повстречались два барана". Эх, сотник, сотник... Сторговались, да? Тебе -
Нуркин, ему - билет домой. Нашел с кем договариваться! И что это за ахинея
с возвращением? Куда?
Говорил Немаляев убедительно, как по писаному, но вот прошло полчаса, и от
железных доводов остался один туман. "Там"... "Здесь"... Вздор. Петр и сам
чувствовал какое-то противоречие, но взять и вот так запросто все
объяснить рука не поднималась. Немаляев доказывал, что здесь другой мир. А
настоящий, получается, там... Да идите вы со своими мирами...
- Полегчало? - спросил водитель. - К бабам не поедем?
- Скажи, дружище, вот, допустим, надо тебе найти старого знакомого...
- А как искать? По-хорошему или по-плохому? Если по-плохому, то ментов
натравить. А можно бандитов. Придумать басню про лимон долларов, и пусть
напрягаются.
- Они и так...
- Кто "они"?
- И те и другие.
- О-о-о... - поскучнел водитель. - И на кой тебе такие товарищи? Ладно, в
чужие дела не лезу. А сам-то он хочет тебя видеть?
- Сто процентов.
- Уже легче. Объявление в газету? С каким-нибудь кодовым словом, чтоб
догадался.
- Вряд ли он их читает.
- Гм... Прямо детектив... А, вот еще: самому засветиться, желательно по
телевизору. Допустим, что-нибудь отчебучить, чтобы в новостях показали. А
во время интервью намекнуть - мол, так и так, жду тебя там-то.
- По телевизору? Это идея. Только меня ведь тоже ищут.
- Кто? - по инерции бросил водитель, но закусил губу. Он с удвоенным
вниманием принялся следить за дорогой, всем своим видом показывая, что на
ответе не настаивает. - Куда едем, решили? - спросил он через минуту.
- Никуда. Тормози.
Петр вылез из машины и кинул шоферу десять баксов. Немаляев спонсировал
щедрее, чем Маэстро. Гуляем, братва...
Он стоял на Сухаревской. Вспомнил, как звонил вон из того автомата. Петру
было грустно, но как-то по-особому. Хотелось, чтоб эта грусть не уходила.
Ласковый, уютный ветерок игрался галстуком и доносил обрывки хмельной
песни. Несмотря на полночь, лавочки в сквере были сплошь заняты. Черное
небо, желтый асфальт, усталый инспектор у перекрестка. И никто не
стреляет. Благодать. Сюда бы еще кресло, бутылку коньяка и... и все.
Дремать, наблюдая за тем, как медленно едет поливалка.
Петр сунул руки в карманы - правая провалилась сквозь несуществующую
подкладку и наткнулась на пластмассовое лезвие. Он на ощупь отлепил скотч
и вытащил узкий нож цвета слоновой кости. Размахнувшись, бросил его в
дерево - легкое лезвие, еле долетев, ударилось о ствол плашмя и отскочило
в густую траву.
Инспектор сложил ладони у рта и, осветив лицо зажигалкой, выпустил длинную
струю дыма. Петр потоптался на месте и тоже закурил. Идти было некуда, но
его это не беспокоило. Такую ночь можно провести и на улице.
Гитара на скамейке неожиданно замолкла, и в темной глубине сквера
послышались женские причитания:
- Не надо, не надо... Отстаньте от меня...
Компания юнцов повернула головы, однако двигаться не спешила.
- Да отстаньте же!..
Это был еще не крик, но в интонации явственно слышались панические нотки.
Кричать она не будет, понял Петр. Что бы с ней ни делали. Она знает, что
никто не поможет. Она помнит, в каком городе живет. Ну что, совершить
подвиг? А надо ли?
Инспектор поковырял в ухе и неторопливо удалился на противоположную
сторону. Конечно, у него пост. И вообще, его дело - машины.
Ситуация была до омерзения стандартной. Настолько стандартной, что Петр не
верил в ее реальность. Это был эпизод из паршивого кино, но никак не из
жизни. Направляясь к кустам, он заранее предвидел, чем все кончится:
принуждаемая к миету окажется прекрасной блондинкой, и у них, у нее и
Петра то есть, возникнет недолгая, но страстная любовь.
Перепрыгивая через чугунную ограду, он с гордостью подумал, что у них - у
них?! - такого давно нет. Война все изменила. Сделала людей жестче, но
чище. Или просто опустила точку кипения. Нынче для автоматной очереди
женского крика даже много. Достаточно грубого слова.
Петр вошел в тень и, выкинув окурок, расстегнул на рубашке манжеты.
- Эй, мужики! Хорош баловать!
Сбоку, покинув наконец насиженную скамейку, подгребали трое юношей. То ли
их вдохновило появление Петра, то ли собственные подруги усовестили, но
героев теперь было четверо, а злодеев только двое, да и те какие-то
неказистые. Петр пожалел, что приперся. Подвиг явно срывался.
- Хватит, говорю! - вышел вперед самый бойкий. - Отцепитесь от нее, а то
щас самих трахнем!
- Чо? - кратко спросил один из мужчин, блеснув на луну белой фиксой.
Второй отпустил девушку и резко вытянул руку. Одновременно с движением
раздался звонкий щелчок пружинного ножа.
- Конец вам, детки, - процедил он, необычно растягивая гласные.
Блатные, охнул про себя Петр. Погорячились юноши, но теперь уж поздно.
Теперь самих спасать.
Он мимоходом пожалел о выброшенном лезвии и, принимая огонь на себя,
проговорил почему-то с кавказским акцентом:
- Я твою маму мотал. И твою тоже, - добавил он, обращаясь к фиксе. - А
ваши дедушки у моего деда овец пасли. А по воскресеньям - сосали.
Последнее было уж совсем ни к чему, блатные среагировали и без этого, но
Петр продолжал молоть языком, раскачиваясь из стороны в сторону. Тот, что
с ножом, должен ударить на выдохе. Поймать начало новой тирады и сделать
выпад. Говорящий человек меньше готов к обороне, и урки это знают. Они
всегда этим пользуются.
Произнося длинное слово "опетушенные", Петр сконцентрировался и
уравновесил тело. Сейчас.
Мужчина нырнул вперед и ткнул ножом воздух. Не давая ему вернуть руку,
Петр обхватил его запястье и встретил локоть коленом. Простейшее
упражнение, которое по причине жестокости почти не используется. В локте
отчетливо хрустнуло. Нож не выпал, но теперь он был не опасен. Нападающий
вскрикнул и плюхнулся на землю - этого можно было вычеркнуть.
Второй, вместо того чтобы ретироваться, поднял с земли сук. Выглядело
неубедительно.
- Уйди, - предложил Петр и, заметив, что фиксатый собирается отвечать,
немедленно атаковал.
Не позволяя поднять палку, он приблизился вплотную и нанес свой любимый
удар - нижней частью открытой ладони. Снизу - вверх. Переносица, смявшись,
ушла куда-то в череп, и от носа осталась лишь вздернутая, кровоточащая
пимпоч-ка. Фиксатый рухнул в кусты и гнусаво запричитал. Он мог запросто
потерять зрение - в душе у Петра что-то на миг шевельнулось, но так и не
оформилось. По законам военного времени насильники еще легко отделались.
- Спасибо вам, - проворковало рядом. - Вы такой великодушный. И смелый. Я
уж отчаялась.
Девушка была не блондинкой, но это ее не портило. Хрупкая, изящная, словно
хрустальная туфелька, аккурат как в кино.
Хоть бы щеку поцарапали, раздосадованно подумал Петр. Хоть бы пиджак
испачкали. Был бы повод. Она наверняка обитает неподалеку.
- Меня Людмила зовут, а вас?
- А я Женя, - сказал Петр.
- Знаете, Женя, я вон в том доме живу. Пойдемте, я вас чаем угощу. И вино
у меня есть хорошее. Я ведь перед вами в долгу.
- Пустяки, - ответил он, вписываясь в образ рыцаря. Железные латы пришлись
впору.
- Ничего, падла, Земля - она круглая, - простонал первый, с перебитой
рукой.
Петр, будто о чем-то вспомнив, шагнул назад и с ходу ударил его носком
ботинка под кадык. Мужчина закашлялся и повалился на бок.
Молодые люди, шушукаясь и толкаясь, почесали прочь. Петр проследил за
компанией и, поймав на себе взгляд милиционера, кивнул. Тот ответно махнул
жезлом - не то "все в порядке", не то "проваливай, скотина". Особой
разницы Петр не видел.
- Вы, наверно, спортсмен? - спросила Людмила для возобновления беседы.
- В детстве увлекался, - буркнул Петр. Девушка ему нравилась, а еще ему
нравилось то, как безыскусно она лицедействует. Только что на е" глазах
двое людей сделались инвалидами, а она разыгрывает внезапную симпатию.
Уркаган на дорожке продолжал глухо кашлять - если к утру его не доставить
в больницу, то, пожалуй, задохнется. Людмила осторожно взяла Петра под
руку и показала на облупленную пятиэтажку.
- Вон мои окна.
Изнутри окна оказались гораздо привлекательней. Людмила отгородилась от
спящей Сухаревки милыми зелененькими шторками и тихонько включила радио.
- А вина-то и нет, - обиженно сказала она, заглянув в бар. - Я тебя
обманула.
- Если это помогло нам перейти на "ты", то оно того стоит, - отшутился
Петр.
- Коньяк остался. Молдавский.
- Отлично. Я присяду? Кресла - моя слабость. Он втиснулся меж пузатых
подлокотников и возложил на них ладони. Несмываемый "КАНТ" бросался в
глаза, как шестой палец. Людмила не заметила.
- Пойду сделаю бутерброды. Гостей я не ждала, но что-нибудь...
- Зачем таскать? Лучше там и посидим.
- Есть на кухне - плебейство, - категорично заявила она. - И потом, там
нет кресла.
Девушка ушла, но, как слышал Петр, до холодильника она не добралась. В