лошадей:
зимнее снежнобородое небо, старик, белый как лунь, --
солнце!
оно научилось ему у меня? Или каждый из нас сам изобрел его?
веселые вещи прыгают от радости в бытие -- как могли бы они это
сделать -- только один раз!
также смотреть, подобно зимнему небу, с ясным круглоглазым
лицом:
волю-солнце; поистине, хорошо изучил я это искусство и
это зимнее веселье!
молчание научилось не выдавать себя молчанием.
торжественно ждет, -- от всех этих строгих надсмотрщиков должна
ускользнуть моя воля и цель.
для этого изобрел я долгое светлое молчание.
лицо и мутили свою воду, чтобы никто не мог насквозь видеть их.
недоверчивых и грызущих орехи: именно у них вылавливали они
наиболее припрятанную рыбу их!
наиболее умные из всех молчаливых: так глубока основа
их, что даже самая прозрачная вода -- не выдает ее.
лунь надо мною! О ты, небесный символ моей души и ее радости!
золото, -- чтобы не распластали мою душу?
заметили моих длинных ног, -- все эти завистники и
ненавистники, окружающие меня?
истосковавшиеся души -- как могла бы их зависть вынести
мое счастье!
-- и не показываю, что моя гора окружена также всеми
солнечными поясами!
что ношусь я и по теплым морям, как тоскующие, тяжелые, горячие
южные ветры.
но мое слово гласит: "Предоставьте случаю идти ко мне:
невинен он, как малое дитя!"
наложил несчастий, зимней стужи, шапок из белого медведя и
покровов из снежного неба на мое счастье!
к состраданию этих завистников и ненавистников!
не одевался терпеливо, как в шубу, в сострадание их!
прячет она своей зимы и своих морозных бурь, она не прячет
также и своего озноба.
одиночество есть бегство от больных.
стужи, все эти бедные, завистливые негодники, окружающие меня!
Несмотря на эти вздохи и дрожь, все-таки бежал я из их
натопленных комнат.
ознобе: "от льда познания он замерзнет еще!" -- так
жалуются они.
Елеонской; в освещенном солнцем уголку моей горы Елеонской пою
и смеюсь я над всяким состраданием. --
различные города, вернулся Заратустра окольным путем в свои
горы и свою пещеру. И вот, подошел он неожиданно к воротам
большого города; но здесь бросился к нему с
распростертыми руками беснующийся шут и преградил ему дорогу.
Это был тот самый шут, которого народ называл "обезьяной
Заратустры": ибо он кое-что перенял из манеры его говорить и
охотно черпал из сокровищницы его мудрости. И шут так говорил к
Заратустре:
искать, а потерять ты можешь все.
Плюнь лучше на городские ворота и -- вернись назад!
кипятятся заживо и развариваются на маленькие.
громыхать погремушка костлявых убогих чувств!
стоит над этим городом смрад от зарезанного духа?
грязные лохмотья? -- И они делают еще газеты из этих лохмотьев!
слов? Отвратительные слова-помои извергает он! -- И они делают
еще газеты из этих слов-помоев!
друга и не знают зачем? Они бряцают своей жестью, они звенят
своим золотом.
и ищут прохлады у замерзших умов; все они хилы и одержимы
общественным мнением.
также и добродетельные, существует здесь много услужливой,
служащей добродетели:
твердым седалищем и ожидалищем; она благословлена мелкими
надгрудными звездами и набитыми трухой, плоскозадыми дочерьми.
и льстивых ублюдков перед богом воинств.
тянется каждая беззвездная грудь.
на все, что исходит от двора, молится нищая братия и всякая
услужливая нищенская добродетель.
всякая услужливая добродетель: чтобы заслуженная звезда
прицепилась наконец ко впалой груди!
и властелин вокруг самого-что-ни-на-есть земного, -- а это есть
золото торгашей.
предполагает, а торгаш -- располагает!
доброго, о Заратустра! плюнь на этот город торгашей и вернись
назад!
всем венам; плюнь на большой город, на эту большую свалку, где
пенится всякая накипь!
язвительных глаз и липких пальцев --
растравленных тщеславцев --
прыщавое, коварное нарывает вместе --
ему рот.
уже противны твоя речь и твоя манера говорить!
сделаться лягушкой и жабою?
болотная кровь, что научился ты так квакать и поносить?
полно зелеными островами?