помадой окурками Лили. Изредка до Гримстера доносился запах ее духов. Лили и
Гарри, потом Лили и Джонни, а в будущем Лили и... мало ли еще мужчин?
Диллинг, будь он жив, в конце концов оставил бы ее - ведь тело его так же
искало перемен, как и душа. Диллинг был умен, хитер и практичен. Доверял
лишь немногим, да и то с оговорками. И правильно делал, миссис Харроуэй
права - мир прогнил насквозь. Прогнил и сам Гримстер. Его, холодного и
прогнившего, по-настоящему лишь раз, в образе Вальды, коснулись теплота и
человечность. С Вальдой сэр Джон допустил промах. Но ошибаются даже самые
лучшие. На его месте Гримстер поступил бы точно так же. Он убьет сэра Джона.
Это нужно сделать, потому что Гримстер должен освободиться от сэра Джона,
как уже освободился от Лили, и продолжал жить, а страницы памяти пусть
желтеют, пусть выцветают на них чернила.
Тонтон около полуночи. Именно в этом городе, пересев в другой, взятый
напрокат автомобиль, который он сейчас вел, Гримстер вдруг понял, что думает
о Гаррисоне; вновь вспоминает, теперь уже бесстрастно, гигантский прыжок
льва. Гаррисон любил женщин. Возможно, даже слишком любил. Гримстеру
захотелось узнать, была ли в его жизни та "одна-единственная". Он мысленно
перенесся в прошлое, к дням, прожитым в Веллингтоне, к каникулам,
проведенным вместе... У Гаррисона были и отец, и мать, но он ненавидел их
обоих. Гримстер не знал отца вообще и давно потерял к нему всякий интерес.
Они с Гаррисоном, в сущности, не уживались друг с другом, но что-то их
все-таки связывало. Что? Может, по сути, их необычная дружба была плодом
открытого презрения к себе и к собственному занятию. Джон мрачно усмехнулся,
вспомнив, как волновался, когда впервые, кандидатом в сотрудники Ведомства,
предстал перед сэром Джоном... Боже, то был другой Гримстер, не тот, кто
сидит сейчас за рулем и собирается убить шефа. Да, сэр Джон отлично его
выдрессировал, сделал из него то, чем он стал - хладнокровным разумным
животным...
машину. Она вдруг вывернула вправо, поравнялась с ним, сверкая мигалкой,
полисмены обогнали его, жестом приказали остановиться, и сами притормозили в
нескольких ярдах впереди. В этот поздний час других машин на дороге не было.
не спеша направились к нему. Один, высокий, подошел к автомобилю спереди,
остановился, нагнулся, проверил номер. Другой стал у двери водителя.
Гримстер опустил окно и сказал:
своей машины.
левый карман у полисмена расстегнут. Джон назвал номер автомобиля.
отошел. Если сами не исправите, неподалеку есть гараж.
повернулся да так и замер. Полисмены расступились, чтобы оказаться по обе
стороны от него. И тогда, уже слишком поздно, Гримстер почувствовал, что это
не обычная проверка, что эти люди не просто хотят вежливо указать ему на
неисправность, и понял, что если это так, его положение безнадежно. Сэр Джон
не отставал от него ни на шаг, а теперь, судя по всему, обогнал.
нельзя было закрыть. Мимо прогрохотал громадный рефрижератор, и, когда шум
затих, второй полисмен сказал:
бесполезно. Ему ни за что не добраться до пистолета, ни за что не
ускользнуть. У машины их двое, за рулем полицейского автомобиля еще один, и
это наверняка не простые полисмены или, во всяком случае, прошедшие
специальную подготовку. Он и сам не раз проводил подобные операции, а потому
обо всем догадывался.
видимо, сняло небольшое напряжение, еще остававшееся у полисменов. Наручники
надеты, задание выполнено, а больше их ничто не интересует.
спереди, чтобы вы могли курить, если захотите.
сиденье. За руль сел высокий, другой обошел автомобиль и занял место рядом с
Гримстером.
был пожилой, с изрезанным глубокими морщинами коричневым лицом, с седыми,
словно запорошенными инеем бровями, с темными, в сетке мелких морщин,
глазами.
собой.
года назад. Извините, мистер Гримстер.
полицейский мундир и пожаловался: - Ужасно неудобная штука.
за рулем.
пробку, он передал коньяк Гримстеру. Тот отхлебнул глоток и возвратил фляжку
полицейскому, который сразу завинтил пробку.
собрав морщинки возле глаз веером. - Мы повинуемся, а не распоряжаемся.
отделения, скрипя зубами, помогали нам. Вы же знаете, как они относятся к
Ведомству. В Тонтоне за вас взялись мы. Ходят слухи, вы обставили Гаррисона.
нагрузки, после которых наступает хладнокровное безразличие, а сверх того,
умели убедительно притворяться сочувствующими и подкреплять свое притворство
теплыми словами. К Гримстеру у них не было никаких чувств. И очень мало
любопытства. Каждый был надежно защищен от любой слабости, способной
привести к предательству. Эти люди высоко ценили Гримстера. Возможно, теперь
его репутация пострадает, - он ошибся. А ошибки не прощают. Он настолько был
поглощен замыслом убить сэра Джона, что не услышал свою интуицию.
он, при желании, мог ускользнуть, как тень. Тут одних способностей мало.
Нужен талант. А он у него был.
было правды. А эта к истине все же немного приближалась.
дня без ливня. Вода в реке должна подняться. Без жалости, без всякой тревоги
Гримстер подумал, что ему уже, возможно, не доведется порыбачить, не
доведется испытать "Роял Соверен" ни в Англии, ни за границей, не доведется
взять в руки удочку и ощутить, как разматывается леска, ведомая уходящей по
течению рыбой, не доведется увидеть, как сделала стойку гончая, чтобы не
спугнуть стаю куропаток... Что ж, чему быть, того не миновать. Но как бы там
ни было, сначала он расправится с сэром Джоном. Каждый может ошибиться,
ошибся и он. Это лишь доказывает, что непогрешимых нет, в чем Гримстер
никогда не сомневался. Впрочем, на нем еще рано ставить крест.
на подъезжающий автомобиль.
нес его чемоданчик, встал между ними и взошел на крыльцо.
вечер, Джонни", - и взял у охранников "дипломат".
сначала обыщите машину. Все, что найдете, несите ко мне в кабинет. - Он
перевел взгляд на Гримстера, потрогал повязку на глазу и бросил: - Ты
круглый идиот, Джонни. - В его словах неожиданно прозвучала грусть.
столом резко, словно птица, вскинул голову, взглянул на вошедшего и вновь
склонился над журналом, который читал. Копплстоун обыскал Гримстера, отнял
все, что было у него в карманах, даже перстень с корольком снял, и объяснил: