Чтение 37–й страницы книги ~Операция "Гадюка"~

Сам же Берия пошел к Чаянову. Тот все еще сидел, держа на коленях
голову Ларисы.

Берия покачал головой. Рана была страшная.

- Наверное, лишится глаза, - сказал Берия.

- Она так дорожила своей красотой.

- Да, эстетика, - сказал Берия.

Внизу зашумела машина. Она остановилась, шофер побежал наверх помочь
товарищам затащить в машину раненых. Один пошел сам, второго поддерживали,
и он кое-как передвигал ноги. "Ну и славно, - подумал Берия. - У нас так
трудно найти хороших людей. А я этих чуть не потерял".

- Ее надо к доктору, - сказал Чаянов.

- Сейчас отвезут моих сотрудников, - сказал Берия, - и машина вернется.
Тогда мы и ее отвезем.

- Поменяйте порядок действия, - сказал Чаянов. - Первая очередность -
Лариса. Она - консул республики.

- Она любовница консула Клюкина, - сказал Берия. - И то липовая.

- Она близкий мне человек.

- Мы поехали, Лаврентий Павлович! - крикнул сержант.

- Сдайте их доктору и сразу возвращайтесь за мной, - сказал Берия. - Я
буду ждать на мосту.

Машина, в которой сидели двое раненых, взялась с места. Сержант и
второй велосипедист крутили педали.

Берия смотрел вслед.

- Ты сволочь, - сказал Чаянов.

- Знаю, - сказал Берия. - Но это вопрос точки зрения, понимаешь? Для
тебя сволочь, а для моих сотрудников - добрый бог.

- Тише, - предупредил Чаянов, - она приходит в себя.

- Смотри-ка. - Берия заглянул через плечо Чаянова.

Внимание Чаянова было приковано к Ларисе.

Берия оглянулся. Машина уже почти переехала мост. Оттуда ничего не
увидят.

Он быстро вытащил нож. Нож был очень острый и тяжелый.

Он ударил Чаянова ножом под лопатку. Он знал, куда ударять.

Тот сразу обмяк и упал головой вперед. Две окровавленные головы -
Лариса и Чаянов. Как в фильме ужасов.

Лариса снова застонала.

Берия рванул ее за плечо, освобождая от тяжести Чаянова, тело которого
послушно отвалилось в сторону.

Берия резанул тяжелым ножом по горлу Ларисы, в горле забулькало,
захрипело, по телу пробежала судорога.

Берия твердо знал закон Чистилища. Только безголовый человек мертв
навсегда.

Берия потянул Ларису за тугие завитые волосы и в три или четыре удара
отрезал ей голову - у нее была тонкая шея.

С Чаяновым пришлось повозиться. Но, к счастью, нож был отличный,
хороший нож достали сотрудники консулу.

Закончив работу, Лаврентий Павлович поднялся, спрятал нож, взял за
волосы головы убитых и отнес к парапету. Он выкинул их в воду. Потом
поднялся снова и осмотрел тела - нет ли в карманах или ухоронках
чего-нибудь ценного?

Ничего особенного он не нашел.

Он оставил тела лежать на ступеньках.

В этом городе ничего не портилось. Тела будут лежать всегда.

И в эти края заглядывают немногие. Когда найдут обезглавленные тела да
опознают их, некому будет мстить или обвинять.

Берия не спеша перешел Неву по мосту и у того, Адмиралтейского, берега
стал поджидать свою машину.

7. АГЕНТ КРОШКА

Гости собирались на концерт.

На этот раз генерал выбрал для него просторный зал "Ленфильма",
небольшой зал, в котором когда-то собирались редакторы или с(r)емочные
группы смотреть отснятый материал. Двадцать мягких кресел, белый экран во
всю переднюю стену, а сзади дырки в стене, откуда некогда на экран падал
луч света.

Генерал выбрал зал, потому что в нем были окна. Прежде они мешали на
просмотрах, и их закрывали тяжелыми шторами.

Штор не было. Стульев осталось семь штук.

Гостей встречала Чумазилла. Она была одета как Пьеро: белый брючный
костюм, колпак с шариком на конце, на щеках красные круги. Настоящий
Пьеро! Неизвестно, где она все это раздобыла.

Чумазилла стояла на входе в студию и каждому об(r)ясняла, как пройти
наверх.

Гостей набралось человек пятнадцать. Стулья достались желающим,
остальные, склонные к богемной жизни, уселись или улеглись на полу,
оставив между собой и экраном лишь полосу метра в два. Там и должны были
выступать актеры.

Генерал тоже хотел сесть на пол и даже об(r)яснял это японской
склонностью сидеть на татами, но его не стали слушать, а посадили в
кресло, в первый ряд.

Егор сидел на полу, опершись спиной о стенку, сбоку от экрана, Люся -
перед ним, полулежа, положив голову ему на плечо. Художник Богуславский из
Серебряного века стал говорить, как они отлично смотрятся, и приглашал их
к себе в студию, чтобы сделать вот именно такой портрет! Но все знали, что
Богуславский давно уже не берет кисти, только говорит о своей студии и
даже верит, что на Зверинской у него много полотен, набросков и даже
скульптур.

Чумазилла пришла позже всех, отдежурив у входа, и сказала:

- Вроде мы больше никого не ждем?

Егор спросил у генерала:

- Вы уверены, что наше письмо дошло?

- Сколько можно спрашивать одно и то же! У меня нет двухсторонней
связи.

Генерал был чем-то встревожен.

Потом стало ясно, что случилось.

В двери возникла хорошенькая девичья головка.

- Здесь театр? - спросила девушка. Маленькая, миниатюрная, почти
лилипутка, но все же не лилипутка, а просто маленькая девушка.
Трогательная и беззащитная.

Генерал вскочил с кресла. Он не мог скрыть радости.

- Входи, крошка, входи, - сказал он, протягивая девушке руку.

Крошка робела, и Егору показалась, что она покраснела, чего быть не
могло.

Генерал вывел Крошку вперед, развернул лицом к аудитории и сказал:

- Я ждал, что Крошка придет. Эта наша новая спутница, добрый человечек,
талантливая поэтесса.

- Позвольте! - воскликнул Марат Хубаев. - Место поэзии завоевывается
самой поэзией, а не покровительством властей.

- Ну что ты несешь, Марат, - остановила его Чумазилла. - Это банальная
сцена ревности. А я тебе намерена сказать, что места с поэзии хватит всем.
Раз уж мы переписываем поэмы от руки.

- Я печатаю на машинке, - отрезал Марат. Словно это было весомым
аргументом.

- Крошка пришла к нам из Царского Села, там она жила в Лицее.

По комнате прошел шум - было непонятно, зачем жить в Лицее?

- Можно я скажу? - спросила Крошка. Голос у нее оказался глубоким и
звучным, непонятно, как он помещался внутри нее.

- Она скажет. - Генерал смотрел на Крошку с нежностью.

Может, потому, что она была мала, что он возвышался над ней великой
горой, а до этого значительно уступал ростом любому из своих учеников и
друзей.

- Когда я осознала себя, - сказала Крошка, - я пошла пешком в Царское
Село, к моему кумиру Пушкину. Вы меня понимаете?

- Понимаем, - сказал Марат, готовый уже перейти в стан союзников
маленькой поэтессы.

- Я провела несколько лет, а может быть, и месяцев... разве это так
важно, в комнате Александра, Саши. На его кроватке. И строки лились из
меня, как свежая вода из лейки.

- Хороший образ, - сказал Марат.

- Ты нам потом почитаешь свои стихи?

- Только после всех, - сказала Крошка. - Я здесь новая и не заслужила
местечка под солнцем.

- Наш генерал, - прошептала Люся, - плавится как лед под этим солнцем.

- Мне интересно, где он ее раскопал? Ведь он почти не выходит.

- Слово "почти" уже содержит в себе слабость, - ответила Люся.

Сначала выступала Чумазилла, которая раздобыла где-то пьесу Гоцци, в
которой был милый и скучный монолог Пьеро, но она произнесла его так
весело, с такими ужимками и даже танцами, что ее наградили бурными
аплодисментами, и она танцевала на бис.

После нее сам генерал читал Чехова, отрывок из рассказа "О любви".
Правда, он заглядывал в томик, который держал в тонкой руке.

Марат Хубаев разразился формалистической поэмой, построенной на
повторении гласных. Это было похоже на вой каких-то койотов, но никто не
свистел и не гнал Марата со сцены. Все знали его вой, и его не в первый
раз слушали.

Потом вышел человек, который редко приходил на концерты, потому что жил
где-то далеко, за Удельной; он рассказывал старые анекдоты. Он их набрал