Чтение 37–й страницы книги ~Медный кувшин старика Хоттабыча~

стильный лайнер, похожий на маленький сверхзвуковой "Ту".

-- Нравится? -- гордо спросил Костя, вылезая вслед за Геной из
"Мерседеса". -- Это тебе не какой-нибудь Лиар-Джет -- это "Бэйби Конкорд",
таких в мире пока всего пять: у Мадонны, у Гейтса, у султана Брунея, еще у
одного шейха и у ...э-э, ну у одного, короче, нашего пацана из Тюмени.

Гена вопросительно посмотрел на Костю.

-- Ну, просто их выпускать только начали, -- торопливо и как бы
оправдываясь заговорил Костя. -- Очередь больше, чем за "Феррари". Траволта
уже скоро получит, Майкл Джексон...

-- У какого нашего пацана из Тюмени? -- Не то чтобы это и вправду
интересовало Гену, его удивил Костин оправдывающийся тон.

Костя собирался что-то ответить, но к ним торопливо подошел грузный из
"пятерки".

-- Константин Владленович... -- запыхавшись, забормотал он.

Костя небрежным кивком указал на багажник. Грузный робко пристроил свой
дипломат на полированную плоскость "Мерседеса" рядом с матовой спутниковой
антенной, похожей не то на поганку, не то на эскимо.

-- Вот, -- сказал он, открывая дипломат, -- паспорт. Костя протянул ему
фотографию. Грузный аккуратно взял ее двумя пальцами, покрутил и вдруг
как-то жалко и одновременно небрежно, как бы между прочим, спросил:

-- Клея нет?

И тут Гену прорвало -- он не просто смеялся до колик, он рыдал,
захлебываясь смехом, -- все напряжение предыдущих дней, все страхи и стрессы
его невероятных приключений и перемен, происходивших с сумасшедшей
быстротой, -- все собрал он в этот слезами исколотый смех, выплеснутый на
чопорный бетон правительственного аэродрома; невероятная власть сильных мира
сего, оформленная дорогими автомобилями, персональными самолетами и
загранпаспортами за двадцать минут по телефону, повисла, как на сопле, на
капле копеечной склизкой жидкости, в изобилии имевшейся под рукой каждого
школьника.

Гене почему-то было ясно, что клея нет не только ни у кого из
присутствующих (да и с чего бы им носить с собой клей -- не нюхают же они
его), но и в самолете, наверняка оборудованном под мобильный офис и
напичканном лучшими образцами всей существующей в мире оргтехники. И если
наши пограничники пропечатают паспорт и без фотографии -- для Кости, то
американцы, с их правовым государством...

Пока Гена смеялся, над летним летным полем висела неловкая пауза. Ее
можно было бы даже назвать тишиной, если бы не свисторев "Конкорда", урчание
почти поголовно двенадцатицилиндровых автомобильных моторов конвоя,
перемежаемые приглушенными гнусавыми матюками и писками шорохи раций и
далекие хриплые трели каких-то лесных птиц, еще не попавших в турбины
взлетающих самолетов. И даже одно-единственное нарушение этой псевдотишины
потонуло в толще шумовой ауры сверхзвукового мини-монстра: капитан корабля,
навытяжку стоявший возле трапа в ожидании момента возможности
поприветствовать высокого гостя, негромко шепнул на ухо стюардессе: "Мы что,
психа повезем?"

-- Просто "клей" ужасно смешное слово, правда? -- давясь слезами
хохота, выплюнул Гена.

Костя недоуменно пожал плечами, как бы стряхивая с себя мгновения
сиюминутного оцепенения, взял у грузного паспорт, положил на ладонь
фотографию, полизал ее и крепко прижал к первой странице документа.

-- Давай печать, -- зло сказал он грузному. -- Потом сведем по меткам.

Что это означало, Гена так и не понял. Понял он только, что проблема
решена и что опыт Кости не ограничивается упаковкой "десяток" в пиджаки.
Поднимаясь по трапу, он поднял голову на серевшее московское небо,
собиравшееся отгородиться дождем от аэродрома, и подумал, что в Костиных
силах, наверное, если что -- позвонить Лужкову, чтобы тот разогнал облака.

В самолете, кроме него и Кости, из пассажиров был еще только молчаливый
дядька из американского посольства -- это его "Кадиллак" Гена видел на поле.
Как только они расселись по просторным кожаным креслам, самолет сразу
тронулся с места, выруливая к взлетной полосе, -- все так торопились, что
даже короткая церемония представления Гене экипажа уложилась в двенадцать
секунд. Гена не то чтобы не запомнил, он даже не разобрал имен пилотов и
стюардесс, которые "его капитан" (так он назвался) скороговоркой пробормотал
через маску североамериканской улыбки.

И теперь он напрягался, не зная, как обратиться к стюардессе, которая
рассказывала о мерах безопасности во время полета. Собственно, все меры
безопасности укладывались в то, чтобы пристегнуться при взлете и посадке и
позвать, если что, на помощь. Помощь Гене нужна была как никогда -- курить
хотелось по-прежнему. Стоит ли говорить, что экипаж оказался некурящим, и в
комплектацию самолета, включавшую, например, все мыслимые пищевые
деликатесы, сигареты не входили по принципиальным соображениям.

Пока Гена гнал от себя навязчивые мысли о табаке и предстоящих в полете
мучениях, стюардесса рассказывала о прелестях полета на новом "Конкорде". О
невероятной скорости, с которой они пересекут поперек Европу, Атлантику и
Америку, -- семь часов вместо обычных десяти с половиной, о том, что
давление внутри самолета будет соответствовать атмосферному давлению на 900
метрах над уровнем моря, а не 1500, как в обычных самолетах, поэтому уши
закладывать при посадке не будет, о том, что прочность и, следовательно,
стоимость материалов, используемых при строительстве...

-- Спросите у капитана, почему мы не взлетаем, -- оборвал ее Костя.

Стюардесса мягко улыбнулась и что-то негромко проговорила как бы себе
под нос -- у нее на ухе висело маленькое переговорное устройство, похожее на
то, которым пользуются киноэкранные телохранители. Выслушав ответ, она снова
улыбнулась Косте:

-- Сэр, мы ждем, пока сядет самолет какого-то вашего важного чиновника.

-- Какого еще, на хрен, чиновника! Да они хоть понимают... -- Костя
рванулся с места. -- Ну-ка дай мне связь с землей...

Стюардесса, перестав улыбаться, что-то быстро спросила в микрофон,
кивнула, прислушиваясь к ответу, и сообщила Косте:

-- Некоего мистера Путина, сэр. Костя опустился обратно в кресло, белый
от злости, и забарабанил пальцами по подлокотнику.

-- Вы по-прежнему хотите говорить с землей, сэр? -- вежливо
поинтересовалась стюардесса.

-- Нет, -- буркнул Костя и уставился в иллюминатор, изучая, как стекло
медленно покрывается каплями долгожданного дождя.

-- А кто такой этот Путин? -- удивился Гена.

-- Кто надо... -- нагрубил почему-то Костя.

Кому надо? -- хотел сострить Гена, но осекся, оценив взглядом степень
Костиного недовольства. Какое в конце-то концов ему. Гене, дело до какого-то
там мистера Путина?

Гена тоже посмотрел в иллюминатор. Капли дождя ползли вниз по стеклу,
встречаясь и сливаясь; большие капли поглощали капли поменьше, и чем крупнее
они становились, тем быстрее было их неостановимое движение вниз -- к общему
дождевому потоку, стремившемуся куда-то под землю через канализационные
решетки правительственной взлетной полосы.

Гена некоторое время наблюдал за каплями, пытаясь угадать, какая именно
из маленьких капель начнет пожирать остальные, чтобы превратиться в большую,
и при этом доползет до края стекла, не попав под более крупную. Но угадать
было невозможно; это было все равно, что считать баранов, и ресницы Гены
стали сами собой слипаться сном.

"Дождь -- хорошая примета, путь будет добрым", -- подумал он.

Перед закрытыми его глазами всплыло яркое калифорнийское солнце,
дрожавшее в мареве горячего песка, сухой ветер пустыни, нежно целующий его
шею...

И ветер нес его прочь, на другую сторону континента: промелькнул
небесный полупризрачный ледяной город из полупрозрачных слюдяных небоскребов
на берегу стеклянного моря-океана; потом понеслись обрывками кадры его
полета на ковре-самолете через влажные облака; смущенно улыбавшаяся Дайва:
"я тебя именно так и представляла"; перепуганный Хоттабыч, бьющий с неба
земные поклоны Биллу Гейтсу; почему-то Пылесос в обнимку с писателем и еще
каким-то бородатым улыбчивым чуваком-грибником, которого Гена то ли знал, то
ли не знал; и маленькая девочка, которой человек-яйцо объяснял, что слова
подобны бумажнику: откроешь, а там -- два отделения. Поверх всех всплыл
туманом господин Костя, протягивавший Гене "Ваттерман" -- на кончике
золотого пера набухала красная капля, разрастаясь и чернея, заполняя собой
все пространство и время. Сквозь нее на Гену полетели какие-то разноцветные
звезды, и все окна картинок сменил скрин-сейвер сна, -- стенд бай, Гена,
баю-бай, Гена, бай, Гена, бай...

Краткое содержание семнадцатой главы

Пробуждение Гены заканчивается визитом неизвестного господина,
Константина Владленовича Смирнова, который везет Гену к Биллу Гейтсу для
какого-то важного разговора. Попутно от имени Гейтса господин одаривает Гену
настоящими дарами, наглядно демонстрируя преимущества земного перед
сказочным. Дары, как и сама поездка, явно не соответствуют бюджету
представительства даже очень крупной международной корпорации. Но это не
приходит в голову Гене, который очень мало знает о бюджетах корпораций.

Глава восемнадцатая,

в которой с той стороны тоже люди

Потому что Гена спал, радости и скука полета остались наяву -- в
другой, параллельной жизни. Там же остались несовершенными и телефонный
звонок родителям, и и-мейл Этне, и размышления о реальности происходящего, и
преодоление звукового барьера, и главный вопрос: почему, какого черта Гена
понадобился Биллу Гейтсу, да еще настолько, чтобы задействовать все самые
исполнительные механизмы планеты? И только курить во сне хотелось так же
сильно.