Чтение 37–й страницы книги ~Право выжившего~

- Какой "кейс"? А, этот. Так не мой. Тут валялся.

- Я сказал, бери.

- Слышь, легавый, договоримся?.. - Гвоздь привык биться до последнего,
пока оставался хоть какой-то шанс. Нет безвыходных положений. - Десять
тысяч. Зелеными. Годится? А в залог бери "кейс". Он дорого стоит. Особенно
для меня. А деньги я тебе сегодня же привезу.

- Пошли.

- Пятнадцать... Да чего ты заладил - пошли да пошли.. Двадцать пять...

- Не будь идиотом. Я же сказал - бери "кейс" и шевели ногами.

Гвоздь прошипел с ненавистью, щека его при этом задергалась:

- Думаешь взял меня? Дурной ты, легаш. Вы же ничего не докажете. Бежал от
милиции? А где такой закон, что бегать нельзя? Пятнадцать суток - максимум.
А чемодан этот в глаза не видел. Подбросили. Ну чего зенки вылупил? Не
нравится? - Гвоздь хрипло засмеялся. - Не нравится, легаш. А Вейсмана
знаешь? Лучший адвокат в городе, и в башке у него не вата. Все дело ваше
развалит. Слышь, легаш, ты же тогда и виноватым останешься. С работы
погонят, и будешь ты один-одинешенек, под забором, никому не нужный. По душе
такой расклад?

- Пошли, - сдавленно произнес Косарев...Прожаренное солнцем ущелье,
пулемет, безжалостно косящий его ребят уже и так поредевшей роты, свинцовый
дождь, от которого нет спасения... Яркая, как тысяча солнц, лампа в
операционной - все разом навалилось на него. Он как бы раздвоился. Душой он
снова был на войне, с двумя гранатами в руке, распластавшийся на каменной
стене и здесь, в лесу, с рецидивистом Гвоздем, почему-то решившим, что
может запугать его, командира разведроты Косарева, который прошел через ад.

Гвоздя не раз выручала способность заговаривать собеседника. Вот и сейчас
ему показалось, что он берет верх, начинает овладевать ситуацией. Он
воспрянул духом и снисходительно продолжил:

- А когда с тебя снимут погоны, я тебя пришью. Точнее, другие найдутся.
Сначала только уши отрежут... Тридцать тысяч...

- Соришь деньгами, Гвоздь, - улыбнулся криво Косарев. - Небось немало
заколотил, чеченцам снайперов и патроны доставая.

- Хватает на молочишко.

- Хороший бизнес?

- Нормальный.

- Чеченцам помогать наших ребят убивать.

- Пустой разговор. Тридцать пять - последнее слово. Или - хана тебе.
Выбирай.

Гвоздю изменило чувство реальности. Он не правильно оценил обстановку.
Пожалуй, в самый критический момент своей жизни он сплоховал.

- Дурак ты, Гвоздь, я давно уже все выбрал.

Косарев вдруг понял, что никогда не сможет стать настоящим "полицейским".
Он был и остается солдатом афганской войны. И он никогда не научится играть
по правилам, выдуманным для мирных, благополучных времен.

Правилам, по которым такой тип, как Гвоздев, действительно может
откупиться, вывернуться. Удел же его, боевого офицера Косарева, - война, и
пока он жив, будет вести ее в этом сумасшедшем несправедливом мире. Он
поднял пистолет.

Последним на лице Гвоздя было выражение не ненависти, а животного ужаса.
Умер Гвоздев сразу - пуля пробила сердце.

Косарев ткнул носком ботинка бездыханное тело, подобрал "браунинг",
умелым ударом ладони привел его в боевое положение, стер рукавом следы и
вложил пистолет в мертвые пальцы.

Отвернувшись, вынул сигарету. Все будет в порядке.

Правым окажется тот, кто остался жив. Это право выжившего.

Право его, бывшего командира разведывательной роты Косарева.

- Душман, - прошептал он и жадно затянулся...