да еще и там спали до утра, потому что не станешь ведь стучать к Воеводе в
полночь, имея в руках лишь ветер с поля. Кроме того, справедливо рассуждал
Стрижак, время убивает в человеке остроту памяти, - стало быть, чем дольше
они не будут появляться у Воеводы, тем спокойнее в конце концов воспримет
он сообщение о бесплодности их погони. Но Стрижак не принял во внимание
дремучей ограниченности Мостовика, присущей ему, как и всем людям,
сосредоточенным лишь на одном деле в течение всей своей жизни. Воевода же,
прикованный только к мосту и озабоченный своим властвованием на мосту,
обладал ограниченностью просто бесконечной, если можно так выразиться без
риска быть смешным. И если уж такой человек решал кого-то наказать, то
ничто не могло отвлечь его от этого намерения, он помнил только об этом,
не думая ни о чем другом.
Немого, спросил так, будто они отлучались только на миг, лишь выбежали за
дверь, чтобы схватить и привести к своему повелителю преступного беглеца,
и это произошло не несколько дней назад и не в глубокой тайне воеводского
дома, а только что, у всех на виду.
Но Мостовик оставил без внимания игривость слов Стрижака, он был
сосредоточен на своем твердом решении, для осуществления которого не
хватало лишь самого главного: жертвы.
этот языкатый воеводский дармоед наконец понял: властители не любят шуток.
должен был изложить перед Воеводой, не был обескуражен грозным взглядом
Мостовика, беззаботно развел руками:
Маркерия, он, быть может, и не услышал бы даже про коней или не придал бы
значения пропаже, его внимание не могло быть гибким настолько, чтобы
мгновенно рассредоточиться еще и на коней, - он помнил только о
злоумышленнике.
смысл которой знал здесь только Шморгайлик, но и Шморгайлик не мог помочь
делу, хотя Мостовик и поглядывал на него вопросительно. Если бы все
происходило здесь, в Мостище, Шморгайлик непременно подсмотрел бы и
подслушал все, но ведь эти двое болтались где-то несколько дней в лесах и
полях, кто их там видел, и кто слышал, и что тут скажешь?!
он радовался, что этим двум, наконец, влетит, еще неизвестно, чем все это
для них закончится, он же, Шморгайлик, - в стороне. Он будет потирать руки
и жать жито, как поют мостищане.
страх, что он вмиг забыл и о потирании рук и о зеленом жите. Потому что
Стрижак беззаботно промолвил:
думал убегать?
подчеркивая этим, что речь здесь идет только о нем.
юбкой или еще где-нибудь. А мы гнались за ветром в поле и не могли бы его
догнать и до окончания века, а только натолкнулись на разбойников,
отнявших у нас коней и чуть было самих нас не прикончивших... Только
Николай-чудотворец...
коней, ни про чудотворца, которого Стрижак приплел к делу, - ему нужен был
Маркерий для того, чтобы надлежащим образом наказать его. Вот и все.
смотрел на Воеводу глазами честными и преданными. Этому человеку Мостовик
верил, быть может, больше всех, ибо знал, что из-за безмолвности своей он
никогда не станет подговаривать кого-нибудь против своего хозяина, глухота
же мешает ему слышать что-либо плохое о своем хозяине, потому-то и
получалось, что если и был безукоризненный слуга воеводский в Мостище, так
это - Немой, а не Шморгайлик, который больше прикидывался верным, а на
самом деле служил лишь собственной подлости.
Шморгайлика. Если Маркерий, выходит, не бежал, следовательно, был в
Мостище, то почему же этот доносчик до сих пор ничего не выведал и не
разузнал?
удивляясь той внезапной перемене, которая произошла в его судьбе. - Я
все... Я обо всем...
глазами. Возьми Немого.
<А ну цыц!>, то есть он сказал, но безмолвно, велел себе в душе и умолк,
стиснув губы.
Немым пришли к Положаю и подняли его с постели, потому что человек целую
ночь простоял на мосту и хотя, возможно, и вздремнул там малость (ведь
летние ночи теплые, и невольно вгоняет в дрему), но спать Положай любил в
любое время года, потому-то и спал беззаботно, пока его не разбудили.
повторял больше того, что с такой предупредительностью повторял вслед за
Воеводой, а сказал сурово, как отрубил:
временем в хату вбежала Лепетунья, которая была где-то у соседей и
услышала от них, что к ним в дом вошли Немой и Шморгайлик, а раз так, то
женщина решила, что Немой уже поймал Маркерия, а теперь пришел и за
Положаем, чтобы отдать на муки вместе с сыном также и отца. Еще с улицы
Лепетунья завела во весь голос причитанья сквозь слезы; с этими
причитаниями открыла дверь и упала на грудь своему мужу, который, в
сущности, уже и очнулся, но, будучи человеком хитрым, прикидывался сонным,
чтобы иметь время подумать или же просто надеясь на какую-то перемену,
потому что перемены всегда происходят тогда, когда ты не торопишься мигом
делать, что велят, а малость выжидаешь, мнешься и уклоняешься. А Лепетунья
голосила:
что ее у нас нет...
ни стало перед самой собой, а не перед мужем и даже не перед этими двумя,
из которых Немой все равно не слыхал, о чем она голосит, зато должен был
знать ее материнское горе! И она продолжала голосить дальше, не слушая
добродушного ворчанья Положая.
взгляд, он должен был сообщить этой дорогой для него женщине утешительную
весть потом, а сейчас не мог выдать себя в присутствии Шморгайлика.
Лепетунья же поняла так, что Немому стыдно, никого она так не
возненавидела бы теперь, как этого проклятого насильника, который взял ее
когда-то и долгие годы держал в покорности, а теперь отплатил вот чем. Она
затормошила Положая, вырывая его из дремы, закричала ему в лицо:
почему не свернешь ему голову!
а ты, баба, не кричи, ежели не хочешь...
хотела отдавать еще и мужа, раз уж у нее отобрали, не спрашивая, сына. Она
метнулась к Шморгайлику, сама не зная, что намеревается ему сделать, а тот
выставил на нее свой острый локоть и только хотел было толкнуть женщину в
грудь, как сам очутился на полу.
мог делать только Шморгайлик, которого часто избивали, и подскочил к
Положаю, потому что считал, что толкнул его именно он. Но он еще и не
приблизился к Положаю, как снова полетел, теперь уже в другую сторону. На