закружить, как переносить на новую квартиру, и дороги ей не показывать, а то
непременно убежит.
Передонов слушал с утешением.
- Так ты думаешь, Павлуша, что он на старую квартиру сбежал? - спросил
он.
- Беспременно так, Ардаша, - отвечал Володин.
Передонов встал и крикнул:
-- Ну так выпьем, Павлушка!
Володин захихикал.
- Это можно, Ардаша, - сказал он, - выпить завсегда даже очень можно.
- А кота достать надо оттуда! - решил Передонов.
- Сокровище! - ухмыляясь, отвечала Варвара, - вот после обеда пошлю
Клавдюшку.
Сели обедать. Володин был весел, болтал и смеялся. Смех его звучал для
Передонова как блеянье того барана на улице.
"И чего он злоумышляет? - думал Передонов,- много ли ему надо?"
И подумал Передонов, что, может быть, удастся задобрить Володина.
- Слушай, Павлуша, - сказал он, - если ты не станешь мне вредить, то я
тебе буду леденцов покупать по фунту в неделю, самый первый сорт, - соси
себе за мое здоровье.
Володин засмеялся, но тотчас же сделал обиженное лицо и сказал:
- Я, Ардальон Борисыч, вам вредить не согласен, а только мне леденцов
не надо, потому как я их не люблю.
Передонов приуныл. Варвара, ухмыляючись, сказала:
- Полно тебе петрушку валять, Ардальон Борисыч. Чем он тебе может
навредить?
- Напакостить всякий дурак может, - уныло сказал Передонов.
Володин обиженно выпятил губы, покачал головою и сказал:
- Если вы, Ардальон Борисыч, так обо мне понимаете, то одно только могу
сказать: благодарю покорно. Если вы обо мне так, то что же я после этого
должен делать? Как это я должен понимать, в каком смысле?
- Выпей водки, Павлуша, и мне налей, - сказал Передонов.
- Вы на него не смотрите, Павел Васильевич, - утешала Володина Варвара,
- он ведь это так говорит, душа не знает, что язык болтает.
Володин замолчал и, храня обиженный вид, принялся наливать водку из
графина в рюмки. Варвара сказала, ухмыляясь:
- Как же это, Ардальон Борисыч, ты не боишься от него водку пить? Ведь
он ее, может быть, наговорил, - вот он что-то губами разводит.
На лице у Передонова изобразился ужас. Он схватил налитую Володиным
рюмку, выплеснул из нее водку на пол и закричал:
- Чур меня, чур, чур, чур! Заговор на заговорщика, злому языку сохнуть,
черному глазу лопнуть. Ему карачун, меня чур-перечур.
Потом повернулся к Володину с озлобленным лицом, показал кукиш и
сказал:
-- На-т-ко, выкуси. Ты хитер, а я похитрее.
Варвара хохотала. Володин обиженным дребезжащим голосом говорил, словно
блеял:
- Это вот вы, Ардальон Борисыч, всякие волшебные слова знаете и
произносите, а я никогда не изволил магией заниматься. Я вам ни водки, ни
чего другого не согласен наговаривать, а это, может быть, вы от меня моих
невест отколдовываете.
- Вывез! - сердито сказал Передонов, - мне не надо твоих невест, я могу
и почище взять.
- Вы моему глазу лопнуть наговорили, - продолжал Володин, - только
смотрите, как бы у вас раньше очки не лопнули.
Передонов схватился испуганно за очки.
- Что мелешь! - проворчал он,- язык-то у тебя - как помело.
Варвара опасливо посмотрела на Володина и сказала сердито:
- Не ехидничайте, Павел Васильевич, кушайте себе суп, а то простынет.
Ишь, ехидник какой!
Она подумала, что, пожалуй, и кстати зачурался Ардальон Борисыч.
Володин принялся есть суп. Все помолчали немного, и потом Володин обиженным
голосом сказал:
- Недаром я сегодня во-снях видел, что меня медом мазали. Помазали вы
меня, Ардальон Борисыч.
- Еще не так бы вас надо помазать, - сердито сказала Варвара.
- За что же? позвольте узнать. Кажется, я ничего такого, - говорил
Володин.
- За то, что язык у вас скверный, - объяснила Варвара. - Нельзя всего
болтать, что вздумаете, - в какой час молвится.[12]
XX
Вечером Передонов пошел в клуб, - позвали играть в карты. Был там и
нотариус Гудаевский. Передонов испугался, когда увидел его. Но Гудаевский
вел себя мирно, и Передонов успокоился.
Играли долго, пили много. Поздно ночью в буфете Гудаевский внезапно
подскочил к Передонову, без всяких объяснений ударил его по лицу несколько
раз, разбил ему очки и проворно удалился из клуба. Передонов не оказал
никакого сопротивления, притворился пьяным, повалился на пол и захрапел. Его
растолкали и выпроводили домой.
На другой день об этой драке говорили по всему городу.
В этот вечер Варвара нашла случай украсть у Передонова первое
поддельное письмо. Это было ей необходимо, по требованию Грушиной, чтобы
впоследствии, при сравнении двух подделок, не оказалось разницы. Передонов
носил это письмо с собою, но сегодня как-то случайно оставил его дома:
переодеваясь из виц-мундира в сюртук, вынул его из кармана, сунул под
учебник на комоде, да там и забыл. Варвара сожгла его на свечке у Грушиной.
Когда, поздно ночью, Передонов вернулся и Варвара увидела его разбитые
очки, он сказал ей, что они сами лопнули. Она поверила и решила, что виною
тому злой язык у Володина. Поверил в злой язык и сам Передонов. Впрочем, на
другой день Грушина подробно рассказала Варваре о драке в клубе.
Утром, одеваясь, Передонов хватился письма, нигде не нашел и ужаснулся.
Он закричал диким голосом:
-- Варвара, где письмо?
Варвара смешалась.
- Какое письмо? - спросила она, глядя на Передонова испуганными, злыми
глазами.
- Княгинино! - кричал Передонов.
Варвара кое-как собралась с духом. Нахально ухмыляясь, она сказала:
- А я почему знаю, где оно! Бросил, должно быть, в ненужные бумаги, а
Клавдюшка и сожгла. Ищи у себя, коли еще оно цело.
Передонов ушел в гимназию в мрачном настроении. Вчерашние неприятности
припомнились ему. Он думал о Крамаренке: как этот скверный мальчишка решился
назвать его подлецом? Значит, он не боится Передонова. Уж не знает ли он
чего-нибудь о Передонове? Знает и хочет донести.
В классе Крамаренко смотрел на Передонова в упор и улыбался, и это еще
более страшило Передонова.
В третью перемену Передонова опять пригласили к директору. Он пошел,
смутно предчувствуя что-то неприятное.
Со всех сторон до Хрипача доносились слухи о подвигах Передонова.
Сегодня утром ему рассказали о вчерашнем происшествии в клубе. Вчера же
после уроков к нему явился Володя Бультяков, на-днях наказанный своею
хозяйкою по жалобе от Передонова. Опасаясь вторичного посещения его с такими
же последствиями, мальчик пожаловался директору.
Сухим, резким голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи,
- из достоверных источников, прибавил он, - о том, что Передонов ходит на
квартиры к ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные
сведения об успехах и поведении их детей и требует, чтобы мальчиков секли,
вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями, как,
например, вчера в клубе с нотариусом Гудаевским.
Передонов слушал озлобленно, трусливо. Хрипач замолчал.
- Что ж такое, - сердито сказал Передонов,- он дерется, а разве это
позволяется? Он не имел никакого права мне в рожу заехать. Он в церковь не
ходит, в обезьяну верует и сына в ту же секту совращает. На него надо
донести, он - социалист.
Хрипач внимательно посмотрел на Передонова и сказал внушительно:
- Все это не наше дело, и я совершенно не понимаю, что вы разумеете под
оригинальным выражением "верует в обезьяну". По моему мнению, не следовало
бы обогащать историю религий вновь изобретаемыми культами. Относительно же
нанесенного вам оскорбления вам следовало бы привлечь его к суду. А самое
лучшее было бы для вас - оставить нашу гимназию. Это был бы наилучший исход
и для вас лично, и для гимназии.
- Я инспектором буду, - сердито возразил Передонов.
-- До тех пор, - продолжал Хрипач, - вам следует воздержаться от этих
странных прогулок. Согласитесь сами, что такое поведение неприлично педагогу
и роняет достоинство учителя в глазах учеников. Ходить по домам сечь
мальчиков - это, согласитесь сами. . .
Хрипач не кончил и пожал плечами.
- Что ж такое, - опять возразил Передонов, - я для их же пользы.
- Пожалуйста, не будем спорить, - резко прервал Хрипач, - я самым
решительным образом требую от вас, чтоб это больше не повторялось.
Передонов сердито смотрел на директора.
x x x
Сегодня вечером решили справлять новоселье. Позвали всех своих
знакомых. Передонов ходил по комнатам и посматривал, все ли в порядке, нет
ли где чего такого, о чем могут донести. Он думал:
"Что ж, кажется, все хорошо: запрещенных книжек не видно, лампадки