учимся. Но теперь я вас буду просить: протоколы сначала пишите начерно и
приносите мне. Подписать ему дадите в следующее утро. Так, пожалуй, будет
лучше.
денется, я ему...
похлопал его по плечу, - ничего, ничего, бывает. Теперь будете иметь в
виду это - вот и все.
и вызвал было по коммутатору Неймана, но как только услышал его резкий,
отчетливый голос, так сразу же опустил трубку.
нужна выдержка!
3
каша и уха из мальков. Он сел на кровать и стал есть. "Ну, сегодня,
кажется, сыграли вничью, по так дальше не пойдет - будем драться в кровь.
Психическая? Шут с тобой, давай психическую. А что они могут предъявить
конкретно? Какие-нибудь комбинации с золотом? В общем, не исключено,
конечно, но вряд ли, тогда бы и директор был тут (а кто сказал, что он не
тут?). Тогда какие-нибудь разговоры, анекдоты? Вот это более вероятно.
Анекдоты сейчас в цене, самый-самый рядовой и не смешной потянет лет пять,
а если еще упоминается товарищ Сталин - то меньше чем восемью не
отделаешься. Да, но как раз анекдоты-то он и не рассказывал, просто как-то
памяти у него на них нет - Корнилов рассказывал (а откуда опять-таки
известно, что и он не тут, за стеной?), рабочие что-то такое говорили, дед
раз спьяну спел частушку времен гражданской войны ("Сидит Троцкий на лугу,
гложет конскую ногу. Ах, какая гадина - советская говядина!"), а он нет.
Да, но смеялся! И не оборвал разговор в самом начале! И не сделал
соответствующее внушение! И не сигнализировал! Это, по нынешним временам,
тоже кое-что стоит! Все это так, но тоже вряд ли. Чувствуется что-то
другое, куда более серьезное. Вот знают они что-нибудь про Лину или нет? А
если знают и вызовут ее, то?.." Эта мысль сразу взметнула его, он вскочил
и зашагал по камере. "Так вот, скажем, вызвали Лину, так что они от нее
получат? А как ты думаешь, что? И вообще-то, что ты про нее знаешь? Но
честно, честно! А чего честно? Да многое знаю, все знаю, особенно после
той ночи. Дурак! Именно после той ночи ты про нее ничего и не знаешь!
Неужели это до тебя не доходит? Но постой, постой, почему не знаю? Она
ведь тогда сказала, что любит, именно потому и приехала сюда, что любит...
"Мне будет очень горько, если тебя посадят", - сказала она тогда. Да, но
еще она сказала и вот что: "Зачем ты трепешься? Это же смертельно опасно.
Ты же источник повышенной опасности".
работе только самые лучшие отзывы, вы молодой растущий специалист. Вот мы
знаем, вы в этом году защищаете диссертацию! А с кем вы, извините,
связались". И что ж ты думаешь, она им так и резанет: "Это человек,
которого я люблю. Я знаю о нем только хорошее". Может она так ответить
Нейману? Только начистоту, начистоту, а то ты ведь любишь заморочивать
себе голову".
одним духом и поставил обратно. Вся беда в том, что, пожалуй, именно так
она и ответит; не "я его люблю", конечно, нет, этого она не скажет, а вот
то, что ничего плохого о нем не знает, это она им скажет. А как же она
может сказать иначе? Ведь понятно же, если ты знаешь, что человек дрянь,
то какого черта ты с ним связываешься? Но тогда заговорят они: "Ах, вы не
знаете о нем ничего плохого? Так вот вам, вот и вот!" И вывалят перед ней
кучу всякой всячины. Он - что уж там скрывать! - человек не особенно
хороший, лентяй, пьяница, трепло несусветное, кроме того, труслив,
блудлив, неблагодарен, дед и то ему как-то сказал: "Это все в тебе
непочтение к родителям - знаешь? Чти отца и мать свою, а ты что?" "Мать
свою я, верно, не чту. Но на все это им, положим, наплевать, и скажут они
Лине другое. "Разве вы не заметили, - скажут они, - что он не наш, не
советский человек? Вот он ходит по нашей земле, живет в наше замечательное
время, а всюду выискивает только одно плохое, не видит ничего, кроме
недостатков, копается в грязи, сеет нездоровые настроения..." Вот с этим
она, пожалуй, не будет спорить, просто скажет: "Знаете, просто как-то не
обращала внимания. Думала, что все это мелочи". "А-а, нет - ответят ей, -
это далеко не мелочи. Давайте-ка вспоминать". И что ж, ты будешь ее
обвинять, если она что-нибудь такое вспомнит? Да разве она может быть в
тебе уверена на все сто? Вот ей ты тогда натрепался, так почему другому,
хотя бы тому же Корнилову, ты не можешь сказать того же? Ведь помнишь, что
ты ей сказал: "Вот я как-нибудь не выдержу и каркну во все воронье горло,
и тогда уж отрывай подковки". Вот она после твоего ареста и вспомнит эти
твои слова. Ну и все, значит! Помочь тебе - и не поможешь, а погубить себя
- одна минута! И опять же: у нее защита, диссертация, как же ее можно
обвинять?"
обвиняю, пусть говорит что хочет.
что ли?!
очень расстроен.
новый лупастый объявился. Я его и не видел никогда. Глаза как у барана. "С
кем вы вели еще антисоветские разговоры? Почему вы не назвали еще
такого-то и такого-то, Петрова, Иванова, Сидорова? Мы знаем, что вы с ними
делились своими антисоветскими планами". Какими, спрашиваю, к такой-то
матери, планами? Что я, лагерь хотел взорвать или в Америку на лагерной
кобыле ускакать? Какими же такими планами? И называет ведь, сволочь,
только тех, кто должен освободиться в этом году. Начал я что-то говорить,
а он как вскочит, как кулачищем грохнет! А кулачище у него с хороший
чайник. "Ах, ты все еще надеешься! Ты еще не разоружился, гад! Не встал на
колени! Так мы тебя, гада, по воентрибуналу проведем! На девять грамм!
Пиши сейчас же все!" А как писать? Напишешь - им сразу новый срок и на
лесоповал! А они из студентов, здоровяки! Таких там только подавай! А
писать придется, ничего не поделаешь.
до виска. - И так голова разламывается. Да нет, еще пока креплюсь. Да
только что толку. Ну, не подпишу, подведут их под ОСО, и все. Те же пять
или восемь лет. А ведь пройти по ОСО - это уже самое последнее дело! Так
вот и думай - хочешь как лучше, а выйдет как хуже. Ах! - Он махнул рукой,
лег, вытянулся и закрыл глаза. Наступило минутное тяжелое молчание. Зыбин
робко спросил:
научный работник! О-СО! Особое совещание! Это такая хитрая машинка, что мы
вот сидим тут, а она штампует наши судьбы там, в Москве. И все - пять,
восемь, десять лет, пять, восемь, десять! И распишитесь, что читали.
такое? У них там, чать, на это балеринки есть! А насчет того, что они там,
а вы тут, - то не беспокойтесь. Было бы дело! А дело ваше привезут, и
положат, и доложат, и проект решения зачитают, а они его проголосуют - и
все! Секретарь запишет, машинистка напечатает, и лети туда, где золото
роют в горах. А там дадут вам машинку ОСО - две ручки, одно колесо, и
гоняй ее до полной победы социализма в одной стране! Ну что вы на меня так
глядите? Что вам еще тут непонятного?
Москве вынесут решение, но ведь в Уголовном кодексе ясно сказано, что
приговор выносится судом по данным предварительного следствия, проверенным
в зале судебного заседания, это я сам читал! Сам! Так как же они будут
проверять без меня?
вы - научный работник - слушаете одно, а спрашиваете про другое? Я вам
толкую о совещании, а вы меня спрашиваете про суд. Да какой же, к бесу,
суд, когда не суд, а совещание. Особое совещание при Народном комиссариате
в Москве. А человек там осуждается без судей, без статей, без свидетелей,
без следствия, без приговора, без обжалования. Слушали - постановили!
Литера ему в зубы! И все!
есть по буквам, а литеры тоже бывают разные, если, скажем, АСА или АСД,
или КРА или КРД [антисоветская агитация, антисоветская деятельность,
контрреволюционная агитация, контрреволюционная деятельность], ну тогда
еще жить можно, а вот если влепят вам КРТД - контрреволюционная
троцкистская деятельность или ПШ - подозрение в шпионаже, то все. Сразу же
вешайся, жить все равно не дадут! Поняли теперь, что это за штука?
повторил он безнадежно. - Без статей, без судей, без приговора?.. - И
вдруг взмолился: - Александр Иванович, да не издевайтесь вы надо мной,
Володихин Дмитрий
Каргалов Вадим
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Орловский Гай Юлий