Чтение 37–й страницы книги ~Дикое золото~

- Я не имел в мыслях...

- Ладно, я понимаю, - фыркнула она. - Ох... Где это мы? Ага... Пойдемте
назад?

Бестужев огляделся по сторонам. Вновь окружающее предстало обыденным,
лишенным и тени сверхъестественного: вокруг темнела ничуть им не угрожавшая
ночная тайга, скрипучие пронзительные крики принадлежали птицам и мелкому
зверью, тени происходили исключительно от игры лунного света в переплетении
мохнатых ветвей. Вот только где-то глубоко медленно угасал слепой,
неуправляемый страх...

Таня остановилась, подняла к нему лицо:

- Ну как, испугались? Даже побежали...

- Я? - искренне изумился он. - Помнится, это кто-то другой так порывался
метнуться напролом, что едва с ног меня не сшиб...

- Но я ведь видела, как коса колыхнулась, - призналась она.

- Я тоже, - сказал он рассудительно. - Это ветер.

Но слишком хорошо знал, что никакого ветра не было...

Они шагали обратной дорогой по вновь вынырнувшей откуда-то тропинке,
плечо в плечо, страх окончательно улегся, уснул, и Бестужев вновь подумал,
как она красива. Слишком хорошо помнил прильнувшее к нему тело, чтобы
остаться равнодушным. И постарался напомнить себе, что эта своенравная и
манящая таежная красавица всю свою сознательную жизнь прожила на свете без
ротмистра Бестужева, а значит, логически рассуждая, проживет без оного и
далее. Вот только логику хотелось послать ко всем чертям...

- Ну что? - спросила она неожиданно. - Теперь, после благополучного
завершения столь смелого предприятия, можем и на призрака в зимовье
поохотиться?

- Вы серьезно?

- Конечно, - сказала Таня, удержав его за рукав, когда он хотел пройти
мимо ответвлявшейся к зимовью тропиночки. - Многие говорят, что там тоже
обитает призрак, видение лишившего себя жизни от несчастной любви
охотника...

Чересчур уж явственный испуг звучал в ее голосе, чересчур уж крепко она
держала Бестужева за рукав, чересчур уж театральные нотки в голосе
прорезались... Он подозревал, что это неспроста. И решил: если она
замешкается, пропустит его в дверь, следовательно...

И точно! Таня остановилась, стараясь, чтобы это выглядело естественно.
Изо всех сил пытаясь говорить равнодушно, тихо предложила:

- Идите вперед, вы как-никак мужчина, а мне страшно...

Подметив краем глаза не страх, а откровенное, коварное любопытство на ее
личике, Бестужев более не сомневался. Он широкими шагами приблизился к
избушке, взошел на низенькое крыльцо, ухватил ручку из круглого, хорошо
ошкуренного куска дерева, зажал ее в кулаке, рванул дверь на себя...

В глубине единственной комнаты, отделенной крохотными сенями, снизу
вверх, от пола к потолку рванулось что-то белое, колышущееся, просторное, но
этот рывок был очень уж неживым, механическим, нестрашным...

- Татьяна Константиновна! - громко сказал он, не оборачиваясь. - Надеюсь,
на этого призрака вы не новую простыню извели, старенькую взяли?

Теперь он прекрасно мог рассмотреть, что простыня была прикреплена
верхним краем к тонкой палке, а от нее тянулась бечевка - через крюк в
потолке, к двери.

- Вы о чем это? - подчеркнуто равнодушно поинтересовалась Таня. -
Представления не имею, что вам в голову пришло...

- У великого драматурга Шекспира есть замечательные строки, - сообщил
Бестужев, подергивая дверь вперед-назад и заставляя этим действием
"призрака" колыхаться в такт. - О женщины, вам имя - вероломство...

- Ну что же вы тревожите великие тени? - Таня прошла мимо него в избушку.
- И никакое не вероломство, а всего лишь невинный розыгрыш, пусть даже нынче
и не первое апреля...

Она повозилась в глубине, у печки, пошуршала чем-то, чиркнула спичкой.
Зажглась высокая, целая свеча в широком латунном поставце, по стенам
колыхнулись тени, и пламя успокоилось, вытянулось ровным лепестком.

- Отвяжите бечевку, - распорядилась она. - Это уже неинтересно.

Бестужев распутал узел. Теперь он мог рассмотреть, что небольшая горничка
содержится в идеальном порядке - широкая лежанка, свернутая рулоном постель,
замотанная в цветастое покрывало, аккуратно сколоченный стол и такие же
лавки, шкапчик на стене.

- Садитесь, - сказала Таня, сбрасывая на нары кожаный шабур. - В ногах
правды нет... - Перехватила его взгляд, окинула себя быстрым взглядом. - Я
вас смущаю? - и, ничуть не выглядя смущенной, одернула черную расшитую
косоворотку.

- Мне ваш наряд просто кажется чуточку непривычным, - сказал Бестужев
чистую правду.

- А как же питерские дамы при занятиях спортом? Я бы еще нелепее
выглядела посреди тайги в модном платье из французского журнала... Знаете, а
вы ничуть не похожи на жандарма. Все, кого я здесь знаю, - этакие осанистые,
в годах, при некотором, пардон, пузе, усы врастопыр...

Бестужев невольно потрогал верхнюю губу. Нельзя же было ей рассказывать,
что немцу Лямпе усов не полагалось, немцы обычно бреются чисто, как актеры,
вот и пришлось пожертвовать...

- Мы, знаете ли, всякие бываем, - сказал Бестужев.

- Но ведь это очень опасно - быть жандармом? В газетах только и пишут -
бомбу бросили, обойму из браунинга выпустили... Правда, я слышала, есть еще
и заграничные командировки. Это, наверное, очень весело и спокойно:
рестораны, дамы, свидания с агентами при поднятых воротниках...

- Вы совершенно правы, - кивнул Бестужев. - Заграничные командировки -
вещь веселая и спокойная...

И вспомнил свою - когда висел на поручнях "Джона Грейтона" над серой
неприветливой водой, носки ботинок скользили по ржавому борту, ища опору, а
Жилинский, не сводя с него бешеного взгляда, вслепую совал патроны в
револьвер, и решали секунды, удача... Таня сидела напротив и смотрела на
него с непонятным выражением на лице, оперев подбородок на переплетенные
пальцы.

- С простыней я вас, конечно, разыграла, - сказала она. - Но ведь
шаманкина могила - это взаправду... Вячеслав Яковлевич не первый год по
тайге ходит, а бежал оттуда сломя голову, о чем сам не постыдился
рассказывать...

- Она, часом, сюда не заявится? - спросил Бестужев шутливо.

- Как же она сюда заявится, если тут икона висит? - серьезно ответила
Таня. - Видите, в углу? Городской офицер, а таких вещей не понимаете...

Что-то с ними происходило. Бестужев совершенно точно знал - если эта
пустая болтовня затянется, возникнет тягостная неловкость, начнет
крепнуть... Он встал, выглянул в окошко. В серебряном лунном свете сосны уже
не казались прибежищем живых загадочных теней, мохнатых сумбурчиков.

За спиной решительно простучали каблуки сапог.

- Знаете, а я загадала, - сказала Таня совсем близко. - Если вы
отшатнетесь при виде моего "призрака", выйдет одно, а если нет - совершенно
даже другое. Вы не отшатнулись.

- И что теперь? - спросил Бестужев, медленно оборачиваясь.

- Тебе непременно объяснить? - спросила Таня, глядя ему в глаза
совершенно спокойно. - Экий ты, право...

Подняла руки - широкие рукава косоворотки сползли к плечам - и властно
закинула ему на шею, переплела пальцы на затылке, притянула голову.

Ну, а уж в такой-то жизненной ситуации ни один нормальный мужчина не мог
уподобляться незадачливому библейскому персонажу, в особенности если сам
этого хочешь больше жизни. Все происходило как бы само собой, естественно,
как радуга или дождь: объятия становились все крепче, поцелуи все более
сумасшедшими, кто кого увлек к лежанке, и не понять, цветастое покрывало
будто без малейшего человеческого участия вспорхнуло и вмиг развернулось,
открывая постель, одежда куда-то исчезала с глаз, а ненужная стыдливость
исчезла еще раньше. Поначалу Бестужев был скован по вполне понятным
причинам, но очень быстро оказалось, что трепетная невинность его не ждет,
что его умело и непреклонно привлекла к себе очаровательная молодая женщина,
точно знающая, что может ему дать, что может от него получить. Тогда он
отбросил все предосторожности, хотя рассудочная частичка сознания не
уставала ныть, что все это - сущее безумие, ну да кто ж ее слушал в этом
месте и в такую ночь?

Он не думал, что еще способен терять голову, а оказалось - потерял.
Дыхание смешивалось, неосторожные стоны пьянили, обнаженные тела ощущались
единым цельм - стать ближе друг другу было просто невозможно, весь мир
состоял из лунного света, невероятного наслаждения и бессмысленного шепота,
и это сладкое безумие продолжалось вечность, пока он, опустошенный и
счастливый, не замер, уткнувшись щекой в ее плечо.

- Ты не умер, часом? - защекотал ему ухо дразнящий шепот. - Даже страшно
сделалось...

Не шевелясь, он улыбнулся в потолок, ничего не ответив. Давно уже не было
так хорошо и покойно на душе.

- Совершенно никакого раскаяния, - грустно сказала Таня. - Одна циничная
улыбка. Совратили беззащитную барышню, господин офицер, а теперь изволите
цинично ухмыляться?

- Ага, - сказал он счастливо, легонько притянул ее голову на плечо. - А
еще я вскорости начну сатанински хохотать, как и положено по роли роковым
соблазнителям... Танюша, а ты, коли уж пошли театральные штампы, должна
рыдать горючими слезами над погубленной жизнью...

- Еще чего, - фыркнула Таня, погладив его плечо. - Зачем, прости, рыдать,
если можно взять пистолет и всадить пулю?

- Логично... - покрутил он головой. - Я...

Она легонько вздохнула:

- Ну вот, сейчас, чувствую, начнется: милая, единственная, люблю пуще
жизни и петушков на палочке... Алеша, я тебя прошу, не надо, милый, ты
чудесный человек, полный ротмистр, загадочный жандарм, мне с тобой хорошо