прислушивался к себе с тревогой тяжело больного. Лицо у меня шелушилось, на
скулах и крыльях носа звездочками лопались сосуды. В уголке рта залегла
горькая складка. Лысина ширилась во все стороны, расплывалась, как пятно
сырости на стене. А я больше не мог даже пожаловаться Раймону. После той
взбучки - после того, как я его "заложил", былая задушевность приказала
долго жить. Права на почтительное обращение "месье" я лишился. Кончилась
игра в верного слугу. Губа у него еще была вздута, щеки в синяках, глаз
заплыл; от него пахло мылом. Всю дорогу - выехали мы в шесть - я сидел с
несчастным видом, надеясь, что он обратит на это внимание. Он как воды в
рот набрал, наконец, не выдержав, я сам спросил:
в самом деле!
темные очки. Так я и терзался неизвестностью, перебирая свои симптомы -
вдруг у меня что-то серьезное? Скорей бы увидеться с Элен, уж она-то внесет
ясность. Раньше ее диагнозы почти всегда были верны. Я представлял себе,
как сегодня, впервые за три месяца, мы с ней наконец уснем в одной постели.
Стейнер и его супруга назначили нам встречу в итальянском ресторане на
берегу озера, на полпути между Женевой и Лозанной, близ деревни под
названием Коппет: Элен мне обещали вернуть сегодня же, но прежде они хотели
угостить меня роскошным обедом в награду, так сказать, за беспорочную
службу. Я был тронут. Мы сели за столик в саду, в тени большого бука, над
самой водой. Я заказал лучшие фирменные блюда, озерную форель под соусом из
черных трюфелей, но что толку - все равно не мог проглотить ни кусочка.
Сотрапезники мои все трое сияли улыбками; судя по всему, проступок Раймона
был забыт. Даже враждебность слуги, еще обиженного на меня, растворилась в
радужном настроении хозяев. За десертом Стейнер - он вообще был в ударе -
поднял тост:
Элен!
меня с тревогой:
уставились на меня.
посмотреться в зеркало и опять убедился, что старик, глядевший на меня, -
это я. Я был как стекло, которое озорники забавы ради испещрили надписями.
Озорником в данном случае оказалось время. А все надписи, запечатленные на
моей коже, говорили, даже кричали одно: поздно, уже слишком поздно, а ты и
не заметил! Лицо было как жеваное, хотелось прогладить его утюгом, чтобы
привести в божеский вид. Вот если бы иметь запасное лицо и надевать его,
когда нам бывает плохо! Мне стало жутко: словно день, иду на убыль, и это
сейчас-то, на пороге лета!
вдвоем, как бывало. Он так и стоит у меня перед глазами: струящиеся,
серебристые в лучах солнца роскошные волосы, безупречные складки на брюках.
На пальце сверкал перстень. Мы шли по берегу бухточки, вдоль излучины за
мысом, застроенной богатыми виллами и особняками. Время от времени у самой
поверхности воды скользила, мерцая серебром, спинка окуня или форели.
Издалека доносились отзвуки веселой музыки: в каком-то ресторане
праздновали свадьбу. Стейнер улыбался. Его поплиновая рубашка голубого
цвета очень шла к глазам. Он был в сандалиях на босу ногу.
друг другу понравиться. Но, поверьте, я о вас самого высокого мнения! - И
Стейнер по-отечески обнял меня за плечи. - Поэтому ваш вид тревожит меня:
вы как в воду опущенный. Я хотел предложить вам кое-что, но боюсь, вы
обидитесь.
меня в последователи, предложит примкнуть к ним. Я был бы даже разочарован,
если бы он не попытался.
повернулся ко мне и пристально посмотрел прямо в глаза - его излюбленный
прием. - Уверен, вам это покажется странным. - Он закусил губу, задумчиво
потер подбородок. - Вы обратили внимание, Бенжамен, как меняется лицо моей
жены по нескольку раз на дню? То она выглядит молодой, то старухой.
косметики, или что на нее так благотворно действует отдых, или что дело в
особенностях обмена веществ. Но это не так.
- когда она на мызе - она прикладывается к устьям юности.
вообще замечали когда-нибудь, что от каждой женщины исходят как бы флюиды,
создавая только ей присущую атмосферу? И что атмосфера эта ощущается,
влияет на каждого, кто с нею рядом?
улетучивается букет вина, если оставить бутылку открытой?
духи, или, знаете, как цветы, которые особенно сильно пахнут, увядая. А их
аромат уходит через оборудованные в камерах отдушины по специальным трубам,
на другом конце которых установлены воронки. Через них мы - Франческа,
Раймон и я - вдыхаем пары юности. Они-то и подпитывают наши силы.
надейтесь, что я куплюсь на ваши бредни.
все-таки это правда.
Заложив руки за спину, он прошелся передо мной.
посмотрите на себя - краше в гроб кладут. Я хочу помочь вам. Вот что я
предлагаю. И заклинаю вас, не говорите сразу "нет".
мне на плечи.
вам вдохнуть ее флюиды, подзарядиться ее изумительной жизнеспособностью,
которой вам так недостает.
каким-то нервным смехом.
ее отпускать. Она вам, видите ли, нравится! Хотите надуть меня, как я
раньше не догадался!
вы меня принимаете? Этот номер у вас не пройдет: или вы возвращаете мне
Элен, или... или я устрою скандал прямо здесь, в ресторане.
только немного изменить условия.
требовалось, теперь верните мне Элен.
вы получите вашу Элен.
легко сдал позиции.
и Жером уехали вперед в "рейндж-ровере". Слуга сосредоточенно вел машину и
на меня даже не смотрел. От бесконечных виражей меня мутило. Я все не мог
успокоиться после разговора со Стейнером. Все эти месяцы я страшился
встречи с Элен. В голове не укладывалось, что сегодня же вечером мы, как ни
в чем не бывало, отправимся вместе в Париж. Всю дорогу я готовился к
защите, перебирал доводы, которые приведу в свое оправдание. Это было
мучительно: то накатит раскаяние, то, отхлынув, уступит место эгоизму. В
голову лезли самые идиотские мысли. Что же все-таки за гнусность предлагал
мне Стейнер, что это за отъявленное шарлатанство?