характер какой-то коварной силы, выразительно освещая их как бы отсветом
адского пламени. Все поняли Вотрена, его прошлое, настоящее и будущее, его
жестокие воззрения, культ своего произвола, его господство над другими
благодаря цинизму его мыслей и поступков, благодаря силе организма,
приспособленного ко всему. Кровь бросилась в лицо Коллену, глаза его горели,
как у дикой кошки. Он подпрыгнул на месте в таком свирепом и мощном порыве,
так зарычал, что нахлебники вскрикнули от ужаса. При этом львином движении
полицейские воспользовались переполохом и выхватили из карманов пистолеты.
Заметив блеск взведенных курков, Коллен понял опасность и в один миг
показал, как может быть огромна у человека сила воли. Страшное и
величественное зрелище! Лицо его отобразило поразительное явление, сравнимое
только с тем, что происходит в паровом котле, когда сжатый пар, способный
поднять горы, от одной капли холодной воды мгновенно оседает. Каплей
холодной воды, охладившей ярость каторжника, послужила одна мысль, быстрая,
как молния. Он усмехнулся и поглядел на свой парик.
тайной полиции. И, кивком головы подозвав жандармов, вытянул вперед руки. -
Милостивые государи, господа жандармы, наденьте мне наручники. Беру в
свидетели присутствующих, что я не оказал сопротивления.
и снова ушли внутрь, изумила всех, и шопот восхищения пронесся по столовой.
знаменитого начальника сыскной полиции.
Сент-Анн.
сообщить поразительные вещи.
пристроился на конце стола и вытащил из портфеля протокол ареста. - Признаю:
я - Жак Коллен, по прозвищу Обмани-смерть, присужденный к двадцати годам
заключения в оковах, и только что я доказал, что это прозвище ношу недаром.
- Затем, обращаясь к нахлебникам, пояснил: - Пошевели я лишь пальцем, и вот
эти три шпика выпустили бы из меня клюквенный сок на домушный проспект
маменьки Воке. Чудаки! Туда же, берутся подстраивать ловушки!
Гетэ, - пожаловалась она Сильвии.
вчера в Гетэ вы были в моей ложе? - воскликнул он. - Разве вы лучше нас? То,
что заклеймило нам плечо, не так позорно, как то, что заклеймило душу вам,
дряблым членам пораженного гангреной общества; лучший из вас не устоял
против меня.
странно противоречило суровому выражению его лица.
согласия! Чьего? Понятно. - И он пропел:
получить. Меня слишком боятся и не обчистят!
ужасному, ее страшное величие, ее бесцеремонность, ее низость - все
проявилось в этих словах и в этом человеке, представлявшем теперь собою уже
не личность, а тип, образец выродившейся породы, некоего дикого и умного,
хищного и ловкого племени. В одно мгновенье Коллен стал воплощением какой-то
адской поэзии, где живописно выразились все человеческие чувства, кроме
одного: раскаяния. Взор его был взором падшего ангела, неукротимого в своей
борьбе. Растиньяк опустил глаза, принимая его позорящую дружбу как
искупление своих дурных помыслов.
взглядом, и, остановив его на мадмуазель Мишоно, сказал: - Это ты, старая
вобла? Ты мне устроила искусственный удар, шпионка? Стоит мне сказать два
слова, и через неделю тебе перепилят глотку. Прощаю тебе, я христианин. Да и
не ты предала меня. Но кто?.. Эй! Эй! что вы шарите там наверху! - крикнул
он, услыхав, что полицейские взламывают у него в комнате шкапы и забирают
его вещи. - Птенчики вылетели из гнезда еще вчера. И ничего вам не узнать.
Мои торговые книги здесь, - сказал он, хлопнув себя по лбу. - Теперь я знаю,
кто меня предал. Не иначе как этот мерзавец Шелковинка. Верно, папаша
взломщик? - спросил Коллен начальника полиции. - Все это уж очень совпадает
с тем, что наши кредитки прятались там наверху. Теперь, голубчики шпики, там
нет ничего. Что до Шелковинки, то приставьте к нему хоть всех жандармов для
охраны, а не пройдет и двух недель, как его пришьют. Сколько вы дали
Мишонетке? - спросил Коллен у полицейских. - Несколько тысяч? Я ст'ою
больше. Эх ты, гнилая Нинон, Венера Кладбищенская, Помпадур в отрепьях[181].
Кабы ты меня предупредила, у тебя было бы шесть тысяч. А-а! Старая торговка
человечьим мясом, ты этого не смекнула, а то сторговалась бы со мной. Я бы
дал их, чтобы избежать путешествия, которое мне совсем некстати и причинит
большой убыток, - говорил он, пока ему надевали наручники. - Теперь эти
молодчики себя потешат и будут без конца таскать меня, чтобы измаять.
Отправь они меня на каторгу сейчас же, я скоро бы вернулся к своим занятиям,
несмотря на соглядатаев с Ювелирной набережной[181]. На каторге все вылезут
из кожи вон, только б устроить побег своему генералу, своему милому
Обмани-смерть! У кого из вас найдется, как у меня, больше десяти тысяч
собратьев, готовых для вас на все? - спросил он гордо. - Тут есть кое-что
хорошее, - добавил он, ударив себя в грудь, - я не предавал никого и
никогда! Эй ты, вобла, - обратился он к старой деве, - посмотри на них. На
меня они глядят со страхом, а при взгляде на тебя их всех тошнит от
омерзения. Получай то, что заслужила.
такой закалки, как Коллен, тот самый, что перед вами, - это человек, менее
трусливый, чем остальные люди, он протестует против коренных нарушений
общественного договора, о котором говорил Жан-Жак, а я горжусь честью быть
его учеником. Я один против правительства со всеми его жандармами,
бюджетами, судами и вожу их за нос.
овеянное поэзией ужаса, дали каторжники гильотине), - сказал Коллен,
оборачиваясь к начальнику сыскной полиции, - будь добр, подтверди, если меня
предал Шелковинка! Я не хочу, чтобы он расплачивался за другого, это было бы
несправедливо.
вернулись и стали шопотом докладывать начальнику. Допрос закончился.
я жил здесь, вы были все со мной любезны, я сохраню признательность за это.
Примите мой прощальный привет. Разрешите прислать вам из Прованса винных
ягод[182].
непохожим на грубый тон его речей. - На случай, если тебе придется трудно, я
оставляю тебе преданного друга.
учитель фехтования, и, крикнув: "Раз, два!", сделал выпад.
распоряжении.
что смысл их был ясен только ему и Растиньяку. Когда жандармы, солдаты и
полицейские вышли из дому, Сильвия, натирая уксусом виски своей хозяйке,
взглянула на опешивших нахлебников.
разнообразных впечатлений от этого события; все поглядели друг на друга, и
сразу все заметили сухую, тощую, закоченелую, как мумия, мадмуазель Мишоно:
она прижалась к печке и стояла, потупив взор, словно боялась, что тень от
козырька слишком прозрачна и не укроет выражения ее глаз.
раскрылась. Раздался глухой ропот, дружно выразивший общее чувство
омерзения.
первый наклонился к своему соседу и вполголоса сказал:
место.
Бьяншон, опираясь на общее сочувствие, направился к старику-жильцу.
ней и внушите, что она должна уйти сейчас же.
все, - ответила она, бросая на нахлебников гадючий взгляд.
Растиньяк.
испытующе и ядовито глядя на студента, - нетрудно догадаться почему.
Он понял все коварство этого взгляда, осветившего ужасным светом его душу.
Махров Алексей
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Андреев Николай
Пехов Алексей
Афанасьев Роман