звездам... Или рано-рано утром...
И тоскливо поглядел в небо, которое вместе с сумерками заволакивало серыми
тучами.
Зимогор на это ничего не сказал и подался вниз по склону - к Манорае.
"Уазик", на котором они приехали из Барнаула, оставался на дороге в трех
километрах, и можно было бы переночевать в кабине, однако по-весеннему
разлившаяся речка, шумящая под навесом высокого густого леса, смотрелась
сверху уютной, теплой и привлекательной, особенно другой ее берег со стеной
кедровника. Дальше начиналась сама Манорайская котловина - слегка
всхолмленная равнина с островами леса на вершинах, за которой синели
далекие горы и белые гольцы, покрытые снегом.
Как виновника ночевки, Зимогор отправил топографа к машине, чтобы принес
продукты, воду, припасенную в городе, и спальные мешки, а сам не спеша
спустился вниз и выбрал место на берегу, где, судя по горам перепревшей
шелухи от кедровых шишек, каких-то деревянных приспособлений и ям, когда-то
работали шишкобои. Здесь, внизу, было совсем тепло, земля оттаяла, несмотря
на плотную стену леса, и, кажется, от нее исходило марево. Олег развел
костер, чтоб указать место топографу, а сам побрел в глубь старого
кедровника. Блеклая, прикрытая тучами заря едва пробивалась сквозь кроны, и
в этом косом, искажающем реальность свете он вдруг заметил, что на полянках
уже растет высокая, не по сезону, бледно-зеленая трава. Это показалось так
странно, будто из ранней весны он ступил в лето, и не хотелось верить своим
глазам;
Зимогор сначала пощупал траву, затем нарвал пучок без разбора и потом шел и
нюхал ее, словно букет цветов. В некоторых местах гигантские деревья вообще
не пропускали света и становилось темно, а под ногами мягко пружинил
толстенный хвойный подстил, на котором и травинки не было. Зато через час
неспешной ходьбы впереди засветилось красно-зеленое, расчерченное стволами
кедров пространство и появилось полное ощущение, что там горит лесной
пожар. Олег даже прибавил шаг и очутился на бескрайней луговине с травой по
пояс. Над цветами гудели припозднившиеся пчелы, вилась мошкара, ярко пахло
нектаром, зеленью - точь-в-точь как на покосе летом!
Вообще-то подобного быть не могло, ибо на дворе стоял конец апреля и за
речкой, на каменистом борту впадины, еще лежал метровый леденелый снег, от
воды, от нагромождения глыб и даже от альпийского вытаявшего луга с
полегшей прошлогодней травой несло холодом. А превышение всего-то метров на
двести! Зимогор лег в траву, вдохнул аромат - благодать! - парное тепло от
земли, какие-то крупные свечеобразные белые цветы с запахом каштана, мелкие
розовые вроде колокольчиков и знакомые - душица, золототысячник, ромашка
обыкновенная. И птицы щебечут, комары звенят!
Не хотелось верить, что все это от заразы и яда, падающего с неба...
Внезапно он услышал крик, вернее, эхо его, неразборчивое, и будто бы
высокий детский голос. Кричал кто-то невидимый, возможно, очень далеко, и
звук лишь отражался в стене кедрача за спиной Зимогора.
- Ого! - откликнулся он. - Ого-го-го!
Послушал минуты две, но никто не отозвался. Он решил, что зов этот
почудился и пошел было к опушке леса, и тут эхо повторилось, причем он
явственно услышал слово, вернее, имя, звучание которого в этом глухом и
безлюдном месте если не поразило, то озадачило.
- Оле-е-е!.. - донеслось лишь эхо, и вдруг ему захотелось подурачиться.
- Я здесь! - отозвался он. - Я здесь! Эй, кто зовет?!
- Это я зову! - откликнулся радостный женский голос.
Обескураженный и удивленный, Зимогор сначала побежал на эхо, к кедровнику,
однако потом сообразил, что кричат в обратной стороне - где-то в лугах с
лесистыми курганами, тающими в сумерках.
- Где ты? - спросил он. - Кто ты? Собственный голос звучал непривычно,
будто чужой, со стороны.
- Оле-е-е!.. - вновь закувыркалось строенное эхо.
- Эй, кто ты?! Покажись! - Он помчался по лугу. - Дай взглянуть на тебя!
В лугах отчетливо послышался заливистый девичий смех.
- А найди меня! Найди!
Зимогор на сей раз точно засек место - голос доносился с каменистого холма,
точнее сказать, кургана, поросшего старыми соснами. Метров двести он
пролетел на одном дыхании и, когда очутился у подножья, вдруг услышал крик
слева - со стороны такого же лесистого кургана.
- Оле-е-е! Я здесь! Иди ко мне!
Она не могла перебежать незамеченной: между островками леса был чистый луг
и косой свет, падающий от зарева на востоке, давал длинные тени от любого
предмета, чуть возвышающегося над травой.
Своя собственная тень расчеркивала пространство и тянулась метров на
пятнадцать...
Не веря ушам, Зимогор стал подниматься на крутой склон кургана - словно
кто-то из камней пирамиду выложил, и снова услышал голос слева:
- Меня там нет! Я здесь!
Она видела его!
Олег на сей раз пошел шагом, вглядываясь в даль. Остров сосен, откуда
кричали, находился в полуторастах метрах; скорее всего, это были
разрушившиеся каменные останцы, впоследствии затянутые дерном и лесом.
Незаметно уйти с него можно было лишь в двух направлениях - назад под
прикрытием кургана или строго на восток, по теневой дорожке, растянутой по
лугу до следующего лесного острова. Но когда Зимогор остановился перед
холмом, незримая и неуловимая обитательница Манорайской котловины позвала с
противоположной стороны.
- И там меня нет! Я здесь!
- Тебя нет нигде! - крикнул он.
- Я есть! Есть! - засмеялась она.
- Но где же ты есть?
- Ты не умеешь слушать. Остановись, замри и слушай!
Олег выслушивал тишину минут десять, улавливая каждый шорох, пока не
убедился, что ни рядом, ни на лугу никого нет. И сразу же ощутил
облегчение. Наверное, это были причуды акустики, обычные в горах...
И потом еще часа полтора бродил по опушке леса, пока в котловине совсем не
стемнело, хотя на горизонте еще сияли багровые заснеженные гольцы, и
убеждал себя, что все услышанное - всего лишь собственные фантазии,
безудержный разгул воображения, подстегнутого внезапным летним пейзажем
среди ранней весны, запахом травы, тепла и тоскующей мужской души. И почти
убежденный, нарвал большой сноп травы и пошел назад, чувствуя всю дорогу,
что ему хочется оглянуться назад.
У костра уже хозяйничал топограф.
- Видал? - спросил Олег, сразу ощутив знобящий холод реки и снега. - Как в
сказке...
Спутника трава заинтересовала лишь тем, что он отыскал в снопе и отложил
отдельно подходящую для чая. И высыпая в котелок с водой пакет горохового
супа, весело выругался
- А я думаю, что за преломление?.. Большая разность температур, восходящие
теплые потоки! Весь и фокус! Утром атмосфера уравновесится, отстреляем
точку...
После ужина Зимогор предложил пойти на ночевку в лето, на луг, однако
топограф побоялся оставлять без присмотра свои приборы, а тащить с собой
тяжеловато, нарубил кедровых веток, сделал постель и забрался в спальник у
костра.
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Пехов Алексей
Лукьяненко Сергей
Афанасьев Роман