дверь, крикнули: "Пожар!"--и скрылись. Но никто на них не обратил внимания.
Поздние игроки, как всегда, очень зарвались. Игра шла очень крупная. Метал
Александр Степанович Саркизов (Саркуша), богатый человек и умелый игрок,
хладнокровный и обстоятельный. Он бил карту за картой и загребал золото и
кредитки. -- Пахнет дымом, слышите?--Вдруг поднял голову, понюхал воздух и
заволновался, моргая по привычке глазами, табачный фабрикант. -- Это от твоих
папирос пахнет! -- острит Саркуша и открывает девятку. Вдруг грохот шагов по
коридору. В дверь вместе с дымом врываются швейцар и пожарный. -- Кыш, вы,
дьяволы! Сгорите! -- Перегородка в коридоре занялась! -- кричит швейцар.
Некоторые в испуге вскочили, ничего не понимая, другие продолжали игру, а
Саркуша опять открыл девятку и, загребая деньги, закричал пожарному: -- Тэбэ что
за дэло? Дай банк домэтать! -- Да ведь ваши шубы сгорят!--оправдывается швейцар.
Саркуша рассовывает по карманам деньги, схватывает со стола лоток карт и с
хохотом швыряет в угол. Игроки сквозь густой дым едва добрались до парадной
лестницы, которая еще не горела, и спустились вниз, в гардеробную, где в
ожидании их волновались швейцары. Эти подробности пожара очень любили
рассказывать участники этого злополучного вечера, а Саркуша обижался: -- Какая
талия была! Помэшали домэтать! В большой зале бывшего Шереметевского дворца на
Воздвиженке, где клуб давал маскарады, большие обеды, семейные и субботние ужины
с хорами певиц, была устроена сцена. На ней играли любители, составившие потом
труппу Московского Художественного театра. Давали спектакли, из которых публике,
чисто клубной, предпочитавшей маскарады и веселые ужины, больше всего нравился
"Потонувший колокол", а в нем особенно мохнатый леший, прыгавший через камни и
рытвины, и страшный водяной, в виде огромной лягушки, полоскавшейся в ручье и
кричавшей: "Бре-ке-ке-кекс!" Труппа была сыгравшаяся, прекрасная. Репертуар
поддерживался избранный. Обо всем этом писалось много,-- равно как писалось о
маскарадах в газетах и даже публиковались в объявлениях названия ценных призов
за лучшие костюмы. Один из лучших призов получил какой-то московский красавец,
явившийся в черном фраке, цилиндре, с ярко-синей бородой, расчесанной а-ля
Скобелев на две стороны. Этот костюм выделился между другими, украшенными
драгоценными камнями купеческими костюмами,-- и "Принц Рауль Синяя борода"
получил золотой портсигар в пятьсот рублей.
Старейший в Москве Английский клуб помнил еще времена, когда "шумел, гудел пожар
московский", когда на пылавшей Тверской, сквозь которую пробивались к заставе
остатки наполеоновской армии, уцелел один великолепный дворец. Дворец стоял в
вековом парке в несколько десятин, между Тверской и Козьим болотом. Парк
заканчивался тремя глубокими прудами, память о которых уцелела только в названии
"Трехпрудный переулок". Дворец этот был выстроен в половине восемнадцатого века
поэтом М. М. Херасковым, и в екатерининские времена здесь происходили тайные
заседания первого московского кружка масонов: Херасков, Черкасский, Тургенев, Н.
В. Карамзин, Енгалычев, Кутузов и "брат Киновион" -- розенкрейцеровское имя Н.
И. Новикова. В 1792 году арестовали Н. И. Новикова, его кружок, многих масонов.
После 1812 года дворец Хераскова перешел во владение графа Разумовского, который
и пристроил два боковых крыла, сделавших еще более грандиозным это красивое
здание на Тверской. Самый же дворец с его роскошными залами, где среди мраморных
колонн собирался цвет просвещеннейших людей тогдашней России, остался в полной
неприкосновенности, и в 1831 году в нем поселился Английский клуб. Лев Толстой в
"Войне и мире" так описывает обед, которым в 1806 году Английский клуб чествовал
прибыв- шего в Москву князя Багратиона: "...Большинство присутствовавших были
старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами,
твердыми движениями и голосами". Вот они-то и переехали на Тверскую, где на
воротах до сего времени дремлют их современники -- каменные львы с огромными,
отвисшими челюстями, будто окаменевшие вельможи, переваривающие лукулловский
обед. Они смотрят безучастно на шумные, веселые толпы экскурсантов, стремящиеся
в Музей Революции, и на пролетающие по Тверской автомобили... Так же безучастно
смотрят, как сто лет назад смотрели на золотой герб Разумовских, на
раззолоченные мундиры членов клуба в парадные дни, на мчавшиеся по ночам к
цыганам пьяные тройки гуляк... Так же безучастно смотрели они в зимние ночи на
кучеров на широком клубном дворе, гревшихся вокруг костров. Одетые в бархатные,
обшитые галуном шапки и в воланы дорогого сукна, кучера не знали, куда они
попадут завтра: домой или к новому барину? Отправит ли их новый барин
куда-нибудь к себе в "деревню, в глушь, в Саратов", а семью разбросает по другим
вотчинам... Судьба крепостных решалась каждую ночь в "адской комнате" клуба, где
шла азартная игра, где жизнь имений и людей зависела от одной карты, от одного
очка... а иногда даже-- от ловкости банкомета, умеющего быстротой рук
"исправлять ошибки фортуны", как выражался Федор Толстой, "Американец",
завсегдатай "адской комнаты"... Тот самый, о котором Грибоедов сказал: Ночной
разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, И крепко на руку
нечист... И, по-видимому, "Американец" даже гордился этим и сам Константину
Аксакову за клубным обедом сказал, что эти строки написаны про него...
Загорецкий тоже очень им отдает. Пушкин увековечил "Американца" в Зарецком
словами: "Картежной шайки атаман". Это был клуб Фамусовых, Скалозубов,
Загорецких, Репетиловых, Тугоуховских и Чацких. Конечно, ни Пушкин, ни Грибоедов
не писали точных портретов; создавая бытовой художественный об- раз, они брали
их как сырой материал из повседневной жизни. Грибоедов в "Горе от ума" в
нескольких типах отразил тогдашнюю Москву, в том числе и быт Английского клуба.
Герцен в "Былом и думах" писал, что Английский клуб менее всего английский. В
нем собакевичи кричат против освобождения и ноздревы шумят за естественные и
неотъемлемые права дворян... Это самое красивое здание на Тверской скрывал ряд
пристроек-магазинов. Октябрь смел пристройки, выросшие в первом десятилетии
двадцатого века, и перед глазами -- розовый дворец с белыми стройными колоннами,
с лепными работами. На фронтоне белый герб республики сменил золоченый графский
герб Разумовских. В этом дворце--Музее Революции--всякий может теперь проследить
победное шествие русской революции, от декабристов до Ленина. И, как введение в
историю Великой революции, как кровавый отблеск зарницы, сверкнувшей из глубины
грозных веков, встречают входящих в Музей на площадке вестибюля фигуры Степана
Разина и его ватаги, работы скульптора Коненкова. А как раз над ними -- полотно
художника Горелова: Это с Дона челны налетели, Взволновали простор голубой,-- То
Степан удалую ватагу На добычу ведет за собой... Это первый выплыв Степана "по
матушке по Волге". А вот и конец его: огромная картина Пчелина "Казнь Стеньки
Разина". Москва, площадь, полная народа, бояре, стрельцы... палач... И он сам на
помосте, с грозно поднятой рукой, прощается с бунтарской жизнью и вещает
грядущее: С паденьем головы удалой Всему, ты думаешь, конец -- Из каждой капли
крови алой Отважный вырастет боец. Поднимаешься на пролет лестницы--дверь в
Музей, в первую комнату, бывшую приемную. Теперь ее название: "Пугачевщина".
Слово, впервые упомянутое в печати Пушкиным. А дальше за этой комнатой уже самый
Музей с большим бюстом первого русского революционера -- Радищева. В приемной
Английского клуба теперь стоит узкая железная клетка. В ней везли Емельяна с
Урала до Москвы и выставляли на площадях и базарах попутных городов "на позорище
и устрашение" перед толпами народа, еще так недавно шедшего за ним. В этой
клетке привезли его и на Болотную площадь и 16 января 1775 года казнили. На том
самом месте, где стоит теперь клетка, сто лет тому назад стоял сконфуженный
автор "Истории Пугачевского бунта"-- великий Пушкин. А на том месте, где сейчас
висят цепи Пугачева, которыми он был прикован к стене тюрьмы, тогда висела
"черная доска", на которую записывали исключенных за неуплаченные долги членов
клуба, которым вход воспрещался впредь до уплаты долгов. Комната эта звалась
"лифостротон"1. И рисует воображение дальнейшую картину: вышел печальный и
мрачный поэт из клуба, пошел домой, к Никитским воротам, в дом Гончаровых, пошел
по Тверской, к Страстной площади. Остановился на Тверском бульваре, на том
месте, где стоит ему памятник, остановился в той же самой позе, снял шляпу с
разгоряченной головы... Лето... Пусто в Москве... Все разъехались по усадьбам...
Пусто в квартире... Некуда идти... И видит он клуб, "львов на воротах", а за
ними ярко освещенные залы, мягкие ковры, вино, карты... и его любимая
"говорильня". Там его друзья--Чаадаев, Нащокин, Раевский... И пошел одиноко поэт
по бульвару... А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года
жене: "Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив
какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее
общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл
возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь
Английский клуб готов продать за двести рублей". Уже впоследствии Пугачев помог
ему расплатиться с клубом, и он снова стал посещать его.
------------------------------- 1 Судилище. В письме к П. В. Нащокину А. С.
Пушкин 20 января 1835 года пишет: "Пугачев сделался добрым, исправным
плательщиком оброка... Емелька Пугачев оброчный мой мужик... Денег он мне принес
довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за
пазухой и все идет на расплату". И Пушкин и Грибоедов хорошо знали клуб. "Горе
от ума" -- грибоедовская Москва, и многие типы его -- члены Английского клуба.
Как-то я нашел в извлечениях из "Журнала старшин" клуба, где записывались только
обстоятельства почему-либо "достопамятные", следующее: "1815 г. Предложенный от
члена Сибилева из кандидатов в члены г-н Чатский по баллотированию не избран,
вновь перебаллотирован и тоже не избран". Забаллотировали в Английский клуб--это
событие! О нем говорила вся барская Москва. Кто такой Чатский и почему он не
избран? Но хочется предположить, что есть что-то общее с "Горе от ума". По
крайней мере, фамилия Чатский--это Чацкий. И является вопрос: за что могли не
избрать в члены клуба кандидата, то есть лицо, уже бывавшее в клубе около года
до баллотировки? Вернее всего, что за неподходящие к тому времени взгляды,
которые высказывались Чатским в "говорильне". Те речи и монологи, которые мы
читаем в "Горе от ума", конечно, при свободе слова в "говорильне" могли им
произноситься как кандидатом в члены, но при баллотировке в члены его выбрать
уже никак не могли и, вероятно, рады были избавиться от такого "якобинца".
Фамусовы, конечно, Чацкого не выберут. Это, конечно, мои предположения, но я
уверен, что Чатский, забаллотированный в 1815 году, и Чацкий Грибоедова,
окончившего пьесу в 1822 году, несомненно, имеют общее. Во всяком случае,
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Вронский Константин
Сертаков Виталий