здесь, - чрез меру поживились военною добычею и не совсем
исправно себя ведут.
Офицер вышел. Илья прислушался у двери к его шагам и бросился к
бумагам, лежащим на окне. "Имею ли я право прочесть? - подумал
он. - Ведь это вероломство, нарушение прав гостеприимства... А
они? а эта война?" Тропинин поднес бумаги к свече, пробежал
заголовки и начал наскоро просматривать списки. Были короткие и
длинные. Одни из списков, набросанный несколько дней назад,
особенно занял его. В нем было занесено много арестованных с
отметками: "поджигатель", "грабитель", "шпион". Тропинин
просмотрел первую страницу, перевернул лист, прочел еще столбец
имен и обмер. Протерев глаза, он снова заглянул в прочитанное. В
перечне имен "особенно подозрительных" ("tres suspects") он
прочел явственно написанное: "Lieutenant Perosski" ("Лейтенант
Перосский" (франц.)). Рядом с этим именем стояла отметка: "Le
deserteur de Smolensk" ("Бежавший в Смоленске" (франц.)) а сбоку,
разом очеркивая несколько имен, было, очевидно, старческою рукою
маршала Даву, приписано: "Расстрелять" ("Fusiller"). Кровь
бросилась в голову Тропинина. Он выронил бумаги на окно и
несколько мгновений не мог опомниться. Комната с горевшей свечой,
стол с неубранными тарелками, сундук и предложенная ему кровать
капитана вертелись перед ним, и сам он едва стоял на ногах.
"Перосский, очевидно - он, Базиль Перовский! - в ужасе думал
Илья. - Но каким образом он мог быть схвачен в Смоленске и стать
дезертиром, когда писал нам уже после Вязьмы и ни единым словом
не намекнул на подобный случай? очевидно, роковая вопиющая
ошибка". Илья ломал себе руки, не зная, на что решиться и что
предпринять. Сказать капитану, что он просматривал его секретные
бумаги? Но тогда тот справедливо может обидеться, а то и еще хуже
- донесет на него.
Дроз возвратился.
- А вы еще не спите? - спросил он. - Ложитесь, иначе вы меня
обидите...
Не подозревая особой причины смущения Ильи, он настоял, чтобы тот
лег на его кровати, а сам, раздевшись и подмостив себе под голову
шинель, улегся на сундуке и погасил свечу.
Прошло с полчаса. Приятный запах розовой помады разносился по
комнате.
- Скажите, капитан, - обратился к нему Илья, видя, что офицер еще
не спит, - случается ли, чтобы страшные резолюции маршала иногда
отменялись или почему-либо не приводились в исполнение?
Капитан, медленно повернувшись к стене, тяжело вздохнул.
- Увы! - ответил он, помолчав. - У герцога Экмюльского этого не
может быть; решения при допросах он пишет сам, а кто ослушается
его приказаний? Вы, хотя и русский, я полагаю, знаете, да это и
не тайна, - прибавил вполголоса Дроз, - Даву не человек, а, между
нами сказать, тигр...
- Но не все же, наконец, решения вашего герцога-тигра исполняются
мгновенно, без проверки и суда? - произнес Илья, хватаясь за тень
надежды. - Решено, положим, утром; неужели же не откладывают, для
справок, хотя бы до вечера?
- В чем дело? не понимаю вас, - спросил Дроз.
- Вот в чем, - проговорил Илья. - Здесь, в Москве, как я узнал,
был схвачен и заподозрен в побеге один мой соотечественник. Он,
клянусь вам, не виновен в том, в чем его подозревают.
- Когда он схвачен и в чем обвиняется?
Илья подумал.
- Времени его ареста не знаю, - ответил он, - а, по слухам, винят
его в том, будто он - дезертир... ну, как вам объяснить? что,
будучи взят в плен под Смоленском, оттуда бежал... Это клевета. Я
в точности знаю, что он вплоть до Бородина нигде не был в плену.
Ради бога, молю вас, это мой товарищ и друг; если он жив еще,
попросите за него.
- Но кого просить?
- Герцога, самого императора.
- Мало же вы знаете герцога и нашего императора! - сказал,
обернувшись от стены, капитан. - Прибегать с такою просьбою к
герцогу - все равно, что молить у гиены пощады животному, которое
она держит в окровавленных зубах... а император... да знаете ли
вы его? - прошептал капитан, даже привстав впотьмах и садясь на
сундуке. - Нас тут не слышат, вы понимаете, и я, между нами, могу
это сказать... Недавно он, при докладе Бертье о нуждах солдат,
выразился: "Лучше, князь, вместо солдат поговорим о их лошадях!"
Станет он думать об экзекуциях Даву... у него на уме другое...
Капитан замолчал.
- А жаль! - проговорил он через минуту. - Не ему ли было бы лучше
остаться во Франции, покровительствовать искусствам, литературе?
Боязнь покоя, критики - вот что увлекает его в новые и новые
предприятия... Впрочем, не нам, мелким, судить великого человека.
А пока он успокоится, мы сами, дорогой собрат, не правда ли,
займемся театром!
Итак, до завтра! - заключил, опять ложась, капитан. - Дадим
великой армии отдохнуть и вспомнить, хотя здесь, в вашей Скифии,
наши былые, лучшие, тихие времена.
- Но я бы вас все-таки просил, - сказал Илья, - если будет случай
и это вас не затруднит, справьтесь о моем друге, чем кончилась
его судьба?
- Как его имя?
Тропинин назвал.
- Попытаюсь, мой дорогой, - произнес капитан, - только, знаете, в
эти смутные дни в наших штабах столько возни и хлопот. Не обо
всем оставляют след в бумагах.
Сказав это, Дроз окончательно смолк. В комнате раздался его
сперва тихий, потом громкий и, по-видимому, совершенно счастливый
храп. Он видел во сне Францию, маленький провинциальный театр,
где он играл на сцене и мечтал о будущности Тальма, не
подозревая, что, благодаря конскрипции Наполеона, из актера он
станет воином, а затем попадет в штаб "заведывающего секретными
сведениями". "Несчастный Базиль! - мыслил тем временем Тропинин.
- Дело, очевидно, кончено! Вот чем отплатил тебе твой любимый
идол, герой! Сын магната, министра... Погибнуть в числе
подозреваемых в поджогах и грабежах! И никто об этом не знает,
никто ни защитит... Бедная Аврора... предчувствует ли она, что
постигло ее жениха?.." Илье вспомнилась его жена, недавний тихий
семейный круг. Слезы подступали к его горлу, и он ломал голову,
как ему самому уйти из плена и избегнуть участи, постигшей его
друга. Проснувшись утром, он увидел, что капитан уже встал и
что-то пишет.
- Вот вам письмо, - сказал озабоченно Дроз, - отнесите его к
Ламиралю, и желаю вам всякого успеха и благополучия. Меня же, к
сожалению, сейчас вызывали к генералу; он посылает меня на
следствие в другое место. До свидания.
- А узнали вы что-нибудь о моем товарище Перовском? - спросил
Илья.
- Справлялся, - ответил сухо Дроз, - по бумагам ничего не видно,