Потом я бежал оттуда.
около трех месяцев. Потом бежал во Францию, попал к партизанам в Савойе,
воевал вместе с ними, потом их отряд накрыли, он через Альпы бежал в
Италию, там попался, приговорен был к расстрелу, опять бежал, опять
попался, но на этот раз ему повезло: его не расстреляли, а вернули в
Германию и бросили в лагерь. Потом освободили наши.
Больше в горах и деревнях.
такому вниманию к своей особе - и вообще неловко себя чувствовал, но потом
как-то окреп, развязался. В этот вечер ему пришлось рассказать о многом. О
том, как попал в плен, тяжело раненный на Юго-Западном фронте, как
собственными средствами лечился с помощью молоденького фельдшера-казаха,
как в первый раз бежал из лагеря (а бежал он шесть раз), как сдружился с
французскими партизанами - жителями Савойи, гористой местности на границе
Швейцарии и Италии, одной из самых бедных провинций Франции.
картавя, задала ему несколько вопросов. И - о чудо! - Антон стал отвечать,
не так быстро и не так красиво картавя, но стал отвечать. И так несколько
минут они разговаривали и как будто даже понимали друг друга.
вырвались от Хоролов. - Могила, а не человек. Я бы на третий день обо всем
этом уже рассказал, а ты... Странный парень, ей-богу...
чем за все время своего пребывания в институте.
16
головой донского казака - коротконосой и чубатой, он всегда ходил, звеня
орденами на весь коридор. По натуре своей человек добрый и отзывчивый, он
был вспыльчив и крайне обидчив. Ему все время казалось, что чем-то
унижается его фронтовое достоинство, что к нему не так относятся, как того
требуют его заслуги и ордена, и каждую минуту он готов был любыми
средствами защищать свою честь.
Польше, Германии, Чехословакии, награжден был шестью орденами, из них
двумя польскими и одним чехословацким. Поэтому считал, что многое ему
дозволено.
тщедушным Куныком из-за того, где кто будет сидеть. Он швырнул книги
Куныка в угол, самого его чуть-чуть двинул плечом, так что Кунык полетел
вслед за книгами, а сам преспокойно уселся на его место, вытянув чуть ли
не до середины комнаты красивые, обтянутые хромовыми низкими сапожками
ноги.
окну.
тебе сделать то, что я сказал.
ничего не сказав, повернул к нему свою могучую, перетянутую портупеей - он
до сих пор носил портупею - спину.
грохотом, звеня орденами, полетел на пол. Николай положил брошенные книги
на стол и сказал Куныку:
возражаю.
ни в чем не бывало:
воевал?
Однажды, правда, Громобой опять завелся с кем-то, но после вмешательства
Николая дальнейшие недоразумения, в общем, прекратились. Вообще, как ни
странно, Громобой слушался Николая.
математика и физика.
поступил, например, в физкультурный институт, где его мышцы были бы более
уместны. Он как-то даже спросил его об этом.
хочешь учиться? Хочу, говорю. В военное какое-нибудь техническое училище
хочешь? Нет, говорю, не хочу. А куда ж ты хочешь? А бог его знает, вам
виднее, в механический, что ли? В механический, говорят, мест нет. Хочешь
в строительный? Строительный так строительный, один дьявол. Вот и попал в
строительный. Перевестись всегда успею, если надоест.
Война испортила.
засовывая книги за шинель, добавил: - Да, брат, это тебе не фронт, не
Сталинград...
был тоже не прав, и, может быть, только это дало Николаю возможность
замять поступок Громобоя, который вряд ли закончился бы так благополучно.
сидения за столом, зевая, посмотрел на его листок и велел подумать еще.
Громобой стал думать, но у него ничего не получалось. Тогда физик подошел
к нему и, взглянув на его грудь, украшенную орденами, сказал:
не уходил бы! - И, наклонившись, взял двумя пальцами висевший на груди
Громобоя польский крест "Виртути милитари". - Это какой?
задачей, красный, с круглыми от бешенства глазами, направился к выходу.
Николай заслонил ему дорогу. Громобой стиснул зубы:
складывал свои тетрадки.
Слышишь? Сейчас же...
шагая, подошел к столу и негромко сказал:
оценку, но...
вышел, подошел к Громобою и сказал резко:
Развесил ордена и пыжишься, как павлин.
начищенных сапог. Потом вдруг поднял свою красивую, чубатую голову.
Николаю показалось, что ему чудится, - по щекам его текли слезы.
Николай обнял его за плечи.
- Пусть отчисляет. Я не виноват, ей-богу не виноват... Ну, не понимаю я.
Что я могу поделать? Не понимаю я всех этих, черт его знает, как они
называются... Даже названия запомнить не могу... Пусть отчисляет. Я и сам
знаю, что мне здесь не место. Пойду вот и скажу.