Чтение 37–й страницы книги ~Почем фунт лиха~

- Ты уверена, что это нужно забрать именно мне? Что с этим делать? -
растерянно спросил он.

- Сохрани, - посоветовала я.

- Зачем?

- На память.

- Но это же может кто-нибудь прочесть, - с искренним ужасом прошептал он.

- Нина Аркадьевна первая же прочтет, - пообещала я.

По его утроившемуся ужасу я снова поняла (и порадовалась), какого
невысокого мнения Денис о нравственных качествах своей матери.

- Нет, нет, этого допустить нельзя, - воскликнул он. - Бумаги надо сжечь.

- Ты с ума сошел! - закричала я, выхватывая из его рук папку. - Только не
это.

- Тогда оставь себе.

Я с благодарностью посмотрела на брата.

- Спасибо, - сказала я, - но почему тебя не смущает, что мне станет
известно содержание этих документов? Или ты веришь в мое благородство?

- Я, конечно, верю в твое благородство, но дело не в этом, - разочаровал
меня Денис. - Верю в то, что вы с Клавдией были близки. Поэтому вряд ли ты
найдешь в архиве покойной какую-нибудь тайну.

Удовлетворенная, я положила папку в сумку и снова уселась за стол пить
кофе.

- Может, все же пойдешь ко мне? - спросила я после пятиминутного
молчания. - У меня компьютер. Конечно, не то, что твой, но все же.

- Нет.

- Понимаю, ты дал слово, но Нина Аркадьевна не узнает, если ты нарушишь
его. Глупо сидеть в этих стенах одному.

Денис покачал головой.

- Обмануть не удастся, - сказал он. - Мама будет часто звонить.

- Чем же ты станешь заниматься? Он кивнул на чемодан.

- Взял много литературы. Надо работать.

- Тогда я пойду?

- Да, конечно.

Он вышел в прихожую, проводил меня до двери, смущенно улыбнулся.

- Звони.

- Завтра позвоню, - пообещала я, окидывая его на прощание взглядом.

И тут я осознала, как похожи они с Клавдией. Оба маленькие, тщедушные,
страшно одинокие. Оба нелюбимы. Нелюбимы с детства, потому что любовь,
которую им давала Нина Аркадьевна, принять невозможно. Они и не могли ее
принять, а лишь терпели эту любовь как наказание и страдали.

Я потрепала Дениса по волосам, поцеловала в щеку, шепнула:

- Крепись, братик, я очень тебя люблю. Он отпрянул, добавив к грусти в
глазах испуг и удивление. Ну откуда в этом ученом человеке столько дикости?
Почему русский человек так стыдлив, когда дело касается настоящих чувств?
Почему так трудно дается нам слово "люблю"?

Дома я долго и внимательно изучала архив Клавдии. Письма от Лебедева
Дмитрия Александровича... Этот наглец, изредка признаваясь в любви, в
основном требовал, чтобы Клавдия продала свою квартиру и приехала к нему
поднимать какой-то бизнес. Будто нельзя приехать, не продавая квартиры.

Вот почему нельзя никому завидовать. На самом-то деле чаще всего не
знаешь, чему завидуешь.

Глава 20

На следующий день утром я сообщила Марусе и Нелли, что уже дома и вечером
жду их в гости, после чего наспех позавтракала и отправилась к Денису. По
дороге, как обычно, завернула в магазин и набила сумку продуктами.

Денис открыл дверь и, извинившись, тут же отправился в постель. Меня
поразил его вид: бледность, вялость, дрожание рук.

- Что с тобой? Ты пьян? - изумилась я, зная, что Денис трезвенник и
ничего, кроме орехового ликера, не признает, да и то в крайних случаях.

Ореховый ликер - это у нас семейное. Наша бабушка любила его, моя мама,
я, Денис. Даже Клавдия изредка баловалась.

- Я выпил немного вчера, но дело не в этом, - ответил Денис.

- А в чем же дело? На тебя без слез невозможно смотреть, - возмутилась я.

- Видимо, я отравился копченой колбасой, которую в дорогу дала мама.

"Твоя мама может отравить чем угодно", - подумала я, а вслух сказала:

- Для этого я и приехала. Нечего есть колбасу, сейчас приготовлю щи, плов
и винегрет. А на десерт испеку яблочный пирог.

Денис мое сообщение воспринял без энтузиазма.

- Вряд ли смогу это съесть, - сказал он. - Меня рвет, и на еду даже
смотреть не могу.

Я покопалась в аптечке. Чего там только нет. У Клавдии была настоящая
страсть к лекарствам.

- Прими тетрациклин, и к вечеру все пройдет, - сказала я, протягивая
таблетки.

Денис послушно проглотил их, запив топленым молоком, и жалобным взглядом
поблагодарил меня. Он был воплощением страдания. Этакая ходящая мука.

Всем известно, как любят мужчины вызывать к себе жалость и как умеют
пользоваться этим. Я не стала потакать Денису, а отправилась на кухню. Через
три часа обед был готов. Кастрюля ароматных щей, казанок аппетитнейшего
плова и салатница, полная винегрета: чем не меню на три дня. В довершение
великолепный яблочный пирог. Это вам не кухня Нины Аркадьевны.

Я искренне хотела побаловать брата и очень досадовала, что он так
некстати потерял аппетит. За каким чертом ел он эту колбасу? Не мог
дождаться меня?

Он лишь пожал плечами в ответ на прямо поставленные вопросы и закрыл
глаза. Я встревожилась.

- Что, так плохо?

- Да нет, уже лучше, - ответил он.

- Тогда поешь.

- Не хочется. Потом.

Мне стало обидно. Так старалась. Мои щи!.. Это шедевр кулинарии. Каждый,
кто пробовал, подтвердит. А Денис не хочет есть такую вкуснятину.

Он понял. Он все понял и почувствовал себя виноватым.

- Я обязательно все съем, - заверил он, - съем чуть позже, потом, вот
только поправлюсь.

- Тогда я пойду, у меня вечером гости. Буду звонить.

И я ушла. Господи, почему я не осталась? Почему Денис не остановил меня?
И почему нельзя прокрутить время назад? Нельзя все вернуть...

Не придавая значения болезни брата, я отправилась домой и занялась своими
делами. Вечером с полными сумками пришли Маруся и Нелли. Прямо с порога,
побросав сумки, они разрыдались. Мы обнялись, расцеловались и принялись
дружно реветь.

Наревевшись, разом осушили глаза и наполнили рюмки, выпили за упокой души
Клавдии и начали накрывать на стол. Потом расселись, вновь разлили по рюмкам
кто что любит - мне орехового ликера, Марусе и Нелли водку - и помянули
Клавдию вторично.

- Ну, земля ей пухом, хорошая она была баба, хоть и непонятная, - сказала
Маруся.

- Я никак не могу привыкнуть к тому, что ее нет, - вздохнула Нелли. -
Вчера увидела в магазине свежее овсяное печенье - Клавдия обожала его, -
бросилась покупать... А потом думаю, зачем, если Клавдии нет. Кстати, Соня,
Изя не объявилась?

После смерти Клавдии пропала ее кошка. Мы с Нелли гадали, кому теперь ее
забирать, а она, долгожительница, пропала.

- Нет, Изя не вернулась, - ответила я. - Я слышала, что такое бывает с
собаками: после смерти хозяина собака переселяется на его могилу. Но Изя -
кошка, а у Клавдии нет могилы. Ее прах на дне урны, а урна в колумбарии.

Нелли всю аж передернуло.

- Хорошо, что я не поехала на похороны, - сердито сказала она. - Видеть
не желаю эту Нину Аркадьевну. Не могла похоронить дочку по-человечески.
Нельзя же экономить на похоронах.

- А я не согласна, - возразила Маруся. - Кладбище, конечно, обходится
дороже, но дело не в этом. Вот мне бы лично не хотелось, чтобы какие-то
черви епэрэсэтэ, жрали мою плоть.

- А плоти у тебя хоть отбавляй, - вставила я.

- Что есть - то есть, - миролюбиво согласилась Маруся, - но я о другом.
Как представлю, епэрэсэтэ, что предстоит лежать и гнить, противно
становится. Кремация гигиеничней.

- О чем вы говорите, - возмутилась Нелли. - Какая разница, что будет
после нашей смерти.

- Ну ты же этот вопрос подняла, - напомнила я. - Нина Аркадьевна тоже
решила, что разницы нет, и выбрала, что подешевле.

- Да-а, как представлю, что Клавдия отмучилась, страшно становится, -
вновь прослезилась Маруся. - Зачем живем? Для чего? Епэрэсэтэ! К чему суета,
когда так просто, в любой миг можем умереть. И все умрем. Обязательно.

Она махнула рукой.

- А, девочки, зачем об этом, - сказала Нелли. - давайте лучше еще раз
помянем покойную. Мы охотно помянули.

- Ничего не осталось после Клавдии, - закусывая селедочкой, посетовала
Маруся. - Ни живой души. Нелька хоть Саньку после себя оставит, а мы,
старушка, тоже уйдем без следа.

- Да-а, - вздохнула я. - Твоя правда. Бездарно мы прожили жизнь.

- Мы хоть любили и были любимы, а у Клавдии и этого, считай, не было, -
осуждающе покачала головой Нелли. - Только, бедняга, влюбилась, только к
жизни подобралась - и вот вам, упала с балкона, - заключила она.

- Да ну!!! - изумилась Маруся.

Она застыла, так и не донеся до рта ложку с хрустящей квашеной капустой.
Маруся обожала квашеную капусту и не признавала вилок.

- Епэрэсэтэ! Неужели Клавдия втрескалась? - с недоверием спросила она.