Сон возвращался. Возвращался всегда: маленькая девочка на верхней ступеньке внутренней лестницы... Но в какую-то долю секунды между сном и явью видение исчезает...
Джери-Ли услышала негромкое пение, просто бормотание из-за закрытой двери ванной комнаты и поуютнее устроилась в широкой кровати. Но тут голова стала словно раскалываться у самой макушки — проклятые последствия выпивки, страшное похмелье.
Впрочем, нет — ведь врач сказал, что после наркоза голова будет болеть.
Она полежала немного, и боль стала куда-то уходить, уменьшаться. Она выбралась из постели. Добрела до ванной комнаты, быстренько проглотила две таблетки буфферина и села на стульчак. Чувствовала она себя так, словно всю ее что-то переполняло и от этого она вся раздулась. Ей казалось, что сейчас ее пронесет. Но ничего такого не произошло, и она встала и просто сменила тампон.
Перед тем, как выбросить его, она с любопытством изучила его: он не был таким окровавленным, каким она думала он должен быть после всего.
Крови было не больше, чем во время нормальных месячных. Значит, пока слова доктора сбываются неукоснительно.
До нее донесся голос Анджелы, приглушенный запертой дверью ванной комнаты:
— У тебя все в порядке, Джери-Ли?
— Все.
— Кофе готов, — сказала Анджела. — А когда ты выйдешь, будет готов и завтрак.
— Спасибо. Но я выйду через несколько минут. Хочу принять душ.
— Чудесно. Ты не спеши.
Уже забравшись под душ, Джери-Ли вдруг сообразила, последний раз Анджела была у нее больше месяца назад. И задумалась, — почему именно сегодня она решила навестить ее опять?
Джери-Ли вышла из ванной.
Кофе и апельсиновый джус ждали ее на ночном столике у кровати.
Простыни показались ей холодными, хрустящими. Только сейчас она заметила, что пока принимала душ, Анджела сменила постельное белье. Джери-Ли взбила подушки, осушила стакан апельсинового джуса и уже заканчивала пить кофе, когда появилась Анджела с подносом в руках, уставленным едой: яйцами всмятку, тостами и беконом.
— Я не думала, что захочу есть, — сказала Джери-Ли.
В добрых глазах Анджелы запрыгали смешинки.
— В таком случае ешь! — сказала она. — Если захочешь еще, я приготовлю.
Она села на край стула, рядом с кроватью и налила себе чашечку кофе.
— Ты почему не ешь? — спросила Джери-Ли.
— Я хочу только кофе, — ответила Анджела. , — Почему ты вдруг пришла сегодня? — спросила она Анджелу немного погодя.
Анджела спокойно смотрела на нее.
— Мне подумалось, что небольшая помощь тебе не помешает.
— Ты знала? Анджела кивнула.
— Все знали. Джордж не способен держать язык за зубами. И твой агент ничуть не лучше.
Нигде нет никаких секретов, подумала она и принялась за яйцо.
— Ты не работаешь сегодня?
— Нет. Мы перевели на пленку вес номера нашего шоу на всю неделю.
Мне не нужно идти на студию до понедельника.
Анджела была инженю в ежедневном телевизионном спектакле «Звезды никогда не падают». Каждый день в два часа дня все домашние хозяйки по всей стране включали телевизоры и усаживались перед экраном.
— Пожалуй, это была самая популярная мыльная опера в истории ТВ. Те пять лет, что Анджела снималась в спектакле, он неизменно оставался во главе списка популярности.
Джери-Ли вытерла тарелку кусочком тоста.
— Все было очень вкусно!
— Поесть всегда полезно, — изрекла Анджела.
Джери-Ли рассмеялась.
— Моя мать тоже всегда так говорила.
Анджела взяла поднос и направилась на кухню.
— Если тебе еще что-нибудь понадобится, я буду здесь.
— Анджела! — позвала Джери-Ли. Девушка обернулась.
— Спасибо, Анджела, — сказала Джери-Ли.
Глаза Анджелы внезапно наполнились слезами, и она отвернулась, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь движением ноги.
Джсри-Ли уставилась на закрытую дверь. Да, Анджела была неравнодушна к ней. Она всегда это знала. И она хорошо относилась к Анджеле. Но тут существовала маленькая разница. Она заключалась в том, что Анджела ей нравилась — и только, сама же Анджела была влюблена в Джери-Ли.
Анджела — высокая, стройная, красивая, такая холодная внешне и такая испуганная, задерганная внутри. Почему все так произошло? Ведь такой, как она, все в жизни должно даваться легко. Но на самом деле ничего, казалось, не могло принести ей удовлетворения. Успокоения. Все ее поиски настоящей любви казались бесконечными и безнадежными...
И все же, где-то ведь есть, ждет Анджелу настоящая любовь, так же, как ждет она и Джери-Ли! Но где? Как трудно ответить на этот вопрос — где!
Мы представляем собой сумму прожитого опыта до какого-то определенного момента. Но все дело в том, что этот момент постоянно смещается.
Для Джери-Ли все началось где-то между Порт Клером, Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Со всеми остановками в городах, расположенных между ними:
Питтсбург, Гери, Чикаго, Де Мойнс, Феникс, Лас Вегас. Она побывала во всех этих местах. Не только побывала, но и вляпывалась в жизнь все глубже, пока не очутилась в психушке.
Странно, что именно это вспомнилось ей сейчас. И ее охватила дрожь, страх вернулся на короткое время: а вдруг она опять скатывается туда, в мир страха, в мир, где каждый одинок и предоставлен самому себе? Нет! — подумала она. Обратно она не вернется.
Теперь уже она не повторит больше того, что было — ни за что! Никогда не позволит использовать себя никому ни за что, даже ради любви!
Она будет давать только то, что хочет и может. Слишком часто она пыталась стать тем, чем хотели ее видеть другие. И каждый раз это приводило к неудаче. Она не могла быть всем для всех. Она не могла быть всем даже для одного. И неудачи продолжались до тех пор, пока она не осознала это и не поняла ограниченности своих собственных возможностей и не научилась воспринимать себя такой, какая она есть, и избавляться от чувства вины.
Она знала, что не может пробежать милю за четыре минуты. Или парить, словно чайка в утреннем ветерке. Бывало, что наступало такое утро, когда казалось, что день перерастет в катастрофу. Но такие дни, такие времена всегда появляются в жизни человека. И если она научится различать их и принимать не как знак надвигающегося ужаса, провала, а как рутинную часть человеческого существования, права человека на несовершенство, тогда она уже никогда не станет бояться ужаса.
Это была одна из истин, которую она усвоила и которая ей помогала.
Теперь она, по крайней мере, сможет стоять на ногах сама, одна, без необходимости цепляться и хвататься за что-то в поисках поддержки. И все-таки, неплохо, когда рядом кто-то есть — не так-то и радостно быть одному...
Она взяла сигарету, прикурила от зажигалки, откинулась на подушки.
Вот в чем вся суть — одиночество, Во всем. И для всех — для женщин, для мужчин. Когда все позади, и они уходят, ты остаешься один на один со своим одиночеством. И все же теперь она знала, что там, за окном, существует мир, наполненный людьми.
Что это было, какая причина — она не могла бы сейчас с определенностью сказать, но однажды утром случилось вот что. Они лежали с Анджелой в кровати, и между ними валялись воскресные газеты. Анджела вдруг сказала:
— Мне кажется, Джери-Ли, ты никогда ничего не хотела по-настоящему.
Ты никогда никого не просила сделать для тебя хоть что-нибудь, даже если это всего-навсего чашка кофе. Как бы я хотела, чтобы ты хоть раз попросила меня сделать что-нибудь. Хотя бы таким образом я бы почувствовала себя необходимой тебе.
— Это лишь то, что для тебя самой необходимо — быть необходимой.
Анджела кивнула.
— Как я могу еще убедиться в том, что значу для тебя хоть что-то?
— Разве тебе недостаточно того, что мы вместе, что мы занимаемся любовью всю ночь, а?
— Это не любовь, это секс. Я знаю, что я не единственная, с кем ты спишь, и что нет ничего такого, что бы ты могла сделать со мной и не могла с другими. Но мне хочется большего. Я хочу стать необходимой для тебя.
— Тебе хотелось бы, чтобы я не смогла нормально существовать без тебя?
Анджела не ответила.
Джери-Ли внезапно рассердилась — больше на себя, чем на Анджелу:
— Разве я тебе когда-нибудь лгала, скажи? — потребовала она у девушки. — Я сказала тебе совершенно точно, какие у нас будут с тобой отношения, разве не так?
Анджела кивнула. В ее глазах была глубокая печаль.
— Да, — ответила она жалким голосом.
— Тогда чего же еще ты хочешь от меня?
— Чтобы ты меня любила.
— Я не могу любить тебя так, как ты этого хочешь. Я могу любить тебя только так, как люблю сейчас.
— Не сердись на меня, Джери-Ли.
Джери-Ли подошла к окну и залюбовалась ярким калифорнийским солнечным днем. Далеко внизу, на проспекте, начинало оживать после сиесты уличное движение.
— Посмотри, Анджела, там, за окном, целый огромный мир, — сказала она девушке. — И где-то в этом мире есть кто-то, кто будет любить тебя так, как ты мечтаешь, чтобы тебя любили. Все, что нужно, это — дать миру возможность принять тебя.
Анджела подошла к окну и встала рядом с ней.
— А для тебя там есть кто-то, Джери-Лн? — спросила она.
Сердце Джери-Ли пронзила внезапная боль, точнее, грусть, которая была порождением той боли, что жила и в Анджеле, и в ней самой. Словно они были сестрами, даже больше, чем сестрами... Они обнялись, и их слезы смешались.
— Я так надеялась на это... Мне ненавистна даже мысль о том, что там для нас никого нет...
И они пошли в кровать, и любили друг друга, и в сладкой агонии нежного секса снова и снова открывали свою схожесть и свою разобщенность.
Когда воскресенье уже доживало последние вечерние часы, они поняли, что их связь умерла, хотя очищенное от мелочных обид воспоминание и останется.
На следующее утро, когда Анджела уходила, она взяла с собой чемоданчик с вещами, но ключ от квартиры не оставила... Только потом Джери-Ли сообразила, как получилось так, что Анджела утром оказалась в ее квартире. Она не стала вставать — слишком устала, к тому же болела матка, наверное после вчерашнего.
Зазвонил телефон, и она взяла трубку.
— Как вы себя чувствуете? — спросил доктор.
— Вполне, — ответила она. — Боль ощущается, но кровотечения почти нет. Во всяком случае, гораздо меньше, чем я предполагала.
Голос доктора звучал очень по-деловому:
— Кровотечение некоторое время может сохраняться. Не пугайтесь, продолжайте принимать аспирин, чтобы снять боль. Оставайтесь в постели, если можете. Если вам нужен кто-нибудь, чтобы ухаживали за вами, я могу прислать опытную сиделку.
— Нет, спасибо.. Все о'кей, за мной присматривает мой друг.
— Чудесно. Я осмотрю вас сегодня, коща буду возвращаться домой из госпиталя.
— Спасибо.
Не успела она повесить трубку, как открылась дверь и заглянула Анджела.
— Все в порядке?
— Да. Звонил врач. Он зайдет во второй половине дня.
— Я могу что-нибудь сделать?
— Спасибо. Мне ничего не нужно. Он сказал, чтобы я сегодня лежала и отдыхала, — она откинулась на подушки. — Думаю, что лучше всего мне сейчас немного поспать.
Джери-Ли уставилась на закрывшуюся дверь. Интересно, думала она, что сильнее — нужда в ком-либо или необходимость быть нужной кому-либо? Она не нашла ответа. И возможно, никогда не сможет найти...
Ей вдруг вспомнилось, что ей сказал много лет тому назад Фред:
— Нам хорошо с тобой потому, что мы оба нуждаемся друг в друге.
Тогда она согласилась с ним.
Правда, ни он, ни она не знали точно, в чем заключается эта взаимная необходимость. И в конце концов, оказалось, что она все это время пожирала сама себя.
Глава 2
Треск пишущей машинки прекратился. Она уставилась на слова, напечатанные на новой странице, произнося их про себя:
«Я люблю тебя. Я не люблю тебя. Как, черт побери, могу я знать, что я чувствую?»
Она встала из-за стола, подошла к окну. Улица была погружена в темноту и казалась пустынной. Лишь один мусорщик, приезжавший в ресторан напротив за отходами, оказался в эту пору на ногах. Радиочасы сообщили ей, что по местному времени два тридцать утра. Она вернулась к столу, глубоко затянулась сигареткой и погасила ее в пепельнице, уже переполненной окурками и поломанными сигаретами. Не садясь за стол, она настучала слово:
«Занавес».
Почти со злостью она вынула страницу из машинки и положила ее на стопку аккуратно отпечатанных страничек. Конец.
Мгновенная злость прошла, и она почувствовала, что опустошена, вымотана до конца. Завтра, когда ее обступят реальности жизни, которые она день за днем отстраняла от себя, упиваясь писанием, еще не наступило, А когда наступит, ей придется думать о деньгах, о счетах... Нужно выйти из этих четырех стен, вступить в мир людей и появиться на рынке, который оценит или осудит ее творчество.
Она почувствовала, как в ней нарастает нервное возбуждение, а потом ее стало трясти. Чего ты боишься, Джери-Ли? — спросила она сама себя. Ты не сделала ничего дурного. Ты работала. И у тебя были все основания не покидать свой кокон...
Но ее руки стали трястись так сильно, что она не могла удержать их на месте. Тогда она пошла на кухню, достала пузырек валерьянки, накапала в стакан и выпила с водой.
Посмотрела на часы. Два часа тридцать пять минут. Фред придет домой не раньше, чем через полтора часа. По уик-эндам он выступал в баре на Сорок девятой стрит и освобождался лишь к трем утра. Комок в животе понемногу стал рассасываться, она почувствовала себя несколько легче.
Постепенно возвращалась уверенность в себе.
Так или иначе, дело сделано. Пьеса закончена. Завтра она может снова вернуться к жизни. Нет ничего, чего она боится, ничего, что могло бы ее испугать. Разве что того, что творится в ее собственной голове...
Первое, что она должна будет сделать, это отдать пьесу Фэннону. Он обещал, что поставит ее. Когда-то обещал. Потом она должна будет сходить в салон красоты. Нет, вначале она пойдет в салон красоты, а только потом отнесет пьесу Фэннону. Она хочет выглядеть наилучшим образом, когда появится в его кабинете.
Она начала раскладывать отпечатанные странички: первый экземпляр, копия, первый... Неплохо отпечатано. В машинописном бюро не смогли бы напечатать лучше — а берут они больше сотни за пять копий. Она быстренько разложила их на полке, накрыла машинку и отправила ее в стенной шкаф. Без машинки комната выглядела на удивление пустой. Впервые за шесть месяцев машинка не была в ней главным предметом.
Настроение стало подниматься — такой важный момент в ее жизни!
Достойный того, чтобы его отметить. Ночь, шампанское и икра. Она открыла буфет. Так... — шабли и орешки. Тоже не так плохо.
Она поставила бутылку вина в морозильник, накрыла скатерть на маленький стол, поставила два подсвечника со свечами и высыпала всю баночку орешков в стеклянную вазочку. Быстренько привела в порядок комнату, даже опорожнила корзину для бумаг. Теперь в комнате не оставалось ни малейшего следа суматошной работы. Она зажгла свечи, выключила свет и отступила к двери полюбоваться и оценить эффект.
Теплый желтоватый свет свечей оживил комнату.
Удовлетворенная, она вошла в ванную комнату и сбросила рубашку и джинсы-Еще оставалось время принять душ и сделать что-нибудь с волосами до прихода Фреда. В конце концов, сегодня был особый день — или ночь? — и ей хотелось, чтобы все было особым.
Несмотря на все усилия кондиционеров, воздух в баре был спертым, тяжелым от сигаретного дыма и запаха пота и пива. Фред посмотрел на часы.
Без четверти три. Оставалось вкалывать всего пятнадцать минут. Он посмотрел на белые клавиши пианино. Не было никакого желания петь и играть — никто не слушал, а если даже кто-то и слушал, то вряд ли мог что-нибудь услышать сквозь шум голосов.
Из своего уголка в дальнем конце зала он оглядел бар. Девицы ублажали посетителей... Неплохая ночь. Пожалуй, половина мужчин была в военной форме. Теперь он понимал, почему владельцы так яростно выступали против запрета для солдат посещать подобные заведения. Без них не было бы никакого бизнеса.
— Фред! — услышал он.
Фред повернулся и увидел стоящую рядом Лисию. Это была крупная, ширококостная цветная девушка в светлом парике а lа Нэнси Уилсон.
Неофициально она была главной над девицами в баре. Она излучала мягкое спокойствие, которое, как он знал, было обманчивым, потому что в глубине ее натуры скрывалась жестокость и даже сила. По этой ли причине или еще почему, но никто не позволял себе валять с ней дурака — ни другие девицы, ни посетители. Она болтала с ними, выпивала, но когда бар закрывался, — уходила домой одна.
— Получили заказ для меня? — спросил он и взял мелодичный аккорд.
— Ага, — хозяин хочет, чтобы ты играл до четырех.
— Вот дерьмо! — сказал он, не переставая играть и петь. — Я выдохся.
Я здесь уже пять часов непрерывно вкалываю.
— Получишь двойную плату за лишний час, — сказала она.
Это означало еще десять долларов. Он получал двадцать пять за пять часов обычной работы.
— Что это он вдруг так расщедрился?
— А ты погляди, как переполнен бар. Но все они начнут расходиться, как только ты перестанешь играть, — решат, что бар закрывается и вечер кончился.
Фред прикинул, ждет ли его Джери-Ли, и решил, что скорее всего, она уже пошла спать.
— О'кей, — сказал он.
Лишние десять долларов не помешают. Тем более, что сегодня было его первое выступление за последние три недели.
Джери-Ли посмотрела на часы. Полчетвертого. Он должен был бы уже прийти домой. Она почувствовала, как напряжение снова стало охватывать ее.
Конечно, глупо волноваться. Надо лучше держать себя в руках. Нет ничего такого, из-за чего следовало бы волноваться. Разве она не кончила пьесу?
Косячок, наверное, поможет, подумала она. Она пошла в спальню, достала маленький целлофановый пакетик с травкой из ящика в ночном столике. Им с Фредом нравилось прибалдеть перед тем, как заниматься сексом. И сейчас несколько затяжек наверняка помогут ей...
Она села на диван, стала медленно, тщательно свертывать самокрутку, потом лизнула папиросную бумагу, заклеила и полюбовалась делом рук своих.
Косячок получился гладким и аккуратным, концы тщательно закручены. Она зажгла спичку и прикурила.
Первая затяжка. Она втянула дым как можно глубже в легкие и задержала дыхание. Было что-то успокаивающее в том изысканном удовольствии, которое дает первая затяжка. Она затянулась еще раз и почувствовала, как напряжение отпускает ее. Так-то оно лучше. Она опять бросила взгляд на часы. Три сорок пять. Ничего страшного.
И тут она почувствовала, что в горле все пересохло, и ей хочется пить. Травка всегда оказывает на нее именно такой эффект. Она пошла к холодильнику, открыла дверцу, достала бутылку вина, налила себе стакан, выпила. И сразу же взлетела к небу...
Фред удивится, когда придет и увидит ее в таком состоянии. Обычно к его приходу она либо уже спала крепким сном, либо сидела, сгорбившись, за пишущей машинкой. Конечно, для него это было не самым лучшим, но он никогда не жаловался. Только однажды сказал ей:
— Крошка, похоже на то, что ты совсем забыла, что можно и получать удовольствие. Не можешь же ты вечно жить в таком напряжении.
Тот день был не самым удачным, и она закричала в ответ:
— Да что ты можешь знать об этом, черт бы тебя побрал? У тебя все просто: ты получаешь ангажемент или не получаешь ангажемент. И когда у тебя нет ангажемента, тебе не надо выдавливать из себя, из своего нутра что-то, что стоит того, чтобы быть услышанным другими. Хотя ты не знаешь, стоит ли оно того, плохо ли это или хорошо. Ты идешь работать, если ты получаешь работу. Если нет, — ты сидишь тут, болтаешься по комнатам, пьешь пиво, куришь травку и смотришь на меня днем и ночью. Лишь бы перепихнуться. Ничто тебя не тревожит.
Он тогда уставился на нее и смотрел, ни слова не говоря, целую минуту, затем пошел в ванную комнату и закрылся. Через некоторое время она услышала шум душа. Когда он вошел, все ее раздражение уже прошло и она готова была к покаянию.
— Я виновата, — сказала она. — Я вовсе не хотела кричать на тебя так.
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Корнев Павел
Свержин Владимир
Журавлев Владимир