чего-то. Нет, страх уже прошел, и все выступающие только хвалили его и
режиссера. Вредлинский просто-напросто был оглушен происшедшим на его
глазах чудом.
Серьезные, немолодые, весьма искушенные в жизни люди, ответственные
работники и деятели культуры, с умным видом рассуждали о том, насколько
глубокие социально-нравственные проблемы поднял молодой драматург, как
хорошо он знает трудовые будни ударных строек, как смело критикует косность
и бюрократию, пережитки сталинизма и культа личности. Даже разгромленную
антипартийную группу Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним
Шипилова зачем-то вспомнили. А как они говорили о тех персонажах, которых
еще месяц назад не существовало, потому что Вредлинский их еще не
придумал?! Как о живых людях!
Режиссера почему-то хвалили меньше, возможно, потому, что от него и не
ждали другого спектакля. Он тоже похваливал драматургию пьесы, утверждая,
ему в руки пришел настоящий алмаз, а он лишь немного подправил огранку.
Впрочем, потом, уже после того, как высокие гости сели в "ЗИСы-110" и
укатили, пожелав коллективу театра творческих успехов, маститый вроде бы ни
к селу ни к городу рассказал случай, произошедший с ним в 1920 году. Тогда
член Военного совета 1-й Конной армии товарищ Ворошилов приказал ему,
режиссеру конармейского фронтового театра, за трое суток поставить
спектакль по пьесе, написанной неким комиссаром. Когда режиссер начал
говорить, что это невозможно, Климент Ефремыч сказал: "Через трое суток
наступаем на Киев. Мне нужно, чтоб бойцы прониклись революционным духом.
Так что невыполнение приказа в срок буду считать саботажем!"
- И вы успели? - мгновенно догадавшись, на что намекает режиссер, спросил
Эмиль.
- Я же перед вами! - улыбнулся старик. - Впрочем, панов из Киева мы
действительно выбили...
НАКАЗАННЫЙ И ПРОЩЕННЫЙ
Дальше все стало совсем хорошо и просто. Прошла премьера, на которую
Вредлинский явился уже в новом костюме. При посредничестве Манулова костюм
ему пошили в каком-то спецателье. Были аплодисменты, цветы, а после -
шампанское. Пьесу начали ставить в других театрах, и в Москве, и в
Ленинграде, и в областях. Пришли деньги, даже не пять тысяч, как обещал
Пашка, а намного больше. Кинорежиссер со всесоюзной известностью предложил
переделать пьесу в сценарий, и через год на экран вышел фильм. Посыпались и
другие предложения сочинить то-то и то-то на производственную тему... В
общем, Эмиль Владиславович действительно раскрутился. Его приняли и в Союз
писателей, и в Союз кинематографистов, и в ВТО. Появились пятикомнатная
квартира, дача в Переделкине, машины: сперва 21-я "Волга", потом - 24-я.
Приняли в партию - хотя Вредлинский туда особо не рвался. Немало поездил: и
по Союзу, и по соцстранам, и в развивающихся побывал, и даже в
капиталистических некоторых. И одиночество кончилось: на известность и
деньги женщины летели, как бабочки на огонь. Теперь уже Вредлинский мог
выбирать, и не из уродин, а из красавиц. Впрочем, женился он довольно
поздно, а до того вел, так сказать, "нерегулярную жизнь". Так продолжалось
до тех пор, пока все тот же Манулов не свел его с Александрой.
Это было уже в семьдесят третьем году.
В том же 1974-м, осенью, спустя год после того, как отгремела четвертая
арабо-израильская война, Манулов совершенно неожиданно приехал к Эмилю на
дачу и сообщил Вредлинскому, что покидает "совок" и отправляется на Землю
Обетованную. По какому-то удивительному, мистическому совпадению это
случилось ровно через 13 лет после того, как звонок Манулова открыл перед
Вредлинским путь к славе, - 8 октября. Эту дату Вредлинский тоже запомнил
на всю жизнь, но уже совсем по другим причинам. И разговор тогда вышел
совсем другой.
- Слушай, Паша, - изумился Вредлинский, - разве ты еврей? Насколько я
помню, по паспорту ты был русский!
- Увы, - вздохнул Манулов, - в этой стране бьют не по паспорту, а по
физиономии...
- Тебя где-то ударили?
- Замнем для ясности. Завтра у меня самолет до Вены, а оттуда - до
Бен-Гуриона. Ты лучше скажи, прислать тебе вызов?
- Зачем? Мне никто не предлагает пожевать свиного уха.
- Это потому, что ты больше похож на поляка, чем на еврея. Учти, когда я
уеду, у тебя возникнет много проблем.
- Почему?
- Не знаю, - нехорошо осклабился Павел Николаевич, - предчувствие такое.
Учти, я два раза не предлагаю...
Эмиль Владиславович почувствовал явную тревогу. Действительно, все, что
предрекал Пашка, обычно сбывалось.
- Вспомни, как ты стал человеком? - увидев, что посеял беспокойство в душе
у приятеля, прищурился Паша. - Если б ты тогда не согласился или не смог
выполнить халтурку, то жил бы сейчас на 120 рэ в месяц, ну, может быть, на
полтораста. И все, что у тебя есть сейчас, - это плоды той самой халтурки.
Ты попал в обойму, понимаешь? И только потому, что слушался верного друга
Пашу. Не передумал еще насчет вызова?
- Ну, Павлуша, - проблеял Вредлинский, - пойми меня! Куда я от всего этого?
От дачи, машин, ковров, мебели? Как все это распродам? Жена ведь уже в
положении. И потом, она русская, значит, детей моих не признают евреями.
Чужая страна, война, террористы... Срываться с места неведомо куда? Я ни
иврита, ни идиша не знаю, по-английски практически тоже ни бум-бум. .
- Вот это все, - Манулов сделал жутко широкий жест, будто обнимал не только
дачу Вредлинского, но и всю территорию СССР,- дерьмо собачье. Помнишь, как
ты считал, что у тебя есть костюм и ботинки, когда таскал пиджачишко за 80
рублей и зарайские мокасины за десятку? Тебе было жалко их выбрасывать и
надевать настоящие вещи?
- Нет, не жалко! - неожиданно для самого себя окрысился Вредлинский. - Но
тогда я сначала получил новые вещи, а потом выкинул старые. Сейчас ты
предлагаешь сделать наоборот, и я не хочу оставаться без штанов. Бросать
участок в 30 соток, дом в два этажа... Я еще не сошел с ума!
- Не смешите мою задницу, мосье Вредлинский!- презрительно произнес Пашка.
- Это не дом, а халупа, понял? В Штатах не всякий ниггер такую драную
деревяшку купит!
- При чем тут Штаты? Ты ж вроде в Израиль намыливался?
- В Израиль - временно. А оттуда - в Штаты, мне это уже обещали на сто
процентов. Место в Голливуде держат. Если ты не поведешь себя как идиот, то
минимум через полгода будешь иметь "грин кард", а там и гражданство США.
- Дай подумать...
- Думай, я буду дома. Если не позвонишь до восьми утра завтрашнего дня
считай, что поезд ушел! - Пашка повернулся и зашагал к своим "Жигулям".
После этого они не виделись без малого 25 лет. Нет, не рискнул тогда
Вредлинский позвонить Пашке до 8 утра. Все-таки решил, что от добра добра
не ищут...
И очень скоро горько пожалел о том, что не принял предложение Манулова.
Тучи стали сгущаться постепенно. Буквально через неделю после отъезда Пашки
очередной фильм, отснятый по сценарию Вредлинского, положили на полку, то
есть не пустили в широкий прокат. Затем пришла повестка из прокуратуры,
которой гражданина Вредлинского вызывали для дачи показаний по делу, о
котором он понятия не имел. Когда он явился, ему велели подождать в
коридоре, и он три часа проторчал там, не решаясь уйти, пока не вышел
какой-то следователь и, вежливо извинившись, объяснил, что повестку
прислали по ошибке.
Дальше - больше. В журнале "Искусство кино" хорошо знакомый кинокритик
выступил с далеко не хвалебным обзором творчества Вредлинского, намекая,
что тот исписался и близок к творческой импотенции. Затем, будто по
команде, театры стали один за одним исключать из репертуара пьесы
Вредлинского и отказываться ставить новые. Сценарии Вредлинского стали под
разными предлогами отфутболивать киностудии. То, дескать, неактуально, то
главная мысль неясно выражена, то чуждые тенденции просматриваются.