отходя от пережитого, Волошин не сводил глаз со своего бывшего ротного, и
Кизевич вдруг спохватился:
командует.
новым строем мыслей и чувств. Что-то явно поворачивало в лучшую сторону,
вот только радости от этого пока что было немного.
автомат новый магазин-рожок.
пропуская комроты-девять.
крепкий морозец. Огневой бой, неистово громыхавший весь день, постепенно
затих, немцев вытеснили из совхоза и каким-то чудом выбили с высоты,
верхушка которой черным покатым горбом вырисовывалась совсем рядом на фоне
чуть-чуть светлеющего закрайка неба. Порой из-за этого горба взмывали
огненные рои пуль и, уходя над головой в беззвездное небо, постепенно
затухали вдали. Мгновение спустя доносился густой пулеметный рокот МГ, -
отойдя за совхоз, немцы огрызались. Роты за высотой молчали.
склонов высоты к отростку траншеи, где гаубичный снаряд вырыл днем
вместительную воронку. Воронку наскоро углубили, зачистили стены, и
получилась могила. Не очень, правда, аккуратная, зато на хорошем месте, с
широким обзором в тыл - на болото и пригорок со вчерашним КП. Немецкие
очереди сюда не залетали, и ничто уже не тревожило отрешенный покой
убитых.
залитой кровью траншеи, натревожил руку, и теперь она разболелась вся, от
кисти до плеча - наверно, рана все-таки оказалась серьезнее, чем он
предположил вначале. Капитан стоял на куче свеженакопанной земли у могилы.
Ниже, на разостланных немецких одеялах, в ряд лежали убитые. Крайним
отсюда он положил вынесенного из траншеи лейтенанта Круглова в густо
окровавленной и уже схваченной морозом суконной гимнастерке. Иссеченный
пулями полушубок комсорга Волошин накинул на себя - от потери крови и
пережитого его пробирала стужа. Один боец снимал с убитых шинели, вынимал
из карманов документы, которые складывал на брошенную у ног плащ-палатку.
Волошин молчал, скорбно переживая недавнее; всем у могилы деловито
распоряжался Гутман. После смещения Волошина Гутман, чтобы не идти к
Маркину, убежал в девятую, где по собственной инициативе возглавил взвод
новичков из пополнения. При атаке на высоту "Большую" его ранило осколком
гранаты в шею. Маркина с простреленной голенью отправили в тыл.
предстояло опустить убитых.
неподвижные тела Гутман и заглянул в воронку. - Маловата, холера, надо
расширить. Вот еще волокут...
за руки и за ноги несли провисшее до земли тело, которое устало опустили
на стерню возле мертвой шеренги - на одеялах места для всех не хватало.
Волошин наклонился над мертвенно-успокоенным лицом, на секунду блеснув
потускневшим лучом фонарика, да так и застыл, пригнувшись.
Зацепилась - насилу выпутали.
- Не хватило настойчивости вовремя отправить из батальона, теперь
пожалуйста - закапывай в землю..." Где-то в середине ряда лежал с
простреленной головой Самохин, здесь же ляжет и Вера, его фронтовая
любовь, невенчанная жена ротного. И с ними остается так и не рожденный
третий.
глядя, как бойцы, немного отдышавшись, опять пошли в темень. Каждый раз он
ждал и боялся, что следующим они принесут Иванова. Но Иванова пока что не
было. Не было его и в воронке, где его днем оставил Волошин. Возможно,
командира батареи все-таки успели отправить в тыл, после ранения его никто
здесь не видел.
гимнастерки документы, которые передали Волошину. Развернув новенькую,
обернутую газеткой красноармейскую книжку, он повел по ней слабым пятном
из фонарика и прочитал фамилию: Гайнатулин. "Вот и еще один знакомец, -
подумал капитан, - значит, не минула и его немецкая пуля. Немного же
пришлось тебе испытать этой войны, дорогой боец, хотя и испытал ты ее
полной мерой. За один день пережил столько всего, от трусости до
геройства, а как погиб - неизвестно".
Подтаскивайте, мы перенимаем.
и придерживая их за ноги, помалу подавать в яму Гутману. Тот вдвоем с еще
одним бойцом подхватывал их окровавленные, растерзанные осколками, с
перебитыми конечностями тела и оттаскивал к дальнему краю ямы. Первым там
положили лейтенанта Круглова, потом тех, кого они повытаскивали только что
из траншеи. Среди них Волошин задержал на краю могилы телефониста
Чернорученко, бок о бок с которым пережил три трудных месяца под адским
огнем, в ровиках, траншеях, землянках и так привык к этому неторопливому,
малоразговорчивому бойцу, постоянному смотрителю их камелька на КП. Но вот
его больше не будет. Тело Чернорученко уже задеревенело в неудобной,
застигнутой смертью позе - скрюченные руки с иссеченными в лохмотья
рукавами торчали локтями в стороны, и когда капитан распрямил одну, она
опять упруго согнулась, занимая первоначальное положение. Лица телефониста
было не узнать, так его изуродовало разрывом гранаты, и Волошин тихо
сказал:
обмотал бинтом голову и лицо Чернорученко. Потом они опустили его на дно.
лейтенант Самохин, бойцы несли следующего, и Волошин, вдруг вспомнив,
сказал:
хотелось делать лишнюю ходку.
Веретенниковой. Гутман аккуратно уложил ее рядом с Самохиным.
горестно глядя в потемок ямы, где Гутман, посвечивая фонариком, аккуратно
оправил на Вере гимнастерку, сложил на груди ее всегда залитые йодом руки.
Скольких эти руки спасли от смерти, повытаскивали из огня в случайные
полевые укрытия, перевязали, досмотрели, вдохнули надежду. Но вот настал и
ее черед, только спасти ее не было возможности, оставалось предать
земле...
Гайнатулин, места для которого в ряду уже не было, и его втиснули в узкую
щель в изголовье.
будет.
землю, словно торопясь скорее отделаться от убитых. Волошину было неудобно
управляться с его перевязанной рукой, и он выпрямился. Погребение
заканчивалось, оставалось засыпать могилу и соорудить на ней земляной
холмик, в который завтра тыловики вкопают дощатую, с фанерной звездой
пирамидку. На этом долг живых перед мертвыми можно будет считать
исполненным. Батальон, возможно, продвинется дальше, если будет приказ
наступать, получит новое пополнение, из фронтового резерва пришлют
офицеров, и еще меньше останется тех, кто пережил этот адский бой и помнил
тех, кого они закопали. А потом и совсем никого не останется. Постоянным
будет лишь номер полка, номера батальонов, и где-то в дали военного
прошлого, как дым, растет их фронтовая судьба.
выдохом сказал Гутман. - Можно курить. Что не доделано, завтра по светлому
доделают.
и по одному молча отходили к брустверу возле траншеи. Волошин, закурив
сам, передал свой портсигар Гутману, у которого охотно закурили остальные.
Вместо спичек у кого-то нашлась "катюша", - побрызгав синеватыми искорками
с кремня, боец высек огонь, и все по очереди прикурили от трута - обрывка
тесьмы из ремня.
закапывать пришлось. Чудо, да и только.