Чтение 37–й страницы книги ~Штурмовики над Днепром~

плоскость, от перкалевой обшивки руля поворота - одни ленточки. Немало видел
я покалеченных машин, но такую - впервые. Даже не верилось, что его самолет
мог держаться в воздухе.
Но таков был наш штурмовик Ил-2, чудеснейшая машина войны! Вышел из
строя, элерон - можно воспользоваться рулем поворота, отказал руль поворота
- можно развернуться с помощью элеронов... Не знаю, был ли еще где такой
выносливый и устойчивый самолет! Лишь бы жив был мотор да у летчика были
крепкие нервы и холодная голова. Главное - не паникуй, бери курс на свой
аэродром. А уж друзья тебя прикроют, заведут на посадку, помогут, советом.
После трудного вылета Николай Маркелов долго, приходил в себя на земле.
На все расспросы отвечал не сразу и коротко. Обронит слово и снова думает.
Те, кто знал Николая, не спешили с разговорами, ждали, пока он оттает. Я
почему-то представил себе Маркелова на допросе у фашистов. Вряд ли им
удалось бы что-нибудь узнать у этого человека. И что удивительно - в воздухе
медлительный молчун словно преображался: действовал быстро, энергично,
инициативно. Может, потому что там только одна дума, одна мысль - о бое... В
крымском небе вражеские летчики-истребители начисто забыли о былом своем
превосходстве в воздухе. И это определяло их тактику. Теперь участились
атаки "из-за угла": выскочит "мессер" или "фоккер" снизу, стрельнет из всех
своих стволов и удирает на бреющем, маскируясь складками местности.
Атаковать гитлеровцы старались ведущего или его заместителя.
Так был подбит и смертельно ранен лейтенант Алексей Будяк, летавший с
воздушным стрелком Виктором Щербаковым. Спустя почти тридцать лет в письме
автору этой книги Виктор Щербаков рассказывал об этом вылете. Тот день - 23
апреля 1944 года - Виктор Щербаков запомнил на всю жизнь. Экипаж уже сделал
два вылета на штурмовку Сапун-горы. В последнем вылете летчик еле дотянул до
своего аэродрома. На самолете было повреждено хвостовое оперение, в
нескольких местах пробиты плоскости. Ил-2 требовал ремонта. Весеннее солнце
скатывалось к горизонту, летчик и стрелок устало растянулись на траве,
радуясь короткому отдыху и счастливому возвращению. Но отдыхать не пришлось.
Прибежал посыльный с командного пункта и передал срочный приказ на вылет,
Экипажу дали самолет э 59, и летчик со стрелком поспешили к нему. В
кабине Алексей долго не мог запустить мотор, нервничая, подгонял педали по
своим длинным ногам. А у стрелка оказался неисправным пулемет. Обнаружилось
это уже на взлетной полосе. Однако вылет откладывать не стали, поскольку
неисправность можно было устранить в воздухе. До цели летели группой, удачно
отбомбились. А когда после второго захода начали отходить, из-за небольшого
облака внезапно выскочили два "фокке-вульфа". Их тупорылые носы озарялись
вспышками, трассы огня врезались в край плоскости. Вдобавок с земли обрушили
ураганный огонь вражеские зенитки. Огонь был настолько плотный, что небо
сразу почернело от разрывов. Один снаряд попал в самолет, и его сильно
тряхнуло. Задымился мотор, из разбитого двигателя захлестали горячие брызги
масла и воды.
- Что случилось, командир? Что случилось? - кричал по самолетному
переговорному устройству воздушный стрелок.
Но Будяк молчал. Он, видимо, был ранен и из последних сил тянул ручку
управления, не давая возможности самолету сорваться в пикирование. Снова
тупой удар по машине, и осколок зенитного снаряда ранил правую ногу
Щербакова. Последнее, что он услышал, - хрип смертельно раненного командира,
его голос: "Прыгай!" Но высоты уже не было. Самолет, разваливаясь в воздухе
и оставляя за собой шлейф дыма, падал в овраг, недалеко от моря.
От сильного удара об землю Щербаков на некоторое время потерял
сознание. Когда очнулся, увидел поникшую голову летчика, сидевшего в кабине.
Стрелок выполз на плоскость и попытался вытащить Будяка. Но тот был мертв. К
самолету бежали фашисты. Щербаков попытался отстреливаться из пистолета и
тут же снова был ранен разрывной пулей.
Много нечеловеческих мук в гитлеровских лагерях выпало на долю
воздушного стрелка Виктора Щербакова. Тяжело раненного, его перебрасывали из
лагеря в лагерь, пока он не оказался в Нюрнберге. Здесь в апреле 1945 года
военнопленные совместно с группой Сопротивления перебили часть охраны
лагеря, остальные бежали. В освобожденный лагерь ворвался американский танк,
прорвал колючую проволоку и ушел, оставив сотни военнопленных в окружении
отступающих фашистов. Пленным пришлось самим пробиваться навстречу
наступающим войскам.
В 1947 году в Чите Виктора Щербакова разыскала "посмертная" награда -
орден Красного Знамени. В 1966 году Виктор Сергеевич поехал в Крым, решив
что-нибудь узнать о своем друге и командире Алексее Будяке. Побывал
фронтовик в музеях, прочитал сотни имен на братских могилах, у памятников.
Но фамилии Будяка не встретил. Начал опрашивать местных жителей, водителей
маршрутных автобусов, работников местных органов власти: не встречалась ли
им могила, с фамилией летчика Будяка. Не один день отдал поискам Щербаков.
Уже и на след вроде вышел, нашлись в горисполкоме списки, в которых значился
летчик А. К. Будяк. Но неправильно было указано место захоронения.
В действительности Алексей Будяк лежал в братской могиле у села
Гончарное вместе с 507 боевыми побратимами. Нашел бывший воздушный стрелок и
то место, где упал их штурмовик. В этом помогли ему юные следопыты, которые
слышали рассказ пастуха о падении самолета на склоне холма под Балаклавой.
Там среди известняка еще лежали остатки обгоревшего "ила" сквозь его ребра
проросла буйная крымская зелень. А вокруг пламенели маки, от чего склоны
холмов казались залитыми алой кровью. Читинская телестудия решила создать
киноочерк о своем земляке. И Виктору Сергеевичу Щербакову пришлось еще раз
побывать в столь памятных местах последнего боя. Такими трагичными оказались
судьбы некоторых участников битвы за Крым.
Редко кто из наших летчиков возвращался с задания без отметины.
Особенно доставалось от зенитного огня при штурме Сапун-горы. В одном из
вылетов нам пришлось обрабатывать ее юго-восточные склоны. При выходе из
третьей атаки Гальянов лишь успел крикнуть: "Фоккер!", как рядом с кабиной
шугнул сноп огня. Решение созрело мгновенно: пустил самолет скольжением вниз
параллельно откосу Сапун-горы. "Фокке-Вульф-190" не рискнул повторить
маневр. Но из длинной очереди вражеского истребителя два снаряда поразили
консоль крыла. На этот раз, как говорится, обошлось. Помог маневр. В разгар
боев в полк прибыл исполняющий обязанности командира дивизии подполковник С.
Н. Соковых. Привез приказ - нанести бомбо-штурмовой удар по вражескому
аэродрому Херсонес.
- Учтите печальный опыт полка Зотова, - сказал Соковых. - Из налета на
Херсонес вчера не вернулась почти половина экипажей, в том числе и командир
полка.
Орешек действительно был крепкий. Полковую группу штурмовиков
подполковник Смыков приказал вести мне.
- Время удара - тринадцать ноль-ноль, - предупредил меня Георгий
Михайлович и взглянул на часы. - В вашем распоряжении еще час. Маршрут,
направление захода на цель, способ атаки выбирайте сами. В этом стеснять не
буду.
Собрав ведущих групп, заслушиваю мнение каждого. Потом принимаю
решение: заход делаем с юга, со стороны солнца, удар наносим с пикирования.
Выход из атаки с левым отворотом, в сторону моря. Уход от цели на малой
высоте над водой в направлении Качи.
Херсонес, Херсонес... Это древнегреческое название и по сей лень звучит
для меня как-то тревожно, вызывает в душе необъяснимое беспокойство. Может,
потому, что только на расстоянии лет глубже осознаешь все значение прошлого.
А каждая написанная строка воспоминаний заставляет пережить его вновь и
вновь, прочувствовать боль и радость того апрельского дня 1944 года. Всю
нашу группу штурмовиков прикрывал полк истребителей. Так что сверху у нас
надежный щит. Меня, как ведущего группы, волновала неопределенность
метеообстановки: не затянуты ли облаками горы в районе Балаклавы? Наши
метеорологи только разводили руками, а на доразведку не хватало времени. И
сейчас, уже на подходе к Балаклаве, я никак не мог определить, есть ли
просвет между облаками и вершинами гор. За мной шло почти сорок самолетов, и
не дай бог ошибиться в расчете, вскочить в облака, окутавшие горы. Уже
вблизи удалось определить - просвет есть, метров сто. На душе стало легче -
проскочим. Зато у береговой черты облачность словно ножом обрезана,
видимость, как говорят авиаторы, "миллион на миллион". Но началась сильная
болтанка, самолеты швыряло вверх и вниз, бросало из крена в крен. Пришлось
набрать побольше высоту и рассредоточить строй, Оказывается, не так просто
летать над морем без необходимых навыков. Вроде и мотор работает хуже, и
стрелки приборов прыгают подозрительно. Всего шесть минут полета от берега,
а кажется, что времени прошло в два раза больше. Глянешь вниз - синие волны
с белыми кружевами пены. Не трудно представить, что может быть с тяжелым
"илом" в случае отказа мотора, Мотор-то один. Наконец мы достигли заданной
точки разворота на цель. Теперь солнце греет хвост самолета, светит в глаза
воздушному стрелку.
А впереди, как на ладони, южный берег Крыма, тот знаменитый ЮБК, на
котором в мирные годы отдыхали десятки тысяч людей. Сейчас этот берег таит
для нас опасность. Справа, чуть выше, появились знакомые очертания пары
"фокке-вульфов". Предупреждаю группу и прикрытие, хотя там, наверху, уже,
наверное, заметили противника. Вряд ли он рискнет ввязаться в бой. Вот и
вражеский аэродром. По нему рулит какая-то большая "каракатица" - видимо,
транспортный самолет. Наверное, это пытается удрать начальство или хотят
увезти ценный груз. Значит, не случайно удар назначен на 13.00. Время
рассчитано, мы выходим на цель секунда в секунду. Вражеские зенитки
встречают нас шквалом разрывов. Их частые дымные шапки загораживают подходы
к аэродрому. Бьют не только с берега, но и с кораблей, стоящих в бухте.
Прямо на эти шапки ведет группу Александр Карпов, ему приказано расправиться
с зенитками. А мы идем в направлении на аэродром. Не успевшую взлететь
"каракатицу" накрыли пушечные снаряды разрывы бомб и эрэсов заметались
вдоль стоянок самолетов, разворотили топливные цистерны, опрокинули
несколько машин. Взлетная полоса покрылась глубокими оспинами воронок, весь
аэродром объяло желтое пламя, обвитое темными космами дыма. Штурмовики
пикируют с азартом, обильно поливая стоянки пушечно-пулеметным огнем. Все,
пора начинать сбор. При отходе от цели Гальянов докладывает: