лютеранином.
нему в руки.
прожектор. Она шарит, нащупывая жертву. Мы ускользаем от нее только на
время. Сейчас мы с тобой прячемся от нее под пальмами.
доллары...
размышлять, и мы по крайней мере знаем, какую играем сейчас роль.
самые счастливые минуты. Впервые мы доверили друг другу нечто большее, чем
свои тела.
министр; за рулем сидел тонтон-макут - может быть, он должен был нас
охранять, может быть, за нами шпионить, а может быть, помогать нам
пробираться через заставы; это была дорога на север, по которой, как
надеялось большинство жителей Порт-о-Пренса, в один прекрасный день придут
танки из Санто-Доминго. И я подумал: что толку тогда будет от трех
захудалых милиционеров у дорожной заставы?
на своих bourriques [осликах (фр.)] и смотрели по сторонам на поля, не
обращая на нас никакого внимания: для них мы не существовали. Проносились
автобусы, выкрашенные красными, желтыми и голубыми полосами. В стране
могло не хватать еды, но зато красок было хоть отбавляй. Склоны гор
одевали темно-синие тени, море отсвечивало золотом и зеленью. Зелень была
повсюду, все ее оттенки: ядовитая бутылочная зелень сизаля, пересеченная
черными полосами; бледная зелень банановых деревьев, желтевших на макушке
под цвет песка на кромке тихого зеленого моря. В стране буйствовали
краски.
машина, обдав нас пылью, - и только пыль была бесцветной. Министр вытащил
ярко-красный носовой платок и протер глаза.
ехали так быстро.
несколько белых однокомнатных коробок, цементированную спортивную площадку
и огромную арену для петушиных боев - рядом с маленькими домишками она
выглядела почти так же величественно, как Колизей. Все это было
расположено во впадине, наполненной пылью, которая, когда мы вышли из
машины, вихрем закружилась вокруг нас, поднятая порывом ветра,
предвещавшим грозу; вечером пыль снова превратится в грязь. И, стоя в этой
цементной пустыне, я удивлялся, откуда могли тут взяться кирпичи для гроба
доктора Филипо.
чувство: ведь оно было бы тоже своего рода осуждением.
землянках. Необходимо было расчистить площадку. Это была операция крупного
масштаба.
как у мертвых бабочек, крыльями; они напоминали дома Бразилиа, если их
разглядывать в перевернутый бинокль.
арены для петушиных боев, цементной площадки, пыли и каменистого склона. У
одной из белых коробок сидел на стуле седой негр; вывеска над его головой
сообщала, что он - мировой судья. Это было единственное тут человеческое
существо; наверно, он обладал немалыми связями, чтобы так быстро здесь
обосноваться. Нигде не было и признака рабочих, хотя на цементной площадке
стоял бульдозер без одного колеса.
разъяснил министр.
отличался от прочих коробок, если не считать бесполезных крыльев - я
представил себе, как они отвалятся в сезон проливных дождей.
подойдет для вашего центра. И вам не придется начинать на голом месте.
иссохшей, невзрачной равнины.
децентрализацию промышленности.
существо. Мировой судья, как видно, был не единственным обитателем нового
города. Город имел уже и своего нищего. Он, верно, спал на солнышке, пока
его не разбудили наши голоса. А может, ему померещилось, что мечта
архитектора сбылась и в Дювальевиль нагрянули туристы. У него были очень
длинные руки, но зато не было ног, и он приближался к нам рывками, как
игрушечная лошадь-качалка. Увидев нашего водителя, его темные очки,
револьвер, он замер на месте, потом что-то монотонно забормотал, вытащил
из-под дырявой, как сито, рубахи маленькую деревянную статуэтку и протянул
нам.
фигурка полуголой девушки, ничем не отличавшаяся от десятков таких же
фигурок в сирийских лавках, где они дожидались легковерных туристов,
которые больше не приезжали.
мистеру Смиту; тот смутился. - Образец гаитянского искусства.
чтобы тот не оступился на разрытой площадке. Нищий раскачивался взад и
вперед, издавая звуки, полные горечи и отчаяния. Слов нельзя было
разобрать; кажется, у него была повреждена верхняя челюсть.
искусств, где художники смогут жить, созерцая природу и черпая в ней
вдохновение. Гаитянское искусство славится во всем мире. Многие американцы
коллекционируют наши картины, кое-какие из них даже выставлены в Музее
современного искусства в Нью-Йорке.
обратно к калеке, вытащил пачку долларовых бумажек и протянул ему. Калека
смотрел на него со страхом и недоверием. Наш шофер двинулся было, чтобы
вмешаться, но я преградил ему дорогу. Мистер Смит нагнулся к калеке и
всунул деньги ему в руку. Нищий с огромным трудом закачался назад к арене.