Ника послушно карабкалась по шатким камням, пыталась разобрать что-то в едва
различимых остатках фресковых росписей, заглядывала в проломы, откуда тянуло
тленом и холодом, и слушала объяснения. Здесь был склад оружия; а вот это
помещение служило, вероятно, для хранения запасов воды на случай осады. "Я
понимаю, - говорила она. - Я понимаю". Но понимала она очень мало. В
частности, ей было совершенно непонятно, как могли люди жить в этих тесных
каменных конурах.
посидим и посмотрим на море. Хорошо, правда? По-моему, на море можно
смотреть часами, - вот кажется, что ничего нет, пусто, и все равно -
смотришь, смотришь...
Тогда слазаем в Дозорную башню, это самая высокая точка крепости.
вырубленные в камне ступени. А наверху действительно оказалось хорошо, - у
Ники закружилась голова, когда она остановилась у подножия полуразрушенной
башни и, держась за чудом выросшие здесь на камне кусты, окинула взглядом
бескрайне раскинувшиеся на север и на запад горные гряды: серые скалы,
густозеленые леса по склонам, бурые складки выжженных солнцем травянистых
холмов; а потом они зашли за угол обвалившейся стены и снова увидели море,
обрывистые скалы Нового Света и синеющий далеко на востоке мыс Меганом. С
юга сильно и ровно дул свежий ветер, пахнущий эвксинскими просторами.
и отдохнуть по-настоящему. Вы устали?
закурить.
отдохнут, и он предложит возвращаться. И возможность поговорить с ним,
выяснить наконец, за что он на нее сердится, - возможность, о которой она
впервые подумала, когда Мамай сказал, что остается чинить машину, - эта
единственная возможность будет упущена.
сейчас прыгнуть отсюда в эту синюю бездну под ногами. - Дмитрий Павлович, я
совсем не жалею, что поехала и что мы с вами оказались вот так... совсем
одни. Я давно хотела поговорить с вами...
всякое желание объясняться. Однако замолчать теперь было бы глупо.
спрашивать об этом, но... просто вы так стали ко мне относиться последнее
время, что... - Она запнулась и беспомощно пожала плечами. - Ну, вы
понимаете, можно подумать, что я сделала что-нибудь некрасивое или вела себя
не так, как нужно. Просто, наверное, лучше было бы, если бы вы сказали
мне... в чем дело... иначе это... выглядит...
и тише, и Игнатьев так и не узнал, как это выглядит. Впрочем, он и сам
прекрасно понимал, что выглядит это плохо и Ника была вправе поставить
вопрос так, как она его поставила. Но что он мог ей ответить?
сказал он фальшивым тоном. - В конце концов, вы не так долго находитесь в
отряде, чтобы мое отношение к вам могло перемениться...
отвечать таким образом, лучше вообще молчать, если не хватает смелости
сказать правду. А почему, собственно, он должен бояться сказать эту правду
ей в глаза - вот сейчас, когда они вдвоем и ни одна живая душа не слышит их
разговора? Она ведь не ребенок, она все поймет. Смешно в самом деле - в
шестнадцать лет выходят замуж, а он не решается сказать такую простую
вещь...
ведь вижу, и две недели - это не так мало... Вы понимаете, если я тут ни при
чем - ну вдруг у вас просто свои неприятности или настроение плохое и вам не
хочется ни с кем общаться, - то это, конечно, меня не касается; но я все
время думаю, что виновата в чем-то, что именно по моей вине вы стали
относиться ко мне гораздо хуже, чем раньше, - я понимаю, это назойливость,
но...
прищуренных глаз от туманного морского горизонта. - Вовсе нет. Вы ничего не
понимаете... Ника. Я стал относиться к вам иначе, это верно. Но не хуже.
Просто - совершенно по-другому. Вы понимаете меня?
наверное, показалось, что вы!
подальше и сам никогда не начал бы этого разговора, - хмуро сказал Игнатьев.
- Если бы не вы! Вы начали добиваться ответа - что да почему. Ну вот, теперь
знаете. Я надеялся, это пройдет незамеченным. В конце концов, через две
недели вам уезжать...
я уехала, ничего не узнав!
идемте вниз.
Павлович, вы совсем не так меня поняли... Я сказала "нелепо" вовсе не в том
смысле, что это нелепо вообще! Я сказала "нелепо", потому что о себе
подумала, - вы понимаете? О себе, а не о вас! Если вы действительно, ну...
полюбили меня, - выговорила она с запинкой и покраснела, - то именно это и
нелепо - почему меня? Ну, вы понимаете, в смысле - за что?
равно, за что вас любят? Что за любопытство, в самом деле!
спрашиваю просто потому, что не могу осознать... то, что вы мне сказали. И
вообще... я никогда не читала, чтобы в любви объяснялись так сердито.
все было бы проще. А так это нелепо, вы правы. Теперь, когда вы получили
ответ на свой вопрос, будем считать, что никаких объяснений между нами не
происходило и все остается по-прежнему...
сказали, что любите меня! А теперь?
Ну, словом, в этом смысле для нас ничего не изменилось.
Но это еще черт с ним. Главное то, что наше объяснение было односторонним.
Ни на что другое я, впрочем, не рассчитывал, - добавил он быстро.
ответить на вашу любовь...
разговор. И постарался улыбнуться.
всегда же вам будут объясняться в столь нелепых обстоятельствах...
несколько минут с нею что-то случилось. Какое-то волшебное превращение, как
в сказке. Только что она была ничем не примечательной девчонкой, а сейчас -
она сама не заметила, как это произошло, - ей вдруг прибавилось и возраста,
и ума...
сейчас? Ника уже не была в этом уверена. Точнее, возраст переставал играть
роль. При чем тут возраст? Только что она была девчонкой, десятиклассницей,
а он - Взрослым. Но потом прозвучало заклинание - самое древнее и самое
могучее, насколько можно судить хотя бы по литературе, - и все
преобразилось. Она уже не была девчонкой - она была Любимой. Она вошла в
бессмертный Орден Любимых - на равных правах с Джульеттой, Лаурой и
Беатриче. При чем тут теперь ее возраст? Джульетта - та и вовсе была
пигалица, какая-то ничтожная семиклассница, по сегодняшним понятиям...
она Игнатьеву и добавила с оттенком снисходительности в голосе: - Я думаю,
теперь вы можете говорить мне "ты".
Коктебель нам раньше пяти ехать нет смысла - Мамай договорился с мальчиками
на пять. Вы будете называть меня на "ты"?
очень приятно говорить вам "ты", но я этого не могу.
было время привыкнуть к тому, что вы меня любите?