план. Прежде, когда они решали - покупать или не покупать участок на
Серра-ду-Бурако, или когда она вела его в отель в Сан-Паулу, а затем
принимала решение уехать со своим похитителем, не оказывая бессмысленного
сопротивления, - Изабель руководила Тристаном в мире, который начинался за
пределами фавелы; теперь же он строил смелые планы возвращения в
цивилизованный мир. Они решили, что не станут покидать становище сразу.
Сначала они похоронят трупы, восстановят крышу над бревенчатыми стенами
жилища Антониу и дождутся, пока созреют маниока и бобы. Затем запасутся
фариньей, которую Изабель столчет своими руками и высушит на солнце, и
копченым мясом дичи, которую Тристан добудет с помощью старого мушкета,
брошенного бандейрантами, - и только тогда отправятся через шападан, где
они однажды уже чуть не умерли с голоду, когда остались одни.
временно поселиться здесь, поняли, что становище перестало грозить им
смертью; они снова вернулись и занялись рыбной ловлей; индейцы помогали
Тристану и Изабель, когда те просили о помощи, и понемногу растаскивали
оставшиеся сокровища бандейрантов. Хотя Изабель и Тристан и научились
общаться с индейцами на их наречии, они не пытались зазвать туземцев с
собой в обратное путешествие. Им не терпелось испытать себя в борьбе с
цивилизацией, а эти низкорослые, нагие, уродующие себя пришельцы из
прошлого, с их сопливыми носами и красными от дыма глазами, вспученными
животами и постоянной худобой, вызванной кишечными паразитами, казались им
школьными товарищами, с которыми пора расстаться - пусть они терпят
лишения и умирают без них.
Тристана и Изабель появился наконец укромный уголок, где они смогли заново
испытать свое супружество. Три года прошло после вспышки сексуальности в
промежутке между нападением гуайкуру и спасением в лагере бандейрантов,
вспышки, пламя которой было раздуто голодной лихорадкой и романтической
близостью смерти. С тех пор Изабель и Тристан ничем не подтверждали свое
звание возлюбленных. Теперь же, мало-помалу - ритмы ее тела словно
замедлились, а его - стали более возбудимыми и сосредоточенными - они
снова занялись возделыванием влажной и текучей пойменной почвы половой
жизни. Новая кожа предоставила им возможность для самого нежного в акте
любви: переговоров, ибо теперь они являли собой просто оболочки,
наделенные сознанием; их душам еще предстояло лепить друг друга заново.
Другая кожа принесла с собой иные железы, иные запахи, новые волосы,
другие представления о себе, новую историю самих себя. В ее сексуальности
появилось нечто сардоническое, нечто отточенное поколениями черных женщин.
игривость да еще, пожалуй, страх перед родами. Теперь же, получив черную
кожу, она приобрела в придачу к ней силу, которую нельзя было назвать
просто пассивной: Изабель обнаружила в себе запас свирепой ярости, и
стоило тьме опуститься на шуршащий соломенный матрас, который они делили с
Тристаном, как она, становясь грубой насильницей, принималась дразнить
его. Сквозь крышу хижины проникали лишь узкие стрелки лунного света, и
белая кожа Тристана призрачно мерцала во мраке; Изабель уворачивалась от
него, поскольку теперь становилась невидимой в темноте. Она подставляла
ему неожиданные части своего тела, кусала его за плечи и царапала ему
спину, отбросив прочь робкую почтительность, с которой она обращалась с
ним раньше. Она знала, что в их отношениях появится оттенок садизма, но
никак не предполагала, что сама станет зачинщицей. Он часто становился
сосредоточенно-отрешенным, когда лежал с ней рядом или ласкал ее тело, и
это питало ее ярость; у нее больше не было того цвета кожи, к которому его
влекло; она стала тем, что он сам оставил позади. Его початок вполне
удовлетворял ее, но размеры его перестали пугать Изабель; наверное,
появившееся в ней внутреннее ехидство уменьшило если не его реальные
размеры, то по крайней мере его стихийную суть, его милую брутальность.
Его член поизносился с тех пор, как она увидела его впервые в квартире
дяди Донашиану; он потерял первобытную чудовищность, вид не то
пресмыкающегося, не то земноводного, существа более древнего, чем
человеческое сознание. С некоторой печалью она пришла к выводу, что белой
женщине отдаваться чернокожему намного приятнее, чем черной женщине
отдаваться белому. В первом случае потомок господ колониальной Бразилии
испытывал возвышенное ощущение богохульства, восторг политического
протеста; в последнем же случае это напоминало обыденную сделку.
Неудивительно, что рабыни Бразилии ходили в широких юбках-колоколах,
раскачивая бедрами, и игриво крутили зонтиками с бахромой, рождая
поколения мулатов - опытных специалистов по размножению. Спать с мужчиной
- невеликое дело, или, точнее говоря, лишь часть великого дела: пожалуй,
это просто самореализация женщины, но рабыням было легче добиться ее, чем
хрупким, затянутым в корсеты, запуганным церковью маленьким пленницам
больших поместий, которые никогда не видели мужа голым и смиренно
принимали его орган, этот инструмент оплодотворения, а часто и смерти,
через отверстие в супружеском покрывале.
новый восторг, когда лежала под сосредоточенными ударами Тристана,
стараясь соединиться с его чуткой нервной системой, которая стала более
угловатой и менее завершенной, как только он избавился от вечной
безнадежности. Вознестись до его системы, не отстать от нее - такова
теперь была цель Изабель, которая возбуждала в ней такую страсть, что
пальцы ее оставляли на его спине красные пятна, сохранявшиеся до утра.
Теперь она боролась за свою жизнь, тогда как раньше сражалась лишь за
наслаждение и за освобождение от своего отца.
является его инверсией. Раньше, как существо низшее, он оказывался
наверху, теперь же господствовала Изабель. Если воспользоваться жаргоном,
которым они с Эудошией сплетничали о монахинях в школе, - она стала
петухом, а он курицей.
тонкой пики, которую Жозе разрубил палашом. Когда Тристан подчинялся ей,
она, достигнув оргазма, говорила: - По-моему, тебя все равно надо побить.
кругом от этой новой любви к ней, которая смешивалась с любовью к своему
собственному белокожему существу. Их новые отношения позволили ему наконец
в полной мере проявить свою галантность. Он тоже чувствовал, что в его
прежней привлекательности было нечто животное. Тристан не мог не ощущать
нового бремени, возложенного на его плечи: Изабель потеряла положение в
обществе, - это позволяло ей с удовольствием носить ореол мученичества -
или бесчестья - занятий проституцией на прииске или положения наложницы в
стане бандейрантов. Не будь он чернокожим, разве стала бы она так же
небрежно и спокойно изменять ему? По справедливости говоря, Изабель имела
право во всем винить его нищету и беспомощность, которые не оставляли ей
иного выбора, однако разве не испытывала она определенное наслаждение от
своего падения, поскольку причиной того был он, Тристан? Она
воспользовалась им, чтобы стать бесстыдной, и отрицала за ним право на
такую роскошь, как стыд. Она провела его по богатым улицам Ипанемы и
дальше по лабиринту коридоров, в который он никогда не вошел бы без нее.
Она снизошла до него, и, следовательно, ее любовь сияла ярче, отдавая
жаром самопожертвования.
качестве своей супруги; теперь он испытывал возбуждение и половое
облегчение оттого, что возлюбленная не ровня ему по общественному
положению и по духу, она просто вещь из живой плоти, привезенная издалека.
Вещь, наделенная психологией; поскольку именно психология ведет нашу
любовь вперед, углубляя ее, но, в свою очередь, лишь овеществленность
дарит нам блаженство, похожее на тяжелую и гибкую руку онаниста. Теперь,
когда она обрела цвет земли, влажного отполированного дерева, блестящего
дерьма - вместо белого цвета облаков и хрусталя, - тело ее словно бы стало
более худым и узловатым, а его округлости и впадины - более рельефными.
Теперь Тристану не составляло труда воспринимать Изабель как некую систему
пищеварения на ходулях, которой нужно какать, которая любит побегать и так
же радуется движениям и свободным испражнениям организма, как и он. Ее
заднепроходное отверстие, которое раньше казалось ему отвратительным из-за
складки коричневой кожи вокруг него, походившей на несмываемое пятно в
шелковистой выемке меж ягодиц, теперь стало нежным полураспустившимся
бутоном, почти не отличимым по цвету от остальной кожи, блестящей, словно
черное дерево. Поросль на ее лобке стала кудрявой, маслянистой, густой и
упругой, а не прямой и бесцветной, как призрачная разновидность ее прежней
шевелюры; стоило только ему окунуть в нее нос, когда Изабель седлала его
лицо и, усмехаясь, глядела на него из-за торчащих грудей, и член его
вставал, как гофрированный бивень, а она тянулась к нему рукой и больно
щипалась. Прежде Изабель обращалась с ним довольно почтительно; теперь же
она дерзко заставляла его гоняться за собой, вынуждая его испытывать
преступные ощущения насильника, когда она яростно изгибалась и, ругаясь,
плевала ему в лицо, и каждый толчок спермы пулей проносился через его
уретру. В ней появилась некая враждебность, но он не имел ничего против
этого до тех пор, пока ему удавалось справиться с ней и трахнуть ее,
выплескал в ее лоно свою собственную освобождавшуюся враждебность. Секс -
это потасовка, которая в разумном состоянии нам не по душе.
улеглась, прижавшись ягодицами к его животу, и, собираясь уснуть,