Чтение 37–й страницы книги ~Когда пал Херсонес~

Киеве, Олегу дал древлянскую землю. Владимиру ничего не хотел дать.

Я спросил, почему так плохо относился к своему сыну старый князь.
Добрыня уклончиво ответил:

- Не любил его. Но я сказал новгородским мужам: "Просите себе князем
Владимира". И они просили.

- И тогда он дал им сына в князья?

- Сказал: "Берите".

Я представлял себе русского льва, которому были чужды всякие ухищрения
и эта необыкновенная ловкость в государственных делах, способность видеть
за сто лет вперед, какой был наделен Владимир, и я понимал, что теперь
наступили иные времена. Теперь мало было умения вести воинов на смерть.
Пора легенд миновала. На берегах Борисфена и в далеком Новгороде родилось
русское государство.

После обеда я прилег отдохнуть, а вечером увидел, что за частоколом, на
лужайке, под стройными березами недалекой рощи, происходит какое-то
народное празднество. Туда спешили из соседнего селения юноши и девушки.
Сумрак уже падал на землю, и вдруг на лужайке заблестел огонь.

Добрыня в ответ на мои недоуменные вопросы сказал:

- Или ты не знаешь, что сегодня день жатвы?

Но я не знал, что это за праздник.

- Девушки собираются с парнями, всю ночь водят хороводы и веселятся.

Действительно, до нас доносились звонкие девичьи голоса. Девушки пели:

Радуйтесь, березы,

Радуйтесь, белые,

К вам девушки идут,

Пироги несут...

Я выглянул в окно. На лужайке, взявшись за руки, девушки медленно
водили хоровод вокруг костра, и на них смотрели молодые люди, точно
выбирая себе возлюбленную. Добрыня был чем-то недоволен, хмур, прекратил
разговор. А я решил посмотреть на эти игры, куда меня влекла сладостная
печаль. Ее будили в моей душе девичьи голоса. Опять радостно звенело:

Радуйтесь, девушки,

Радуйтесь, красивые...

Я знал, что эти люди чтут языческих богов, поклоняются Перуну и верят,
что во время грозы он несется по небу в колеснице на огненных конях,
считают, что гром и есть грохот ее колес. Руссы посвящают ему петухов,
возвещающих приход солнца, и дубы, которые он разит своими молниями. Они
украшают дубовые ветки вышитыми убрусами. Бог любви у них Ярило, и вот,
оказывается, в честь этого бога солнца, любви и плодородия они и
устраивали сегодня игры и пляски. Напояющая землю дождем туча для них
женское существо, питающее мир материнскими сосцами. Перун соединяется с
нею молнией, поэтому как огонь страшна любовь. От подобных богов, по
мнению не просвещенных христианским учением людей, зависит погода, урожай
нив, счастье и благосостояние смертных. Добрыня объяснил мне, что сегодня
вечером решаются втайне многие брачные союзы. Жатва была убрана, теперь
настало время справлять свадьбы, как это в обычае делать после окончания
полевых работ у всех земледельческих народов.

Но вдруг песни умолкли. Я даже явственно услышал женский плач. Сомнений
быть не могло - песни сменились воплями. Я снова поспешил к воротам, у
которых здесь вечно толпились бездельники и лентяи и могли рассказать мне,
что происходит на лужайке.

Костер под березами догорал, оставленный девушками без всякого
внимания. Они уже не водили хороводы, а стояли кучками и о чем-то
оживленно переговаривались, припадая друг к дружке головой на плечо.
Некоторые плакали, закрыв лицо рукавом вышитой рубашки. Все они были в
пестрых сарафанах, оставлявших открытыми пышные полотняные рукава.

- Почему они плачут? - спросил я какого-то человека, стоявшего у ворот,
может быть ночного сторожа, потому что в руках у него была крепкая палка.

- Потвора удавилась, - ответил он.

Я вспомнил милые девические глаза, которые сияли еще сегодня утром, а к
вечеру погасли.

Незадолго до наступления сумерек прибыл гонец из Киева, поспешно
привязал скакуна к железному кольцу, ввинченному в столетний дуб, росший
посреди двора, и ловко взбежал на крыльцо. Маленькая, опушенная мехом
шапочка у гонца была лихо сдвинута на одно ухо и только каким-то чудом
держалась на голове. Он сообщил, что князь Владимир завтра чуть свет
приезжает на охоту. Час спустя, выпив ковш пенистого хлебного напитка,
посланец ускакал назад, в темноту наступающей ночи, и за его плечами плащ
развевался, как крылья огромной птицы.

Князь приехал на заре, в сопровождении друзей и охотников. Среди них
обращали на себя внимание два скандинавских ярла, с трудом говорившие
по-русски. Князь объяснялся с ними на их языке. Охотники привели с собою
шесть борзых собак, присланных в подарок князю мусульманским эмиром из
далекого Багдада. Их было отправлено десять, но четыре околели в пути. У
таких псов почти нет паха, зато необыкновенно мощная грудь и сердце
приспособлено для неутомимого бега за зверем. Длинные зябкие тела упруго
покачивались на длинных ногах, когда псари вели животных, и собачьи морды
были вытянуты вперед, как бы в поисках добычи.

В пути как-то случилось, что князь позвал меня. Это было впервые, что я
очутился с ним вместе не во время переговоров, а в дружеской беседе. Князь
расспрашивал меня по обыкновению руссов о василевсах, и о том, предаются
ли они с увлечением охоте, и каким образом охотятся в нашей стране. Я
рассказал ему об охотничьей страсти Константина, который часто
отправляется с прирученными барсами на диких ослов в окрестностях
Месемврии. Но прибавил к этому, что Василий, занятый ежечасно
государственными делами, не может посвящать время охоте на зверей или птиц
и считает такое времяпрепровождение пустым занятием.

- Твой царь неправ, - сказал Владимир. - Охота укрепляет мышцы
человека. Ловы дают меха, чтобы наполнить скотницу.

Скотницей у руссов называется государственная сокровищница, в которой
они хранят свои богатства, а богатство этой страны - меха.

Потом речь зашла о ярлах, ехавших позади. Помня повеление василевса,
чтобы были приняты меры для приглашения возможно большего количества
варягов на императорскую службу, я спросил Владимира, не будет ли он иметь
что-либо против, если я переговорю в этом духе с ярлами. Владимир ответил
в явном раздражении:

- Это твое дело. Я в них не нуждаюсь. Сегодня они в Киеве, завтра в
Царьграде, потом еще где-нибудь. У меня теперь довольно своих воинов. А с
варягами слишком много беспокойства. Мне нужны не разбойники, а люди,
которые просветили бы нас книжным учением. Чему доброму могут научить нас
эти бродяги? А между прочим, я не видел людей более жадных до золота и
серебра, чем им подобные.

Я вспомнил некоторых этериархов и подумал, что он, пожалуй, не далек от
истины.

Потом опять разговор перешел на Константинополь, и Владимир сказал, что
хотел бы повидать такой замечательный город.

- Я видел Херсонес, и настанет день, когда наш город также будет
украшен каменными церквами и зданиями. Но сразу нельзя всего сделать.

- Василевсы будут счастливы видеть тебя в своей столице.

- Если они согласны принять меня как равного. А дожидаться вместе с
просителями у ворот царского дворца я не намерен. Мне рассказывала бабка о
ваших евнухах...

Иоанн Геометр, бывший в те годы юным кандидатом, тоже говорил мне о
посещении Ольгой Константинополя и о возмущении княгини, когда ее
заставили прождать во дворце выхода василевса лишних полчаса.

Так мы добрались до большой поляны, на которой должна была произойти
охота. Ловчие сказали нам, что олени скрывались в молодом дубняке. Не без
пререканий удалось в конце концов расставить охотников по своим местам.
Они были вооружены луками и стрелами. Псари приготовились спустить собак.
Когда был дан знак рогом, загонщики ответили трубными звуками и начали
выгонять из рощей зверей.

Не прошло и несколько минут, как на поляну выскочило стадо оленей.
Прекрасные животные остолбенели на мгновение, остановились как вкопанные,
повернув головы в нашу сторону, и потом рванулись, словно подхваченные
ветром, и понеслись по поляне, через овраги и кустарник, ища спасения от
страшной смерти.

Псы с лаем кинулись за зверями, распластываясь по земле. Всадники
помчались вслед за ними, и, увлеченный общим волнением, поскакал и я, и
ветер свистел у меня в ушах, бил упруго в лицо, развевал плащ. Охотники
пускали в бегущих оленей стрелы, но они не настигали их.

Может быть, для того, чтобы спасти свою подругу, один из оленей,
крупный самец с особенно ветвистыми рогами, вдруг метнулся в сторону и
скрылся в кустах. Я видел, что Владимир повернул за ним, и так как я в это
мгновение был ближе к нему, чем к другим, то тоже поскакал за старым
оленем.

Его рога мелькнули перед нами в листве. Мне показалось, что он
обернулся и посмотрел на своих преследователей прекрасными и точно
обезумевшими от страха глазами. Можно было различить его черную влажную
морду и трепетные ноздри. Но олень снова сделал огромный прыжок и
помчался, гордо закидывая голову, увенчанную царственными рогами.

Так повторялось несколько раз. Владимир и я гнались за оленем, точно
зачарованные. Не рассуждая, не отдавая себе отчета, что едва ли наши кони
смогут загнать до последнего вздоха это легкое, как зефир, животное, мы
неслись по рытвинам и ямам, мимо деревьев, ветви которых хлестали нас по