Чтение 37–й страницы книги ~Рай без памяти~

его крайне забавляла создавшаяся ситуация.

Я пошарил рукой в окружавшем нас малиновом киселе и поймал руку
Зернова, ощутив легкое пожатие его пальцев. Он словно говорил мне: "Все в
порядке, Юрка. Нам ничто не грозит - сам знаешь..."

Да, я знал, что нам ничто не грозит. Знал и то, что мы участвуем в
гигантском спектакле, поставленном нашими знакомцами из Антарктиды. Но в
качестве кого? Судя по первому действию - актеров. С заранее написанными
ролями. Где надо - удивиться. Где надо - испугаться. А сколько актов в
этом спектакле? Что будет с его героями? Трагический финал или хэппи энд?
Наверняка даже всезнающий Борис не мог бы ответить на эти вопросы. Что ж,
подождем. У нас еще многое впереди. Много времени и много событий.

Мы стояли, взявшись за руки, невидимые друг другу, топтались и молчали.
Каждый мучительно соображал: "Что же дальше?" В общем-то, сомнений не
было: надо идти. Стоять и ждать "видения, непостижного уму", явно
бессмысленно. Красный кисель придуман не для нас и не минуту назад. Он
чему-то служит в этой дьявольской кухне, как и огненная каша под магнитной
пленкой "Генисаретского озера". Но куда идти? В какую сторону? Мы
оказались в нелегком положении витязей на распутье: направо пойдешь - в
беду попадешь, налево двинешься - с бедой не разминешься. Беда не беда,
как говорится, но идти наобум было страшновато.

Молчание нарушил Зернов:

- Стоянка отменяется. Пошли.

- Куда?

- Куда глаза глядят, если применимо сейчас это понятие.

Мы двинулись ощупью, как слепые, крепко взявшись за руки, долго пробуя
ногой пол, прежде чем сделать очередной шаг. Невольно вспомнилось когда-то
прочитанное: "Я спотыкаюсь, бьюсь, живу, туман, туман - не разберешься..."
Сколько времени мы шли? Полчаса? Час? Я перестал ощущать время, как
запертый в сурдокамере. Не всякий кандидат в космонавты выдерживает это
испытание, оставленный один на один со своими мыслями, страхами и
надеждами.

Куда мы шли, а вернее, плыли в этом желе, я не знал. Просто шел,
механически перебирая ногами, чтоб только не останавливаться, не терять
ощущения реальности. Внезапно Зернов, шедший впереди, отшатнулся.

- Что случилось?

- Некуда дальше - стена.

- Так иди сквозь. Это же кисель.

- Был кисель. А сейчас резина. Я кулак отшиб.

Я попробовал пройти и наткнулся на нечто твердое, как протектор.

- Значит, назад под купол?

- Подождем, - философски заметил Зернов. - Стена у "Генисаретского
озера" тоже не сразу открылась. Повторим опыт Мартина.

- Какой опыт?

- Прислонюсь. - Он помолчал. - Провалюсь - подам голос. Все на ощупь,
как в стране слепых. Небольшое удовольствие для зрячего.

- А как вы догадались, что стена именно здесь? - спросил Мартин.

- Логически. Если сзади вход, впереди выход.

- А если это не выход?

- Будем его искать.

Перспектива снова бродить в багровом тумане мало прельщала. Я уже хотел
было объявить об этом Зернову, как он закричал:

- Стена открылась! Скорее!

Шаг вперед - и плотный багровый газ снова сменился розовой дымкой, в
которой все стало видно - и наши сцепившиеся в тревоге руки, и наши лица,
на которых радость боролась с только что пережитым испугом.

25. ШАГИ ПО ЛИЦУ

Перед нами был зал, большой и высокий, как закрытый теннисный корт
стадиона "Динамо". Холодный и мрачноватый, он освещался множеством нелепых
светильников, в беспорядке расставленных на полу. Они напоминали
бесформенные мешки, набитые чем-то вязким и блестящим, как рыбья чешуя.
Она и была источником этого холодного серебристого света, позволявшего
видеть привычно красные стены зала, его неровный, но твердый пол и
растекшееся золотое пятно посреди, такое большое, что казалось, здесь
вылили, по крайней мере, цистерну золотой краски, которой подновляют
изделия из папье-маше в декорационных мастерских Большого театра.

Не скрою, это было красиво: мерцающие серебряные фонари и гигантская
золотая монета, небрежно брошенная Гулливером на черный пол Лилипутии.

- Усиление пульсации, - подметил Зернов. - Что это? Начало нового
действия?

- Ты о чем?

- "Мешки" пульсируют.

Я присмотрелся. "Мешки" действительно пульсировали, но не все и
по-разному. Пульсация одних походила на равномерное и медленное дыхание,
словно в них периодически то накачивали, то выпускали воздух. Другие
"дышали" часто и неровно, а серебристое сияние в них в такт этим "вздохам"
то усиливалось, то слабело, почти угасая. Лишь еле заметные искорки
пробегали тогда по гладкой коже "мешка".

- А вдруг они живые? - насторожился Мартин.

- Любопытная штука, - продолжал, не слушая его, Зернов. - Посмотрите-ка
сюда: у стены, третий слева.

С третьим слева "мешком" происходило действительно что-то странное.
"Дыхание" его стало мелким и частым, вероятно, больше ста "вздохов" в
минуту, а мерцающее сияние превратилось в ровный, особенно яркий свет. И
оно все усиливалось, а "мешок" уже не дышал, он словно подскакивал на
месте, и скачки с каждой секундой становились все отчетливее. И вдруг он,
сорвавшись с места, большими прыжками стал продвигаться вперед, лавируя
между светящимися собратьями.

Он направлялся к золотому пятну, с каждым разом удлиняя прыжок. Зернов
схватил меня за руку и даже пригнулся, наблюдая за ожившим светильником.

- Сейчас, сейчас... - бормотал он, - ну, еще немного, еще...

И, словно услышав его слова, "мешок" сделал гигантский прыжок, точно
опустившись на золотое пятно. Пульсация его тут же прекратилась, он
вспыхнул уже не серебристым, а белым, как от накала, светом - и пропал.
Загадочно и бесследно, будто его не было и в помине.

- Финис, - по привычке сказал Зернов. - Ну а где следующий?

Он явно не удивился ни поведению взбесившегося "мешка", ни его
загадочному исчезновению. В глазах его я читал только любопытство - не
праздное любопытство зеваки, охочего до необычных зрелищ, а пытливое
любопытство ученого, встретившегося с Неведомым.

- Куда же он делся? - спросил Мартин.

- Сгорел в пещи огненной, - сказал я.

- Она же холодная.

- А ты пощупай.

- Что-то не хочется, - засмеялся Мартин.

- И не советую, - вмешался Зернов, - не подстрекай, Юра. Все здесь
сложно, необычно и небезопасно. Может быть, даже очень опасно.
Экспериментировать не будем, тем более что готов еще один подопытный
кролик.

Еще один "мешок" в точности повторил действия своего предшественника.
Так же медленно разгорался, лихорадочно пульсируя и подпрыгивая, так же
бодро допрыгал до середины золотого пятна, так же вспыхнул напоследок и
пропал, не оставив ни гари, ни копоти.

- Мне кажется, - заметил Зернов, - что воздух у пятна должен
нагреваться.

- Почему?

- Давай проверим.

- Может быть, не стоит, - нерешительно возразил я. - Кто знает, что это
за фокусы!

Но Зернов уже пробирался к золотой кляксе, лавируя среди агонизирующих
"мешков".

- Так и есть. - Он обернулся и помахал нам рукой. - Жара, как в
парилке, и никаких ужасов!

Я последовал его примеру и сразу почувствовал, как нагревается воздух.

- Как ты догадался? - крикнул я Борису. - Оно действительно горячее.

- Опять промазал, - усмехнулся он. - Пятно само по себе отнюдь не
горячее. - Он тронул ладонью край золота. - Ледышка. Горяч только воздух.

- Странно.

- Не очень. Телепортация сопровождается выделением большого количества
тепловой энергии. Воздух мгновенно нагревается.

- А откуда ты взял, что это телепортация?

- Не знаю, - осторожно ответил Зернов. - По-моему, похоже. Впрочем,
можешь выдвинуть встречную гипотезу.

Я благоразумно промолчал: попробуй поспорь с Борисом, а его внимание
уже отвлек новый "подопытный кролик", прыгающий к золотому центру.
Приземлившись, он ярко вспыхнул и тоже исчез. Воздух над золотом накалился
еще сильнее.

- Видишь? - обернулся Зернов. - Один - ноль в мою пользу.

Я начал подыскивать в уме собственную гипотезу, которая могла бы
опровергнуть всезнайку, но Мартин опередил меня.

- Они сгорают? - спросил он.

- "Мешки"? Нет, конечно. Они сейчас где-нибудь в соседнем цехе,
продолжают цепь превращений.

- Почему превращений?

- Потому что это процесс производства. "Мешки" могут быть и машинами,
способствующими эволюции материи, образующей на конечном этапе нужный
продукт, а могут быть и самой материей, претерпевающей какие-то изменения