Чтение 37–й страницы книги ~Юность командиров~

возникла в его ощупывающих глазах.

- Будете старшиной, вам присвоят звание! Полагаю, что это звание выше
звания старшего сержанта. Но коли вы так скромны, прежнее звание может
остаться. Так вот! - слегка повысив голос, повторил он. - Вы теперь не
только курсант, вы - старшина дивизиона. В ходе внутреннего распорядка,
чистоты, чистки матчасти вам подчиняются все курсанты дивизиона и даже
старшины батарей. Требуйте дисциплины с людей! Тем более это необходимо
сейчас, в период стрельб! Знаю, надеюсь - вы это сможете. Вы отлично сдали
экзамены после болезни - стало быть, у вас есть воля. Это, собственно, и
все.

Градусов некоторое время с пытливым упорством наблюдал Алексея; затем
крупные губы его обозначили улыбку, он заговорил:

- Как провели два дня в училище? А? Один! Свободный! Встретились,
верно, с кем-нибудь? Н-да, молодость! Ничего, ничего, иногда не мешает
проветриться. Офицер должен нравиться! Так-то! Вышел в город, прошагал по
улице - чтобы все девки от восторга из окон падали! Так, Дмитриев? -
спросил он уже с незнакомой, добродушной благосклонностью и кашлянул. -
Ну, делу - время, потехе - час. Тут вот капитан Мельниченко прислал рапорт
по вашему поводу. Что тут он?.. Кажется, вот хвалит вас. Прекрасно привели
из мастерских орудие. Все, Дмитриев. Желаю успеха, идите! Принимайте
дивизион.

Алексей вышел; его немного трясло нервной, ознобной дрожью.

А в лагере начиналось утро, дорожки были располосованы теплым солнцем,
подсыхала роса. По песчаным тропкам прыгали синицы, нехотя отлетали в
сторону, спугнутые шагами Алексея. Дневальные подметали линейки, заливали
умывальники, среди поляны над походными кухнями вертикально поднимался
погожий дымок; гремели черпаками повара. Дивизион находился на реке - было
время утренней физзарядки и купанья.

Алексей направился к своей палатке, сел на пенек, достал папиросы.
Солнце из-за деревьев начинало чуть припекать, но в груди было холодно,
пусто, и он никак не мог унять эту нервную дрожь после разговора с
командиром дивизиона.

Дневальный Луц выглянул из палатки, оббил березовый веник о ствол
сосны, спросил, сощурясь от солнца:

- Если не секрет, Алеша, зачем вызывали?

- В большое начальство выхожу, Миша, - хмуро ответил Алексей. - Никогда
не думал...

- Ставят на полк? - сострил Луц. - Немедленно отказывайся. Скажи -
некогда, грудные дети...

- Ставят на дивизион.

- Старшиной? Неужели? - догадался Луц, и брови его поползли вверх. -
Так. А как же Борис? Снимают? Ну и ну!..

В это время со стороны реки донеслась песня, и синицы вспорхнули с
дорожки. Потом дивизион показался на просеке, неся с собою песню. Борис
вел строй, шагая сбоку; волосы у него были мокрые от купанья; возбужденно
и придирчиво следя за строем, иногда пятясь спиной или задерживая шаг, он
упоенно, перекатывая голос, командовал:

- Громче пес-ню, пер-рвая батарея! Раз-два, два, три! Не-е слышно
подголосков! Пе-ечатай шаг!

Да, он был красив сейчас, Борис; его мужественное лицо, покрытое
бронзовым загаром, выражало волевую сосредоточенность. Дивизион проходил
мимо, но Алексей все не двигался с места. Он знал, что это внезапное
смещение со старшин жестоко ударит по самолюбию Бориса, и сидел на пеньке
до тех пор, пока мимо не прошел весь дивизион, не остановился возле
столовой. Тогда Алексей сказал:

- Миша, позови Бориса.

- Это уже приказание старшины дивизиона? - спросил Луц. - Или еще нет?

- Почти, - ответил Алексей.

Спустя минуту Борис уже быстро шел по дорожке к Алексею, похлопывая
сорванным прутиком по голенищу - жест майора Градусова, шел бодрый,
оживленный после десятиминутной физзарядки и купания, и, казалось, от его
гибкой походки исходила сила уверенного в себе человека.

- Ты знаешь, мои вернулись из эвакуации, - еще издали с обрадованным и
каким-то снисходительным видом сообщил он. - И не смогли черкнуть хотя бы
десяток строк, а сразу с места в карьер прислали деньги! А здесь они мне
так же нужны, как дятлу модный галстук в клеточку.

Они утром не успели поговорить, и Борису не терпелось продолжить
разговор; подойдя, он взял Алексея под локоть, повел по линейке.

- Ничего провел время в училище? Валю видел?

- Нет.

- Что так? Ах, мои стариканы! - Борис снова щелкнул прутиком по сапогу.
- Скажи - что с ними делать? Мамаша даже двух строчек не прислала. А сразу
деньги, как беспомощному мальчику! Чудаки, если им все рассказать о войне,
ахали бы целый вечер! - Он усмехнулся. - Вообще ничего стариканы! Ну вот
подумай: для чего мне деньги, когда у меня полная планшетка фронтовых? И
наверно, оторвали от себя!

Он, видимо, находился еще под впечатлением того, что только что с
песней лихо и браво привел в лагерь дивизион, и сейчас точно смотрел на
себя со стороны, немного любуясь собой, этой игрой прутиком, которая
назойливо мешала Алексею, раздражала его.

- Знаешь, Алешка, теперь мы сделаем вот как: настрочим письмо моим,
дадим твой адрес, пусть сходят и все подробно узнают о твоих. Только не
медлить. Мамашу я свою знаю, она разовьет бешеную деятельность, все
узнает...

- Не надо, - сказал Алексей, - никаких писем не надо. Мать погибла в
блокаду. Я получил письмо от сестры.

Борис остановился, проговорил, разделяя слова:

- Не может быть!

- Слушай, Боря, тебя вызывал командир дивизиона. Зайди к нему.

- Ох и надоели мне эти вызовы, если бы ты знал! В чем дело? Не знаешь?

- Знаю, что глупость, - ответил Алексей. - Тебя снимают с дивизиона,
меня назначают. А я только мечтал об этом.

- Ах во-он что?! - Борис, бледнея, покривился, потом со всей силы
щелкнул прутиком по голенищу и, больше не сказав ни слова, зашагал прочь.

Когда через несколько минут он вышел из штабной палатки с холодным,
застылым лицом и когда, уже пересилив себя, с превеселой бесшабашностью
протянул руку Алексею, тот вскипел.

- Ты что - хочешь поздравить, что ли? Может, думаешь, что я мечтал об
этом назначении, ночи по спал?

- Вот именно, хочу поздравить с повышением, Алеша! Спасибо, ты избавил
меня от этой должности. Спасибо. Что ж, с удовольствием сдам тебе
старшинство. Рад?

- Места от радости не нахожу!

Вечером второго дня помкомвзвода Грачевский сказал Борису:

- Вы заступаете в наряд дневальным.

Взвод готовился к разводу караулов, все чистили карабины около
пирамиды, в палатке были только Гребнин, Брянцев и Витя Зимин. Оба
заступали часовыми: Гребнин, назначенный на самый дальний пост, был
недоволен этим и, сидя на топчане, огорченно читал устав, Зимин сворачивал
на полу скатку.

Борис, насвистывая, рылся в своем чемодане, который он принес из
каптерки, достал оттуда папиросы - две роскошные коробки "Казбека";
услышав приказ Грачевского, он выпрямился, ногтем распечатал коробку и,
продолжая насвистывать, помял в пальцах папиросу - у него был такой вид,
будто он не замечал никого.

- Брянцев, вы слышали? - повторил Грачевский, и некрасивое лицо его
напряглось.

- Ах это ты?.. Что, голубчик, начинаешь мстить мне? Или - как позволите
понимать? - со спокойной ядовитостью спросил Борис. - Ох как ты быстро!..
Что, власть почувствовал?

Грачевский замялся:

- Я не мщу... Я не собираюсь мстить. Взвод идет в караул. Луца я не
могу назначить второй раз дневальным. Ты ведь свободен. Целый год не ходил
в наряд.

- А ты уж забыл, что старшина не ходит в наряд? Или постарался забыть?
Я еще, голубчик, не разжалован, кажется.

- Но теперь ты... курсант, как и все.

- Теперь он будет курить махорку, а не "Казбек", - невозмутимо вставил
Гребнин, перелистывая страничку устава. - И прутиком не будет хлопать, как
Градусов. "Часовой есть лицо неприкосновенное", - прочитал он углубленно
фразу из устава и добавил: - Борис тоже считает себя лицом
неприкосновенным.

- Что ж, тогда ты кури "Казбек"! Пожалуйста! - Борис швырнул коробку на
стол и с выражением самоуверенной неприступности обернулся к Грачевскому.
- Запомни: сегодня я в наряд не пойду. Понял? Завтра пойду, послезавтра,
но не сегодня... Тебе все ясно? Или требуется перевести с русского на
русский?

- Безобразие какое-то, - вздохнул Зимин и, подняв голову от скатки,
захлопал своими длинными ресницами.

Не находя убедительных слов, Грачевский потерянно затоптался в палатке.
Гребнин же взял со стола коробку папирос, с безразличием отбросил ее в
сторону, сказал:

- Спасибо, милый Боречка. Тебя оскорбляет быть дневальным? Тебе не
хочется подметать пол? Я видел таких пижонов на Крещатике. Ходили по
вечерам с аристократическими галстучками. Мне хотелось таким побить морды.
Но я воздерживался. Не потому, что морды у них стеклянные, нет. Не
хотелось марать рук.

- Что ты сказал? - Борис рывком схватил его за ремень, притянул к себе.
- Что? Повтори!

В это время в палатку вошел Алексей, бегло взглянул на обоих, устало