здесь будут заправлять силы тьмы, от которых
можно ожидать каких угодно пакостей и неправд.
IX НОЧЬ. РЕКА
Георгиевны, небо бесшумно - и от этого было еще страшней - полыхнуло
ослепительно яркой зарницей, после которой темнота показалась такой густой,
что монахиня поневоле остановилась, перестав различать очертания домов.
Только приобвыклась, сделала несколько шагов, и снова белая вспышка, и снова
пришлось, зажмурившись, ждать, пока расширятся ошалевшие от этакого
неистовства зрачки. Но теперь издалека донесся медленный рокочущий раскат.
мгновенная вакханалия сатанинского сияния, и опять чернота, наполненная
утробным порыкиванием надвигающейся на город бури.
Очередная зарница высветила маленький особняк с мертвым, заколоченным
мезонином, деревянный забор и за ним листву деревьев, всю вывернутую белыми
брюшками под порывистым ветром. Когда стих громовой раскат, стало слышно,
как где-то за домом, за деревьями негодующе шумит растревоженная Река. Здесь
берег вздымался особенно высоко, а пойма суживалась чуть не на триста
саженей, так что и в самые безмятежные дни стесненный поток проносился мимо
кручи бурливо и сердито, в непогоду же Река и вовсе ярилась так, будто
гневалась на придавивший ее город и хотела обвалить его в свои пенные воды,
подмыв постылый яр.
рощицу, где погожими вечерами любила гулять заволжская публика - уж больно
хорош был вид, открывавшийся с обрыва на речной простор. Было ясно, что
рощица эта обречена, что через год, два, много пять Река подточит ее,
обрушит и унесет вниз по течению - до самого Каспия, а то и дальше. Выкинет
волной измокший и просолонившийся березий ствол на далекий персидский берег,
и соберутся смуглые люди, чтобы посмотреть на этакое диво. Одна из берез
после весеннего паводка уже начала было заваливаться с кручи, да удержалась
последней корневой зацепкой, повисла над стремниной, похожая на белый
указующий перст. Мальчишки, кто поотчаянней, повадились на ней
раскачиваться, и многие говорили, что надо дерево от греха спихнуть вниз,
потому что добром не кончится, да все руки не доходили.
дома. Получалось, что придется Наину Георгиевну будить. Неудобно, конечно,
но дело есть дело.
рассохшемся пианино, проскрипели ступени старого крыльца. Монахиня
прислушалась - не донесется ли изнутри каких звуков. Тихо. А вдруг нет
никого?
постучала. Снова прислушалась.
взвизгнули дверные петли?
подворья!
слышат. Или слышат, но не хотят пускать?
уйдет. Медь грохотала так гулко, что кто-нибудь - или хозяйка, или горничная
должны были проснуться.
как бы зовущий голос. Словно кто-то негромко пропел несколько нот и
замолчал.
ожидать, приоткрыты - с вечера перед грозой было душно. Подобрав рясу чуть
не до пояса, монахиня влезла на приступку, ухватилась за подоконник и
толкнула раму.
Вы здесь? Наина Георгиевна!
просто дом вздохнул.
отчего комнату осветило не хуже, чем в солнечный полдень. Ненадолго, на
секунду, но и этого было достаточно, чтобы Пелагия успела разглядеть
маленькую гостиную и посередине, на полу, что-то белое, продолговатое.
полезла через подоконник.
удивительного после этаких переживаний. Только что же горничная-то?
ткань рубашки, мягкая грудь, лицо. Пелагия достала из поясной сумки
фосфорные спички, чиркнула.
круглолицая девушка - простоволосая, в ночной рубашке и накинутом на плечи
платке. Надо полагать, горничная. Глаза у девушки были закрыты, а рот,
наоборот, приоткрыт. Волосы выглядели чудно - на концах вроде бы светлые, а
поверху, надо лбом, черные и блестящие. Пелагия дотронулась - и с криком
отдернула руку. Мокро. Пальцы тоже сделались черными. Кровь!
назад, к окну. Очки, тихо звякнув, бухнулись на пол, но возвращаться за ними
не хотелось.
молчаливого дома!
Только теперь было слышно, что это не зов и не пение, а слабый стон. Донесся
он откуда-то из темного нутра дома, и выходило, что бежать никак нельзя.
половину груди и обратилась с мысленной молитвой к своей покровительнице
святой Пелагии, которую тревожила только по самой крайней необходимости:
прибегаю, скорой помощнице и молитвеннице о душе моей...
сожженная. От слабенькой зарницы на миг рассеялся мрак, и увидела Пелагия на
подоконнике свечу в медной подставке. Знак это был хороший, душеукрепляющий.
свеча зажглась, и теперь можно было осмотреться получше.
носком внутрь дома. Пелагия решительно повернулась к окну спиной, подняла
руку с подсвечником повыше. Теперь стало видно, что у горничной вокруг
головы растеклась целая темная лужа. Поблескивали оброненные очки. Пелагия
подняла их, увидела, что левое стеклышко треснуло, но не расстроилась - не
до того сейчас было.
влез в окно и, видно, наделал шума. Горничная вышла на звук, и влезший
ударил ее чем-то тяжелым по голове.
билась жилка, девушка была мертва, Инокиня пробормотала молитву, но без
вдохновения, потому что прислушивалась.
опасности бросить свечу и кинуться назад, к открытому окну.
туфелька без задника валялась в стороне. Дальше по коридору виднелась
приоткрытая дверь, очевидно, ведущая в спальню. Но Пелагии сейчас было не до
расположения комнат - чепец Наины Георгиевны был сплошь пропитан кровью, а
огромные глаза разбивательницы сердец смотрели вверх совершенно неподвижно,
и в них отражались два маленьких огонька. И еще сестра увидела большой
камень, черневший на полу чуть поодаль. Увидела, поневоле вспомнила, как
лежал под деревцем мертвый Закусай, и перекрестилась.
сразу, едва только нащупала пальцами острый край пробитой теменной кости. В
свое время, когда Пелагия проходила искус, первым ее послушанием стала
работа в монастырской больнице, так что опыта по медицинской части ей было
не занимать.
сфокусировался на инокине.
точно обрадовалась, но тоже не сильно, в меру.
черепном ранении), сообщила: