Чтение 37–й страницы книги ~Человеческий фактор~

Корнелиус Мюллер снял очки в золотой оправе и принялся протирать
золото, пока оно не заблестело. Он сказал:
- Надеюсь, вашей жене понравилась шаль. Знаете, теперь, когда нам
известно ваше истинное положение, вы всегда сможете к нам вернуться. Со
всей вашей семьей, конечно. Можете не сомневаться, отношение к ним будет
такое же, как к почетным белым гостям.
Кэслу очень хотелось ответить: "Но я-то - почетный черный", - однако на
сей раз он все же проявил немного осторожности.
- Благодарю.
Мюллер раскрыл портфель и вынул из него листок бумаги. Он сказал:
- Я тут набросал для вас некоторые соображения по поводу моих встреч в
Бонне. - Он достал шариковую ручку - опять-таки золотую. - Возможно, к
нашей следующей встрече у вас уже будет по этим вопросам какая-то полезная
информация. Понедельник вас устраивает? В это же время? - И добавил: -
Уничтожьте это, пожалуйста, после того, как прочтете. БОСС не обрадуется,
если это попадет пусть даже в ваши самые секретные досье.
- Конечно. Как вам будет угодно.
Когда Мюллер ушел, Кэсл положил бумагу в карман.

2

В церкви святого Георгия на Ганновер-сквер было совсем мало народу,
когда доктор Персивал прибыл туда с сэром Джоном Харгривзом, который
только накануне вернулся из Вашингтона.
В проходе у первого ряда одиноко стоял мужчина с черной повязкой на
рукаве - по всей вероятности, подумал доктор Персивал, это и есть зубной
врач из Дройтуича. Он никого не пропускал, словно охраняя свое право на
весь первый ряд в качестве ближайшего живого родственника. Доктор Персивал
и шеф заняли места в глубине церкви. Двумя рядами дальше сидела секретарша
Дэвиса Синтия. По другую сторону прохода, рядом с Уотсоном, сидел
полковник Дэйнтри были тут и еще какие-то люди, которых доктор Персивал
смутно знал лишь в лицо. Возможно, он встречался с ними где-нибудь в
коридоре или на совещании с МИ-5, а возможно, это были и посторонние -
похороны привлекают ведь совсем чужих людей не меньше, чем свадьбы. Два
взъерошенных субъекта в последнем ряду были, несомненно, соседями Дэвиса
по квартире из министерства охраны окружающей среды. Кто-то тихонько
заиграл на оргАне.
Доктор Персивал шепотом спросил Харгривза:
- Вы хорошо слетали?
- Три часа сидел в Хитроу, - сказал Харгривз. - И еда была
неудобоваримая.
Он вздохнул - наверно, с сожалением вспомнив о мясном пироге своей жены
или копченой форели в своем клубе. Орган издал последний звук и умолк.
Несколько человек опустились на колени, несколько человек встали. Все
плохо представляли себе, что надо делать дальше.
Викарий, которого, по всей вероятности, никто тут не знал - даже
лежавший в гробу мертвец, - затянул:
- "Об избавлении от всяких болезней, скорбей и душевных страданий -
Господу помолимся".
- А от какой болезни умер Дэвис, Эммануэл?
- Не волнуйтесь, Джон. Со вскрытием - полный порядок.
Отпевание, как показалось доктору Персивалу, который много лет не
присутствовал на похоронах, уж слишком изобиловало ненужной информацией.
Викарий принялся читать наставление из Первого послания к Коринфянам:
- "Не всякая плоть такая же плоть: но иная плоть у человеков, иная
плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц".
"Утверждение, безусловно, верное", - подумал доктор Персивал. В гробу
лежала явно не рыба, - лежи там, к примеру, огромная форель, доктор
Персивал проявил бы ко всему происходящему куда больший интерес. Он окинул
взглядом церковь. На ресницах девушки висела слезинка. У полковника
Дэйнтри было злое или, пожалуй, мрачное лицо, не сулившее ничего хорошего.
Уотсон тоже был явно встревожен чем-то - по всей вероятности, думал, кого
посадить на место Дэвиса.
- Я хочу обменяться с вами двумя-тремя словами после службы, - сказал
Харгривз, и это тоже могло оказаться докукой.
- "Говорю вам тайну"... - читал викарий.
"Тайну - того ли человека я убил?" - подумал доктор Персивал, но этот
вопрос не решить - разве что утечка информации не прекратится, и тогда
это, безусловно, будет означать, что совершена злополучная ошибка. Шеф
будет очень расстроен, как и Дэйнтри. Жаль, нельзя снова бросить человека
в реку жизни, как можно бросить рыбу. Голос викария вдруг громко зазвенел,
когда дело дошло до известного по английской литературе вопроса: "Смерть!
где жало твое?", который он прочел, как плохой актер, играющий Гамлета и
выделяющий из контекста знаменитый монолог, потом викарий снова нудно
затянул, уныло и назидательно:
- "Жало же смерти - грех а сила греха - закон".
Прозвучало это столь же непреложно, как доказательство Евклида.
- Что вы сказали? - шепотом спросил шеф.
- O.E.D. [что и требовалось доказать (сокр. лат.)], - ответил доктор
Персивал.

- Что вы, собственно, хотели сказать этим своим O.E.D.? - спросил сэр
Джон Харгривз, когда они выбрались наружу.
- Мне это показалось более подходящим заключением к словам викария, чем
"аминь".
После чего они направились в "Клуб путешественников", едва
перебрасываясь отдельными фразами. По молчаливому согласию этот клуб
показался обоим более подходящим местом для обеда сегодня, чем "Реформа":
Дэвис своим отбытием в неизведанные края как бы стал почетным
путешественником и, безусловно, утратил право претендовать на то, что
"каждому гражданину - голос".
- Уж и не помню, когда я в последний раз был на похоронах, - заметил
доктор Персивал. - По-моему, это было свыше пятнадцати лет назад, когда
умерла моя старенькая двоюродная бабушка. Весьма закостенелая церемония,
верно?
- Вот в Африке мне нравилось бывать на похоронах. Много музыки - даже
если единственными инструментами являются горшки, сковородки и банки
из-под сардин. Это наводит на мысль, что смерть, в конце концов, может
быть поводом и для веселья. А что за девушка, я заметил, плакала на
похоронах?
- Секретарша Дэвиса. Ее зовут Синтия. Похоже, он был влюблен в нее.
- Наверное, у нас много такого происходит. В подобном учреждении это
неизбежно. Я полагаю, Дэйнтри тщательно ее просветил?
- О, да, да. Собственно - вполне бессознательно - она дала нам весьма
ценную информацию... помните, про ту историю в зоопарке.
- В зоопарке?
- Когда Дэвис...
- О да, теперь припоминаю.
В клубе, как всегда по уик-эндам, было почти пусто. Они бы начали обед
почти автоматически с копченой форели, да вот только форели не оказалось.
Доктор Персивал с большой неохотой согласился заменить ее копченой семгой.
- Жаль, - сказал он, - я не знал Дэвиса лучше. Мне кажется, он мог бы
мне очень понравиться.
- И однако же, вы по-прежнему верите, что это он допустил утечку?
- Он очень умно играл роль этакого простачка. А меня восхищают ум - и
мужество. Ему ведь требовалось немало мужества.
- Для осуществления неправедной цели.
- Джон, Джон! Не нам с вами судить, какая цель праведная, а какая -
нет. Мы же не крестоносцы - мы с вами живем в совсем другом веке. Саладин
давно изгнан из Иерусалима [Салах-ад-Дин (Саладин, 1138-1193) - египетский
султан, основатель династии Айюбидов возглавив борьбу мусульман против
крестоносцев в 1187-1192 гг., захватил Иерусалим и почти всю Палестину].
Нельзя, правда, сказать, чтобы Иерусалим много от этого выиграл.
- Как бы там ни было, Эммануэл... я не могу восхищаться предательством.
- Тридцать лет назад, в студенческие годы, я даже мнил себя эдаким
коммунистом. А сейчас?.. Кто же все-таки предатель - я или Дэвис? Я ведь
действительно верил в интернационализм, а сейчас втихую сражаюсь на
стороне националистов.
- Вы повзрослели, Эммануэл, только и всего. Что будете пить - кларет
или бургундское?
- Кларет, если вы не против.
Сэр Харгривз согнулся пополам в своем кресле и углубился в изучение
карты вин. Вид у него был несчастный - наверно, лишь потому, что он никак
не мог решить, что выбрать: "Сент-Эмильон" или "Мэдок". Наконец он принял
решение и заказал вино.
- Я иной раз недоумеваю, почему вы работаете у нас, Эммануэл.
- Вы сами только что сказали: я повзрослел. Не думаю, чтобы коммунизм -
в конечном счете - сумел достичь большего, чем христианство, к тому же я
не из крестоносцев. Капитализм или коммунизм? Возможно, Бог - это
капиталист. А я, пока жив, хочу быть на той стороне, за которой победа. Не
смотрите на меня с таким возмущением, Джон. По-вашему, я циник, а я просто
не хочу терять зря время. Та сторона, что победит, сможет построить лучшие
больницы и выделить больше средств на борьбу с раком, когда со всеми этими
атомными безумиями будет покончено. А пока мне нравится игра, в которую мы
все играем. Нравится. Всего лишь нравится. Я не строю из себя рьяного
поборника Господа Бога или Маркса. Надо остерегаться тех, кто во что-то
верит. Они ненадежные игроки. И тем не менее, если попадается хороший