Чтение 37–й страницы книги ~Не хочу, чтобы он умирал~

- Поздно, капитан. Но хорошо, что вы мне это говорите! - Гамаль положил
свою темную, горячую, дрожащую руку на руку Скотта. - Зачем вы сюда
пришли? Вам это не повредит?

- Я вам сказал: надеялся, что смогу вам помочь. Но послушайте, Гамаль,
вы понимаете, что вы восстали против всех?

Гамаль засмеялся:

- Вы опасаетесь за мою жизнь, капитан?

- Боюсь, что да. Вы вот все говорите о ваших целях, о спасении народа,
об истине. А вы знаете, что на себя взяли, когда выпустили эту пулю?

- Как же я могу этого не знать? Ведь только об этом мы и мечтали всю
жизнь.

- Но один человек, горсточка людей, пистолет...

- Неужели и вы хотите убедить меня, что все безнадежно? Что игра не
стоит свеч, потому что она безнадежна?

- Нет. Не хочу.

- Значит, вы верите, что мое дело достойно того, чтобы я за него
постоял? Скажите, капитан!

- Да. Если вы понимаете его масштабы. Да.

- Вам ведь не раз грозила смерть, капитан?

- В общем, конечно...

- А как, по-вашему, стоит мое дело того, чтобы за него умереть?

- Что я могу вам сказать?

- Ну вот, - сказал добродушно Гамаль, разминая закованные ноги. - Вы
меня ободрили.

Скотт почувствовал себя еще более беспомощным, чем раньше.

- Мне жалко, что я ничем не могу вам помочь. Вот что меня мучит.

- Ах, капитан! - сказал Гамаль. - Вам надо решать свою собственную
судьбу.

- Мою или Англии? Видите ли, Гамаль, я понимаю, что вы совершили. Я
понимаю ваш поступок куда лучше, чем наши английские дела. Я думаю о вас,
а не об англичанах и их судьбе.

- И у англичан есть выбор между правдой и неправдой. Подумайте об этом.

- Понимаю, - сказал Скотт. - И может быть - впервые.

- Тогда, капитан, не огорчайтесь. Вы мне уже помогли.

- Нет. Вы не знаете... Вы смотрите на вещи слишком просто, - настаивал
Скотт.

- Только так и надо на них смотреть.

- Но вы не понимаете, кому вы бросили вызов, Гамаль.

- Угнетателям.

- Угнетателям? А кто они такие? Вы бросили вызов посольству
Великобритании, английской контрразведке, египетской полиции, разведке (да
поможет вам бог!), здешним политическим заправилам, дворцовой клике,
правительству и черт знает еще кому. Все это совсем не так просто, как вам
кажется.

- Для нас это очень просто, капитан. Мой народ...

- О господи, ваш народ темен и подавлен. Он ничего не знает.

- Он знает, что он темен и подавлен.

- А что они знают о вас и о деле, которому вы служите?

- Почти ничего.

- Ну и что же?

- Зато я знаю. А я всегда с ними, капитан. Вот в чем суть. Вот почему
полицейские наверху говорят мне: "Откажись, Гамаль. Дело твое безнадежно.
Откажись, Гамаль!" Но я не могу отказаться.

Полицейский в феске, стоявший за дверью, открыл ее и подмигнул Скотту с
видом заговорщика. Он чуть-чуть поднял бровь, игриво намекая на то, что
свидание окончено.

- Мне пора, - сказал Скотт, с отчаянием разводя руками.

- Знаете что, капитан? - Гамаль попытался встать, но сразу же снова
сел, скорчившись от боли. - Мне жалко англичан.

- На тратьте на них свою жалость, Гамаль.

- Они никогда не поймут, за что мы их презираем, потому что не видят
бедствий нашего народа. Все они рождены слепыми, дорогой мой друг, кроме
тех, кто видит, как видите вы. Но вы мне сказали, что у вас не знают, что
такое братство...

- Так уж мы устроены, - с сожалением сказал Скотт.

- Есть такая арабская поговорка, - и Гамаль произнес по-арабски: -
"Когда говоришь о братстве, хочется кричать о нем на всех перекрестках".

- Какое же братство может быть в войне? - возразил Скотт.

- Ищите его и обрящете, - сказал Гамаль, и слова его не прозвучали
религиозной заповедью. Для арабов понятия братства, души, служения делу,
веры, народа, преувеличенные похвалы, горячие заверения, выспренние
мольбы, клятва в любви и в родстве - не только естественны в обиходной
речи, но и необходимы.

- Я ничем не могу вам помочь, ничего не могу поделать, Гамаль, -
печально повторил Скотт, сам не понимая, на что он надеялся.

- Да. Все сгорает в один миг, - грустно ответил Гамаль, вставая. - И я
вот надеялся, что успею сделать куда больше. А поглядите, как быстро и
неприметно все кончилось. Я должен был добиться большего.

- Не надо так думать.

Египтянин кивнул:

- Но ведь это правда. Ошибка, которую я совершил, была совершена зря.

- Это была достойная ошибка. Вам надо было сделать выбор. И начать
действовать. Мне тоже кажется, что я должен совершить какой-то поступок,
только по другой причине, а может, и по той же самой причине... Не знаю.
Мне хотелось бы застрелить английского генерала, чтобы доказать...

- Ах, друг мой, не надо меня утешать, - белые зубы Гамаля сверкнули
чуть-чуть звериным оскалом.

Египтянин не понял, а Скотт не стал ничего объяснять.

- Скорее, - заторопил их шавиш. - Прошу вас, - добавил он.

- Ну что ж, прощайте, - сказал Скотт, отвечая на крепкое до боли
рукопожатие.

- И не забудьте, - горячо напомнил ему Гамаль. - Вам надо сходить к
Хакиму. Я вас прошу, скажите ему!

Скотт кивнул, и полицейский закрыл за ним дверь.

В коридоре Скотту многозначительно улыбнулся розовощекий агент в феске.

- Сегодня ночью, - посулил он, как женщина, - он скажет нам все. Все!
Все! Все!

"Сегодня ночью, - сказал себе Скотт, надвигая на лоб фуражку, крепко
надвигая ее на свою крепкую голову, - сегодня там, наверху, египетские
полицейские выколотят ногами из Гамаля ту мужскую силу, которую он так
старательно оберегал, доверившись англичанину".

21

- Все в порядке? - спросил Пикок, когда Скотт вернулся. - Я схожу с
вами. И постараюсь, чтобы все прошло гладко. Но Черч хочет провести этот
разговор в присутствии своих акционеров, то есть внести в него особую
деловитость. А вы готовы проявить деловитость?

"Акционерами" называли оперативный отдел Черча.

- Мне все равно.

- Правильно, старина. Давайте сохранять во всем этом деле чуть-чуть
ироническую интонацию, - ободрял его Пикок, пристально на него поглядывая.
- Вам-то ведь вовсе нечего терять.

- А что тут они выдумали, скажите мне наконец!

- Я же говорил. Они и в самом деле хотят поручить вам ответственное
дело. Куда более ответственное, чем когда-либо поручали Пикерингу. Но -
молчу, не надо предвосхищать событий. Пусть это будет для вас сюрпризом.

- Правильно. Не будем предвосхищать событий, - согласился Скотт. -
Пусть все идет, как идет.

- Шейла! Убирайся! Оставь Скотти в покое. - Пикок столкнул стеком Шейлу
с сидения "виллиса". - Она к вам неравнодушна. Если бы у нее выжил хоть
один щенок, я бы вам его подарил. Какая сука!

Шейла тыкалась мордой Скотту в затылок и вылизывала ему уши.

Когда они отъехали, Пикок, беспокоясь за Скотта, предупредил:

- На этот раз бросьте вашу знаменитую игру в молчанку и хотя бы
намекните насчет того, как вы теперь относитесь к Черчу.

Они круто завернули за угол, Скотт ухватился за борт машины.

- У меня только одно желание: застрелить Черча, - сказал он. -
Покончить с этим делом раз и навсегда.

Пикок от восторга даже шлепнул по кузову машины. Его радость была
слышна на весь Набитат:

- Наконец-то! За весь год первый раз сострил. Вот молодец! Давно пора!

- Конечно, пора, - сказал Скотт. - Давно пора англичанам стрелять в
англичан.

- Вот здорово! Я и сам не понимаю, почему мы этого не делаем. И что
только нам мешает? Ей-богу, я никогда об этом не задумывался. А ведь
кто-то, по-моему, стрелял в Бонара Лоу, или в Кэмпбелла Баннермана, или в
Бернарда Шоу; словом, в кого-то из этих типов? Ну да, наверно ирландец.
Тогда это не в счет. Дайте немножко подумать. Я вам завтра скажу, почему
англичане не стреляют в англичан. Но, ей-богу, это замечательная идея!

- Не стоит к ней относиться очень уж всерьез, - сказал ему Скотт. - Вы
только не вздумайте подходить к этому вопросу научно.

- Наука тут бесполезна, старина. Все решает инстинкт.

- Инстинкт? - переспросил Скотт с подозрением. - Какой инстинкт?

- Надо внушить себе желание кого-нибудь застрелить. Это, наверно,
совсем не так трудно.

- Ладно, только, пожалуйста, не приплетайте сюда науку, - настаивал
Скотт. - Она заведет нас в тупик.