Чтение 37–й страницы книги ~Любовники в заснеженном саду~

пор не сказала Ангелу, чтобы он выгнал меня, ведь я ее раздражаю, ведь она
меня ненавидит... Должно быть, все дело в Ленчике, он все еще звонит нам
каждое второе воскресенье. Это - почти ритуал. Погребальный. Каждый его
звонок заставляет нас с Динкой грызться, собачьи бои, да и только...

- Кем мы вернемся, кем?... - орет на меня Динка.

И у меня по-прежнему нет ответа на этот вопрос. И все же я пытаюсь
ответить - только для того, чтобы не злить ее лишний раз.

- Какая разница... В конце концов, нам с тобой только восемнадцать...

- Это не имеет никакого значения...

- Имеет... Ты же сама говорила... Ты хотела сделать сольную карьеру, ты
ведь хотела... Все возможно...

- Все возможно?! Сольная карьера... Выйти на сцену в одиночестве... Чтобы
все спрашивали, куда же я дела свою половинку? Свое солнышко, своего котика,
без которого я просто жить не могла?...

- Не говори ерунды, Диночка... - примирительно блею я, от Динкиных
вспышек у меня стучит кровь в висках.

- Отчего же? А, впрочем, ты права... Отчего же мне не выйти на сцену,
отчего мне не записать, мать его, диск... О несчастной любви к какому-нибудь
мужчинке... Или ко всем мужчинкам сразу... Какие там у нас самые
распространенные рифмы: "Меня - тебя"? "Любовь - кровь"? "Член - перемен"?
О, отличный сюжет! "Твой член так жаждет перемен"!... Лесбиянка,
возвратившаяся в лоно гетеросексуальной любви! Еще одна спасенная душа!
Зрители будут рыдать...

- Диночка...

- Думаешь, не будут?

- Вот увидишь, Ленчик что-нибудь обязательно придумает.

- Он уже придумал... Два года назад... Будьте вы прокляты... И ты, и твой
Ленчик... Будьте вы прокляты...

Я все жду, когда она меня ударит. Это случалось неоднократно, еще в
период триумфа "Таис". Тогда Динка легко распускала руки, а я легко мирилась
с этим, папашкина школа. Папашка... папахен... Он по-прежнему квасит, но его
бесконечные запои перешли теперь в более цивилизованное русло, смоченное
хорошим виски. На водку он теперь и смотреть не может. Я купила ему квартиру
у Ледового дворца, он сам на этом настоял: оставаться в старой было
невозможно, только ленивый не кидал в него камнем, - папаша бесстыжей
извращенки, эй, что ж ты так плохо воспитал ее, папаша?!... Я и сама
выслушивала от него тирады позабористее, пока мои деньги не заткнули ему
рот. Деньги кого угодно сделают сговорчивым, папахен - не исключение.
Грязные оскорбления сменила приправленная виски философия: "Ну что ж,
шалава... прошмандовка... и слова тебе поперек не скажу. Рыба ищет где
глубже, а человек - где лучше... Делай что хочешь..."

Я все еще жду, когда Динка меня ударит. Но она не делает даже этого. Она
и пальцем не хочет меня касаться, прошли те времена, когда мы касались друг
друга. Касаться друг друга, по поводу и без повода - в этом тоже была фишка
"Таис". Касаться друг друга - в этом тоже было наше прошлое. Которое мы обе
хотим забыть.

Динкины вспышки заканчиваются так же внезапно, как и начинаются. И я тешу
себя надеждой, что когда-нибудь они и вовсе сойдут на нет, и Ленчик
перестанет звонить, и не нужно будет готовиться к этим звонкам. И мы
останемся в ленивом доме Ангела навсегда.

А, впрочем, me da lo mismo.

Мне все равно.

Это единственное испанское выражение, которое я знаю. Единственное. Я
произношу его без всякого акцента, оно как будто создано для меня: me da lo
mismo.

...Но я еще не знаю, что в один прекрасный день, за дешевыми испанскими
детективчиками в мягких обложках, найдется фолиант, более приличествующий
какому-нибудь старинному университету. Или музею. Но никак не этому грубому,
неотесанному дому. И мне перестанет быть da lo mismo. А фолиант найдется и
потащит за собой другой фолиант, который так никогда и не будет создан.

"Как мы убивали Ленчика" - его примерное название.

Похожее на испанский детективчик в мягкой обложке. Оно вполне бы
вписалось в другие испанские названия: "Errar el camino" , "En visperas el asesinato" ,
"Conjurado" ... Я не знаю, как это переводится, но
потертые картинки на первой странице впечатляют: классическое красное и
черное, цвет ночи и убийства, цвет матадора и быка, мы до сих пор не были на
корриде. А мне бы так хотелось посмотреть на нее, хотя Динка уверяет, что в
корриде нет ничего хорошего. Собачьи бои куда лучше, те самые собачьи бои,
на которые изредка ходят Пабло-Иманол и Рико.

Испанские детективы утешали меня, хотя я не понимала в них ни одного
слова. При желании их можно было бы прочесть, времени у меня много, а от
полумифической жены Пабло остался внушительных размеров
испано-русский-русско-испанский словарь и куча разговорников поменьше.
Совершенно бестолковых - чтобы понять это, мне достаточно было пролистнуть
несколько страниц. "Ноу hablaremos sobre de presios..." не имеют никакого отношения ни к нам, ни к Ангелу. А,
впрочем... Цена нашего пребывания здесь - Динкино тело, которое так нравится
Пабло-Иманолу. Разонравится - мы и лишней секунды здесь не останемся. Честно
говоря, я даже удивилась, когда узнала, что Ангел предложил пожить у него,
очень великодушно с его стороны. А ведь к тому времени Динка с Ангелом были
знакомы не больше трех дней, и все эти три дня Пабло-Иманол исправно
отирался у нас в гостинице. Он приходил с утра и так же исправно заговаривал
с Динкой на вполне приличном русском.

Со мной он и слова по-русски не сказал, скотина!

А когда какая-то сволочь стянула у нас кредитки и паспорта, он чуть не
разнес гостиницу и едва не пришиб портье (клявшегося, что никто посторонний
номером не интересовался и под сень "Del Mar" не входил, как неприятно,
бедные русские сеньориты!). Потом Ангел переключился на управляющего
(клявшегося, что такой конфуз произошел впервые, а репутация гостиницы... я,
конечно, не смею настаивать... но полицейские... вы понимаете, милые русские
сеньориты?)... С подачи не в меру суетящегося хозяина заявлять в полицию мы
не стали, а позвонили Ленчику на мобильник, прямо из кабинета. Ленчик обещал
все уладить, когда приедет в Барсу, а пока... Он отправит некоторое
количество денег, чтобы мы могли продержаться до его приезда.

Деньги он действительно выслал. На имя Пабло-Иманола Нуньеса.

Этих денег мы не увидели, во всяком случае большей их части. Зато Ангел
предложил пожить у него, пока не разрешится ситуация с паспортами. Ситуация
могла разрешиться одним-единственным способом: Ленчик.

Ленчик приедет и все устроит. Как устраивал всегда. Нужно только закрыть
глаза и верить.

Так в нашей жизни и появился этот дом. Дом Пабло-Иманола Нуньеса. Дом
Ангела. К дому примыкает маленький запущенный сад: оливки, апельсины,
несколько крошечных миндальных деревьев. Оливки и апельсины нравятся мне,
миндаль - не очень. Может быть, потому, что Динкины глаза все привычно
называют миндалевидными. А Динку я терпеть не могу. Вернее, раньше не могла.

А теперь... Теперь - me da lo rnismo.

И все равно, мне не нравится миндаль.

А дом Пабло-Иманола нравится. И мне хотелось бы в нем остаться. Я люблю
бродить по нему. Я брожу по нему с закрытыми глазами. И - не верю.

Я не верю ему до конца.

В нем есть что-то пугающее и притягивающее одновременно. Какая-то тайна.
Эту тайну невозможно потрогать, пощупать, попробовать на вкус. Я не знаю, с
чем она связана - со старыми стенами (Динка говорит, что дому лет двести,
никак не меньше); с самим Пабло, с его русской женой, с его собаками,
которых он иногда стравливает друг с другом на выжженной солнцем площадке в
глубине сада... Я не знаю.

Но по дому я могу перемещаться свободно. Дом открыт для меня, он весь -
как на ладони. Но я помню, помню, что однажды сказал Ленчик, правда, совсем
по другому поводу: "Все самые страшные тайны лежат на поверхности".

Но никаких особых тайн в доме нет. Его комнаты запущены и полны старых
ненужных вещей; они явно никогда не принадлежали Ангелу. И Ангелу нет
никакого дела до них. Ему есть дело только до собак, саксофона, ноутбука с
компьютерными играми... И Динки.

Он не терпит моего присутствия в своей комнате, дверь в комнату Пабло
прикрыта, чаще всего - плотно, и я могла бы предположить, что это и есть
тихая пристань Синей Бороды... Если бы... Если бы в ней каждую ночь не
отрывалась Динка.

Они с Ангелом трахаются почти без перерыва, с двенадцати до четырех утра,
по ним можно часы сверять. Впрочем, я этим особо не озабочиваюсь, я просто
сижу в библиотеке - она находится как раз под комнатой Ангела. Я даже
приспособилась ночевать тут, на старой кушетке, хотя Ангел великодушно
выделил для меня комнату - самую отдаленную, с отдельным выходом в сад: с
тем расчетом, что мы будем встречаться с ним как можно реже.

Звуки любви не мешают мне, они давно перестали меня раздражать. Я
перевидала столько случайных Динкиных любовников, что впору составлять
донжуанский список. Эта идея не кажется мне такой уж бредовой, учитывая мою
страсть все записывать и все классифицировать. Она развилась во мне
благодаря Ленчику. Это Ленчику пришла в голову идея сделать меня чем-то
вроде интеллектуального божка "Таис". Потому что чувственным божком, без
сомнения, являлась Динка. Ленчик же подсадил меня на умные книжки. И на
цитаты из умных книжек. Ленчик сделал меня другой.

Вот только Динку он не смог сделать другой. Ничего у него не получилось.

Динку получилось только сломать. Или она сломалась сама. Теперь это не
имеет никакого значения. Мы обе сломаны. Вот только Динка еще сохраняет
подобие жизни и страстей. Мне же остается только пялиться в тексты, которые
я не понимаю.

Собачьи бои я тоже не понимаю.

Настоящих боев я не видела никогда, разве что их бледную копию - на
маленькой площадке в глубине сада. Окно и дверь моей комнаты выходят именно
на эту сторону, но площадку скрывают деревья, и ее не видно. Зато хорошо
слышны душные хрипы собак. Иногда смутное черно-белое мелькание между