записывать на бумажку. Гаврику очень нравились эту поручения, несомненно
имевшие какую-то связь с теми делами, которыми постоянно был занят Терентий.
и сверху приглаживал, чтобы не торчало. Он знал: "в случае чего" надо
говорить, что сверток нашел. Отыскав человека, надо обязательно сначала
сказать: "Здравствуйте, дядя, вам кланяется Софья Ивановна". Человек
ответит: "Как здоровье Софьи Ивановны?" И только тогда можно отдать сверток,
но не раньше! Очень часто человек, получая сверток, давал целый гривенник
"на конку".
моду. Ею увлекались не только дети, но и взрослые. Ушками назывались
форменные пуговицы различных ведомств, со вбитыми внутрь петельками.
кон, а затем по очереди били по ним специальной ушкой-битой, стараясь их
перевернуть орлом вверх. Каждая перевернутая таким образом ушка считалась
выигранной.
заключалась особая, дьявольская прелесть: ушки стоили денег. Их всегда можно
было купить и продать. Они котировались по особому курсу на уличной бирже.
меткий глаз. В короткое время он приобрел славу чемпиона. Его мешочек всегда
был наполнен превосходными, дорогими ушками. Когда его дела становились
особенно скверными, он продавал часть своего запаса.
еще больше ушек, чем продал накануне.
чем-то вроде выгодной профессии. Ничего не поделаешь, приходилось
выкручиваться!
действительности они приближались с чудовищной быстротой курьерского поезда.
ожидания летящего поезда!
дилиньканье повестки на станции Одесса-Товарная уже дает знать о его
приближении. Путь свободен. Семафор открыт. Рельсы блестящи и неподвижны.
Вокруг полная тишина. Но все уже знают, что поезд идет и никакая сила не
может его остановить.
на станционный забор. Стаи птиц в тревоге снимаются с деревьев и кружат над
водокачкой. Они с высоты уже, наверно, видят поезд.
Это еще не шум. Это как бы предчувствие шума, тончайшая дрожь рельсов,
наполняющихся неощутимым звуком. Но тем не менее это - дрожь, это - звук,
это - шум.
явственнее предыдущего.
вдруг впереди неожиданно обнаруживается паровоз, охваченный облаком пара.
Кажется, что он стоит неподвижно в конце аллеи зеленых насаждений.
увеличивается с каждым мигом? Однако уже нет времени ответить на этот
вопрос.
головокружительным вихрем колес, окон, площадок, бандажей, тамбуров,
буферов...
событий. Они еще были где-то в пути - может быть, на полдороге между Одессой
и Санкт-Петербургом, - но к тишине ожидания уже примешивался не столько
слышимый, сколько угадываемый шум неотвратимого движения.
в черных косматых маньчжурских папахах и в накинутых на плечи шинелях с
георгиевскими крестами.
стачке. В толпах возле участков говорили о насилии. В толпах возле
университета и высших женских курсов говорили о свободе. В толпах возле
завода Гена говорили о вооруженном восстании.
генерала Кондратенко, убитого в Порт-Артуре.
гробом по чужим землям и морям, пока наконец не добрался до родины.
одесских улиц на вокзал.
сентябрьским солнцем: погребальные ризы священников, кавалерию, городовых в
белых перчатках, креповые банты на газовых уличных фонарях.
стеклянные фонари с бледными языками свечей, еле видными при дневном свете.
смешиваясь с хором архиерейских певчих.
детские голоса возносились вверх, дрожа под сводами вялых акаций. Слабое
солнце сквозило в сиреневом дыму ладана. И медленно-медленно двигался к
вокзалу посредине оцепленной войсками Пушкинской улицы лафет с высоко
поставленным громадным черным ящиком, заваленным венками и лентами. Когда
процессия поравнялась с вокзальным сквером, на чугунной решетке появился
студент. Он взмахнул над заросшей головой студенческой фуражкой с выгоревшим
добела голубым околышем и закричал:
слабым, еле слышным. Но слово, которое он выкрикнул, - "товарищи" - было так
невероятно, непривычно, вызывающе, что его услышали все, и все головы,
сколько их было, повернулись к маленькой фигурке, повисшей на массивной
ограде сквера.
днях Девятого января! Царь и его опричники довели Россию до неслыханного
позора, до неслыханного разорения и нищеты! Но великий русский народ живет и
будет жить! Долой самодержавие!
размахивая фуражкой, кричал быстро, исступленно, во что бы то ни стало желая
окончить речь:
телом генерала Кондратенко поставили в траурный вагон санкт-петербургского
поезда. В последний раз грянули оркестры.
штыков, унося черный ящик с крестом на верхней крышке, мимо Одессы-Товарной,
мимо предместий, усыпанных толпами неподвижных людей, мимо молчаливых
станций и полустанков - через всю Россию на север, в Петербург. Призрак
проигранной войны двигался по России вместе с этим печальным поездом.
тихо. Говорили мало. У тети на туалете лежал скомканный носовой платок.
Сразу после обеда отец молча накрывал лампу зеленым абажуром и до поздней
ночи исправлял тетрадки, то и дело роняя пенсне и протирая его подкладкой
сюртука.
заданных шаров и конусов бой под Тюренченом и остроносый крейсер "Ретвизан",
окруженный фонтанами взрывающихся японских мин. Только неутомимый Павлик то
и дело запрягал Кудлатку в перевернутый стул и, неистово дуя в крашеную
жестяную трубу, возил по коридору "похороны Кондратенко".
насморк.
Неужели вы этого не чувствуете, Василий Петрович? Мне бы на их месте
совестно было людям в глаза смотреть, а они - боже мой! - как будто бы это
так и надо. Иду по Французскому бульвару и глазам своим не верю.
Великолепнейший выезд, рысаки в серых яблоках, ландо, на козлах кучер-солдат
в белых перчатках, шум, гром, блеск... Две дамы в белых косынках с красными
крестами, в бархатных собольих ротондах, на пальцах вот такие брильянты,
лорнеты, брови намазаны, глаза блестят от белладонны, и напротив два
шикарных адъютанта с зеркальными саблями, с папиросами в белых зубах. Хохот,
веселье... И, как бы вы думали, кто? Мадам Каульбарс с дочерью и
поклонниками катит в Аркадию, в то время когда Россия буквально истекает
кровью и слезами! Ну, что вы скажете? Нет, вы только подумайте - вот такие
брильянты! А, позвольте спросить, откуда? Наворовали, награбили, набили
карманы... Ох, до чего же я ненавижу всю эту - простите меня за резкость -
сволочь! Три четверти страны голодает... Вымирают целые уезды... Я больше не
могу, не в состоянии, поймите же это!
Березин Федор
Адамов Григорий
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Быков Василий
Акунин Борис