для очистки совести.
Фоменко тоже молча курит, грузно откинувшись на спинку кресла и устремив
взгляд в пространство.
- Вспомните, Григорий Маркович, - наконец говорю я, - что вы делали в
прошлый понедельник.
Взгляд Фоменко из рассеянного становится вновь настороженным и
неприязненным. Словно он ждет от меня какого-то подвоха, ловушки, удара
из-за угла. Это очень неприятное чувство. Кажется, я ему не дал для этого
оснований.
- Вам что же, весь день надо знать? - сипло спрашивает он.
- Пожалуй, опишите весь день.
- Да разве его запомнишь? Москва же! Крутит, вертит, голова пухнет, ноги
гудят. Не, не помню я. Вот, ей-богу, не помню. Подписывал бумаги, ждал
приемов, щи где-то в столовой хлебал...
Фоменко вдруг становится разговорчив.
- Ну, а вечером? - спрашиваю я.
- Вечером? - он, словно с разбегу, упирается в стенку. - Що вечером?
- С кем вы были в тот вечер?
- А-а! - почти обрадованно восклицает он. - Так вам що, алиби треба, а?
Словом, значит, веры нет?
- Не забывайте, Григорий Маркович, ведь мы официальное расследование ведем.
- Бачу, бачу. Зараз припомню. Так... вечером, значит?.. Ну, так... - Он
усиленно трет лоб под чубом, по-прежнему грузно развалившись в кресле и
все его заполнив собой от подлокотника до подлокотника, так что и руку уже
не втиснишь.
- ...Ну да... в кино пошли, значит... - с усилием припоминает наконец
Фоменко. - С Миколой и его супругой... Ну, да... На последний, значит,
сеанс... А до того чаи, значит, гоняли... Ну да...
Микола оказывается его земляком, недавно переехавшим в Москву, у которого
Фоменко в этот раз и остановился.
Что ж, хоть и не очень нравится мне наш разговор, особенно кое-какие
отдельные моменты в нем, хоть и сам Фоменко симпатии у меня не вызывает,
однако он, видимо, не причастен к трагедии, разыгравшейся в прошлый
понедельник вечером на стройплощадке.
Мы прощаемся без особой теплоты, а Фоменко, кроме того, с явным
облегчением и даже заметно повеселевший. Определенно, он ждал каких-то
неприятностей от нашего разговора. Непонятно только каких. Вот теперь
радуется. И через минуту готов будет уже снова балагурить с девушками. А
зайти он к ним должен, он у них в комнате оставил портфель. Ну, и,
конечно, задержится там, как же иначе.
За это время наш сотрудник уже побывает по указанному им адресу, у
неведомого нам Миколы и его супруги. Так уж, для верности, чтобы "закрыть
вопрос".
...А утром у меня новая встреча.
На этот раз с долговязым, широкоплечим латышом Освальдом Струлисом. Прямые
светлые волосы, чуть не до плеч, ему к лицу. Тяжелый, выдвинутый вперед
подбородок, глаза то серые, то голубые, по-моему, в зависимости от
настроения. Сейчас у Освальда настроение угрюмо-спокойное и глаза совсем
серые. "Как и его море в таком же состоянии", - неожиданно думаю я.
Мы сидим в том же кабинете, где вчера я беседовал с Фоменко. Только
сегодня перед Струлисом сюда ненадолго заглянул Меншутин. Он действительно
очень переживает гибель Веры. Но его присутствие я все же с трудом выношу.
Как его выносят другие? Ведь он же, наверное, не только меня, но и всех
поучает и перед всеми красуется своей эрудицией, которой грош цена, своей
величественной осанкой и эдаким снисходительным, даже слегка
покровительственным вниманием. Что за тип! Интересно хоть одним глазом
подсмотреть, как он ведет себя с начальством. Тоже поучает или все-таки
заставляет себя выслушивать поучения? Нет, по-моему, его невозможно
выдержать даже в качестве подчиненного. А со мной он по-прежнему держится,
как профессор со студентом, и благоглупости так и прут из него.
Поэтому молчаливый, сдержанный Освальд приносит мне в первый момент даже
некоторое облегчение.
Памятуя вчерашнюю встречу с Фоменко, я с самого начала представляюсь
Струлису и показываю свое удостоверение. После этого он становится еще
угрюмее.
Надо вам сказать, что вчера вечером, после разговора с Фоменко, я все-таки
не выдержал и заехал на работу. И позвонил в Ригу своему дружку Арнольду
Риманису. Он работает в республиканском уголовном розыске. Отличный парень
и талантливый сыщик. Мы знаем друг друга не понаслышке. Арнольду
достаточно дать в руки лишь одно, даже самое тоненькое и слабое звено, и
он медленно и терпеливо вытянет всю цепочку. И пунктуален он, как
хронометр. "Завтра звоню тебе в девять тридцать", - сказал он мне. И
действительно позвонил сегодня утром в это самое время и кое-что сообщил
дополнительно об Освальде Струлисе. Оказывается, при всех своих
отрицательных качествах, за которые его выгоняли с работы из двух
колхозов, и несмотря на его бесконечные ссоры с женой, он обожает ее и
сына, а ссоры происходят только на почве его слепой и неугомонной
ревности, которая тоже может любую женщину свести с ума. Хотя в
определенных дозах это каждой приятно, лукаво добавляет Арнольд. Словом,
ни о каком романе в Москве, даже о попытке его завести, речи быть не
может. И если в этом убежден Арнольд Риманис, то сомневаться не
приходится. Однако молоденькие сотрудницы министерства заметили, что
Струлис ухаживал за Верой. Ошиблись? Ну, нет. В таких вещах эти особы не
ошибаются. Что же тогда? Может быть, это было, так сказать, деловое
ухаживание? Какая-то помощь требовалась Струлису от Веры? Он же отменный
хитрец, ловкач и доставала. И его угрюмая внешность весьма обманчива. Да,
вот это и надо проверить в первую очередь. Ну, и, конечно, тот злосчастный
понедельник, особенно вечер того дня.
- Когда вы приехали в Москву? - спрашиваю я.
- В воскресенье, - хмуро цедит Струлис. - Не это, а то.
- Вы приехали в командировку?
- Да. Командировка.
- С какой целью?
- Получить два автомобиля, один автобус.
- Вам это легко удалось?
Струлис бросает на меня исподлобья быстрый, подозрительный взгляд.
- Вполне законный порядок.
В разговоре с таким сдержанным, немногословным человеком надо быть
особенно внимательным, чтобы суметь уловить еле заметные оттенки
настроений и интонаций. Сейчас я чувствую, что Струлис нервничает. Ему
явно не нравятся мои вопросы, относящиеся к его служебным делам здесь, в
Москве. Небось что-то крутит, ловчит к мухлюет. Но Вера вряд ли помогла
ему тут, несмотря на все круги, которые он вокруг нее делал. Не таким
человеком была Вера.
- Вспомните, Освальд Янович, - прошу я, - что вы делали, как провели
следующий по приезде в Москву день - понедельник. Где были, с кем
встречались.
- О, весь день... вспоминать?
Точно так же ответил мне вчера и Фоменко. Приезжему действительно очень
трудно вспомнить во всех подробностях, от начала и до конца, один из
суматошных дней, проведенных в Москве. Особенно командированному, да еще
если он приехал с таким хлопотливым заданием.
- Ну, вспомните хотя бы вечер, - соглашаюсь я.
Я помню, эта моя уступка принесла Фоменко явное облегчение. Но тут я этого
не чувствую.
- Зачем? - резко спрашивает Струлис, полоснув меня враждебным взглядом.
Я с трудом удерживаюсь, чтобы не ответить резкостью. Нельзя. Вредно и
недостойно. И все-таки в голосе моем звучит неприязнь, тут уж я ничего не
могу поделать.
- Я могу вам и не отвечать на ваш вопрос. И все равно вы обязаны ответить
на мой. Обязаны, Струлис. Но я вам все-таки кое-что объясню. Вы знаете,
что погибла сотрудница министерства Вера Топилина?
- Знаю. Только это не объяснение.
- Вы были с ней знакомы?
- Да, был. Ну и что?
- Вы встречались с ней вне министерства?
- Это никого не касается.
- Извольте ответить на мой вопрос. Мы ведем официальное расследование по
делу Топилиной.
- Встречался... - стиснув зубы, цедит Струлис.
- С какой целью?
- Личной. Красивая девушка.
- Не стройте из себя ловеласа, - строго говорю я. - Ваша Велта, по-моему,
этого не заслужила.
Щеки Струлиса неожиданно розовеют, и в сузившихся глазах мелькает
растерянность. Он молчит.
- Будете отвечать?
- Нет.
- Ладно. И так ясно. Теперь вспомните, что вы делали вечером в прошлый
понедельник.
- Был в гостинице. Смотрел телевизор. Хоккейный матч. Рижане с московским
"Динамо". Потом звонил домой.
- В котором часу звонили?
- Около десяти. Можете проверить.
- Обязательно.
Мы действительно все проверим. Но я уже и так чувствую, что Струлис на
этот раз говорит правду. В тот вечер он не был с Верой. И я могу кончить
этот неприятный разговор.
Мы сухо прощаемся.
Струлис, не оглядываясь, уходит, аккуратно и неслышно прикрыв за собой
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Андреев Николай
Белов Вольф