отчаянно рыдала Мэри, пытаясь спрятать лицо на груди матери. - Мама,
милая, дорогая... Не говори никому только два дня. Ну, прошу тебя. Ради
бога!..
закричала:
развратная девчонка, в какую беду ты нас ввела! Ах, бесстыдница,
бесстыдница!
сильный страх и стремительное желание бежать. Она подумала, что в ее
отсутствии мать успокоится, и, торопясь уйти из комнаты, протиснулась мимо
матери и поспешно начала спускаться вниз. Но, пройдя половину пути, она
вдруг подняла голову и увидела под лестницей, в передней, массивную фигуру
отца.
регулярностью часового механизма он уходил в гостиную, запирал дверь,
опускал шторы, снимал с себя пиджак и, развалясь на диване, крепко спал
два-три часа. Но сегодня ему мешала гроза, он дремал неспокойно, урывками,
а это было хуже, чем совсем не спать. Не выспавшись, он был зол, в кислом
настроении, к тему же чувство порядка было в нем сильно оскорблено тем,
Что освященный традицией ритуал нарушен столь непозволительным образом.
Раздражение его достигло последней степени, когда, задремав снова, он был
разбужен падением флагштока. Ярость в нем так и кипела, и, когда он стоял
без пиджака внизу, глядя на Мэри, его поднятое к ней лицо выражало злобное
возмущение.
- заорал он. - Разве может человек уснуть при таком дьявольском шуме! Это
кто шумел? Ты? - напустился он на Мэри.
стояла на верхней площадке, прижимая руки к груди и качаясь взад и вперед.
Воспаленные глаза Броуди обратились на нее.
недостаточно тяжело работаю всю неделю? Для чего нам дано воскресенье, я
тебя спрашиваю? Что проку в твоем набожном хныканье, если ты поднимаешь в
воскресенье такой вой, от которого в ушах звенит? Стоит мне прилечь на
минутку, как этот проклятый ветер начинает выть за окном, а ты тоже воешь,
как гиена!
стоя на площадке.
повредил тебе мозги, что ты стоишь, как пьяная рыбная торговка?
какое-то несчастье.
ударила молния? С ней худо?
случилась еще худшая катастрофа.
обвиняющим жестом указала рукой на Мэри. Ни тени инстинктивного стремления
защитить дочь не было в ее душе. Ее страх перед мужем в эти жуткие минуты
был так безмерен, что она жаждала только одного - отвести от себя всякую
ответственность, всякое подозрение, будто она знала о грехе Мэри. Она
хотела во что бы то ни стало выгородить себя.
или я, ей-богу, сейчас поднимусь к вам обеим!
не предъявленном ей обвинении. - Я ее воспитывала по-христиански. Это
виновата ее порочная натура. - И, понимая, что, если она не скажет,
наконец, в чем дело, ее сейчас изобьют, она вся вытянулась, откинула
голову я с таким видом, словно ей стоило невероятных усилий произнести
каждое слово, прорыдала:
Теперь она погибла... поймана... Внизу - отец, наверху - мать!
появилось что-то одурелое, и он мутно посмотрел на Мэри.
жену, увидел, в каком она исступлении, и снова опустил глаза ниже, туда,
где стояла Мэри. Он молчал, пока мозг его справлялся с невероятной,
непостижимой новостью. Но вдруг крикнул:
внизу, ее ждала могила и каждый шаг приближал к ней.
фигуру. Им овладело чувство, похожее на отвращение.
кажется, правда! Правда это? - хрипло крикнул он дочери.
безжалостно тряхнул ее, затем внезапно отпустил, так что она, не устояв на
ногах, тяжело опустилась на пол.
стоял и смотрел на нее, как смотрел бы на гадюку, ужалившую его. Он поднял
руку, собираясь ее ударить, размозжить ей череп одним ударом своего
железного кулака, уничтожить этим ударом и беспутную дочь и свой позор.
Ему хотелось бить ее, топтать ногами, каблуками сапог, искрошить ее в
сплошное кровавое месиво. Звериная ярость кипела в нем. Дочь втоптала его
имя в грязь. Имя Броуди, полученное от него, она уронила в болото дурной
славы. Она замарала всю семью. Теперь, проходя по улице, он будет замечать
ехидные улыбочки, смешки, многозначительные кивки в его сторону! Если он
вздумает остановиться с кем-нибудь на углу, он услышит брошенную за спиной
злорадную шутку, заглушенный смех. Теперь репутация, которую он создал
себе, погибла. Ниша, которую он высек и продолжал готовить для своей
статуя, будет разрушена, и сам он позорно сброшен с пьедестала из-за этой
вот дряни, что лежит, рыдая, у его ног.
нем сразу таким огнем, что грубая ярость направилась по другому, более
утонченному, более опасному пути. Нет, он иначе ее накажет! Есть другой
способ поддержать свою честь. Да, видит бог, он покажет всем в городе, как
поступает в таких случаях Джемс Броуди. Она ему больше не дочь. Он
вышвырнет ее вон, как нечисть.
которая наполнила его омерзением, и, чем больше он думал, тем больше она
переходила в уверенность. Ударом своего громадного сапога он заставил Мэри
подняться.
выскочка наносил ему сокрушающий удар, на этот раз еще более болезненный.
Броуди предпочел бы, чтобы это был кто угодно, самый гнусный и нищий
шалопай в городе, только бы не Фойль! Но именно он, этот смазливый и
сладкоречивый бездельник, обладал телом Мэри Броуди; и она, его дочь,
допустила это! В его воображении стояла яркая картина, отвратительная
своими циничными подробностями, стояла и мучила его. Лицо его менялось от
волнения, кожа вокруг ноздрей судорожно дергалась, на виске вздулась
толстая, как веревка, пульсирующая жила. Гневный багровый румянец уступил
место бледности, черты его казались высеченными из гранита. Челюсти сжаты,
с неумолимостью железных тисков, узкий лоб нависал над глазами с
выражением бесчеловечной свирепости. Холодная жестокость, страшнее, чем
его обычная, необузданная ругань, оттачивала его ярость, как лезвие
топора. Он злобно пнул Мэри ногой. Твердый носок сапога вонзился в ее
мягкий бок.
Слышишь? Вставай!
Не виновата". Снова и снова слышалось это "не виновата". Жалкая,
приниженная, заискивающая, она не переставала бормотать о своей
невиновности, а за ней неясно виднелись окаменевшие от испуга фигуры Несси
и старой бабушки. Броуди не обращал внимания на лепет жены. Он его не
слышал.
зашевелилась, он новым пинком поднял ее на ноги.
подумала она. В боку, куда он ударил ее, она ощутила острую, раздирающую
боль. Она была так напугана, что боялась взглянуть на отца. Она была
уверена, что пытка эта окончится смертью, что отец намерен ее убить.
слово въедалось, как серная кислота, - теперь слушай!
лицу поникшей, сгорбившейся Мэри. Глаза его сверкали у самого лица девушки
нестерпимым ледяным блеском, и холод этот жег ее.
выгоню тебя, как прокаженную. Да, как прокаженную, - понимаешь, ты,
грязная шлюха? Да, вот что я сделаю с тобой и с твоим нерожденным
ублюдком. С любовником твоим я расправлюсь в другое время, а ты... ты
уберешься отсюда сегодня же!
глазами. Потом медленно, как будто неохотно отрываясь от зрелища ее
унижения, повернулся, тяжело ступая, подошел к двери на улицу и распахнул
ее настежь. Тотчас же в переднюю ворвался страшный порыв ветра, смешанного