ее расстреляли.
в темноте обсуждали положение, теперь уже открыто спорили, строили
предположения. Лагерная полиция усилила бдительность, с тревогой ожидая
какой-нибудь каверзы от эсэсовцев. Всю ночь заседал Интернациональный
комитет.
уничтожить.
прятали под полом бараков, в свинарнике, в подвалах, на чердаках, в
канализационных трубах. Спешно срывали с курток желтые звезды и нашивали
красные винкели с буквой R. Эсэсовцы метались по лагерю, но более 5000
евреев исчезли, как будто их и не было...
вопрос о немедленном вооруженном восстании. И снова подпольщики говорят:
время не настало. Рано!
повиновению. Через капо лагерной канцелярии Ганса Неймейстера он потребовал
к воротам 46 активных политических, ветеранов лагеря, в основном коммунистов
из лагерного самоуправления. В этом списке немцы, австрийцы, чехи,
голландцы-люди в лагере известные, такие, как Эрнст Буссе, Рихард Гросскопф
и даже сам капо штрайбштубы Ганс Неймейстер. Комендант, видимо, подозревал,
что эти товарищи организовали сопротивление узников.
Дуда! О, в Бухенвальде его хорошо знали! В свое время он прибыл из
Саксенгаузена. Там тоже был известен как шпион и доносчик. Но достать его
было трудно, слишком он был в чести у эсэсовцев. Удалось только сплавить его
в одну из рабочих команд. Но он сбежал оттуда. А в эти дни снова появился в
Бухенвальде и рьяно зарабатывал себе помилование.
46 товарищей, - наш враг. В случае применения силы отвечайте открытым
сопротивлением. Все за одного - один за всех!"
лагерю с командой "Искать!"
которые обслуживают лагерь.
сопровождается то угрозой: "Всех арестуем!", то обещанием: "С ними ничего не
случится".
автоматами, они рыщут по баракам, грозят поголовным уничтожением. Но,
разумеется, никого из 46 не находят: они спрятаны надежно.
первого старосту Ганса Эйдена и сообщает ему, что нужно срочно сформировать
транспорт из 6000 крепких здоровых заключенных. Шесть тысяч крепких,
здоровых - это все наше боеспособное ядро! Ганс Эйден возвращается в лагерь.
Интернациональный комитет, чтобы оттянуть время, дает согласие.
отбор производили подпольщики. Вот почему бесконечно длинная очередь
заключенных состоит только из слабосильных стариков, увечных и "доходяг".
Члены комиссии, конечно, не могут заметить в многотысячной толпе, что многие
подходят к ним по второму, третьему, четвертому разу. Их снова и снова
бракуют, отсылают на блоки, а там они снова и снова встают в очередь.
30 километрах под Веймаром, и нам надо еще и еще тянуть время. Эсэсовцы
поняли все-таки, что их перехитрили, и прекратили отбор.
"Эвакуация или даже построение - это смерть. Фашисты решили уничтожить весь
лагерь одновременно. Посмотрите, на вышках появились дополнительные
пулеметы, охрана снабжена противогазами, перехвачен запрос Пистера прислать
бомбардировщиков с ближайшего аэродрома, вокруг лагеря пушки, минометы,
огнеметы. Никто не выходите на аппельплац. Это - смерть!
остается пустым.
лагерь будет очищен силой.
помогает Константин Леонов. Отряд советских военнопленных заполняет зал для
охраны. В эфир устремляется сигнал:
SOS! SOS! Нас хотят уничтожить! SOS! Просим помощи!"
пригодился собственный генератор! Через три минуты можно было продолжать
передачу. Дамазин передает на немецком и английском языках, Константин
Леонов - на русском. Передали дубль. Теперь прием. Ответа нет. Тишина. Еще
раз летит в эфир сигнал. Ожидание. Минута. Другая. Третья. Чу! Ответ! На
английском языке!
Штаб 3-й армии".
Терпение и выдержка!
хрипят репродукторы:
скамьи, в руках заключенных появляются палки, железины. Кто-то под полом
роет ямы на случай артиллерийского обстрела.
с броневиками. Напряженную тишину рвут автоматные очереди. Треск мотоциклов,
крики, пальба. Начинать? Нет, нет! Терпение и выдержка! Мы не успеем
вооружиться, как нас перебьют!
улице не прибавляется народу. Вышвырнутые лезут в окна, во вторые двери.
заключенных. Генка Щелоков в миг сообразил, что делать. Через несколько
минут он выскакивает из своей портняжной мастерской, и в руках у него такие
же повязки и даже с таким же, как у тех, клеймом. Наши ребята уже с
повязками толкаются в толпе согнанных, хватают их, волокут, но в другую
сторону, к тем блокам, которые еще не эвакуируют.
и вносили такую неразбериху и панику, что согнанные на аппельплац
прорывались через кольцо охраны и разбегались в разные концы лагеря.
подпольщика в этой колонне не было. И потом четыре тысячи - это не двадцать
тысяч, которые еще остаются в лагере. Все-таки массовая эвакуация сорвалась.
А сигнал наш принят в армии генерала Паттона. Таков итог дня!
нас. Заключенные бродят между бараков. Выходить на открытые места не стоит.
Тепло. Солнечно. Сладкий аромат распускающихся почек одурманивает и
отвлекает от привычного запаха гари, паленого волоса и мяса. Тихо покачивают
ветвями буки, осененные нежной зеленью. Никто не работает. В лагере тихо, не
суетно - все устали от напряжения. Можно выйти из укрытий спрятанным в
лагере евреям и 46 подпольщикам. Они сидят за общими столами на блоках,
готовые по первому сигналу скрыться в свои тайники. Но, кажется, опасения
напрасны. Только за пределами лагеря идет возня: эсэсовцы роют окопы,
устанавливают дополнительные пулеметы. С запада, от Веймара теплый ветер
наносит отзвуки артиллерийской канонады. Наверное, поэтому танки и пушки уже
не видны за колючим забором, видимо, они брошены в оборону.
предела. Это затишье перед броском. Мы все знаем об этом, и каждый мысленно
проверяет, все ли у него готово. Люди держатся кучно, - батальоны не отходят
далеко от своих блоков, все на ногах, и хоть теперь можно поспать вволю,
даже днем, никто, кроме больных и немощных, не ложится.
советских военнопленных. Очевидно, за них он нес особую ответственность и
был непреклонен.
"за" и "против". За прошедшую ночь звуки артиллерийской стрельбы не
приблизились к лагерю. Армия генерала Паттона застряла где-то за Веймаром.
Как протянуть время?