Чтение 37–й страницы книги ~Печать на сердце твоем~

- О горькая судьбина! - мудрец с трудом приподнялся, почесывая ушибленное место, на которое довелось упасть. - Не тягнеть махиния! О дух Сопром-Атум, пошто шкодишь в трудах штучных!

Отряхнувшись и отстранив Вешенку, пытавшуюся привести в порядок его изрядно помятую хламиду, Гунус глубоко вздохнул и повернулся к Згуру:

- О вьюнош! Не строй насмешки над катакастрой моей, но отнесись с должной сердечностью...

Згуру ничего не оставалось, как пообещать ни в коем случае не строить насмешки над загадочной "катакастрой" и заверить ушибленного мудреца в своем самом сердечном отношении - и к нему, и к его "махинии".

Подбодренный этим Гунус погладил лысину, поправил сползший на щеку каменный глаз и улыбнулся:

- Истинно глаголят, что работа и труд все перетереть могут. Хоть и гласят невежды, что неможно махинию пер-петную изготовить, однако же ведаю я путь борзый, которым и пройду до последней дефиниции. Ибо написано в вершах...

Згур понял, что пора прощаться. В последнее время при упоминаниях о "вершах" у него начинали ныть зубы.

Короткий рассказ Ярчука только прибавил уверенности. Решающий бой близок. Уже много раз Згур разворачивал мапу, пытаясь поставить себя на место врага. Что бы он сделал? Лайв неглуп, он опытный воин, его сканды не разучились воевать...

То и дело вспоминался разговор на берегу тихой Горс-клы. Хальг Олавсон - мастак шутить, но шутки его не столь просты. Седой конуг считает Лайва жадным. Почему? Только ли потому, что Торунсон не желает отдавать Белый Кром? Но это не жадность, а трезвый расчет. Кто владеет столицей - владеет страной.

Но все же Хальг прав - Торунсон жаден. Згур помнил, какой стала Полуденная Сурь, попавшая под власть скан-дов Лайва. Торунсон грабил, безжалостно забирал последнее - и теперь ему нелегко будет найти даже хлеб: разоренные, испуганные селяне не сеяли озимых. Не то Хальг - Олавсон быстро поладил не только с боярами и "крестовой людью", но и почти со всеми, кто живет на полночи. Значит, Лайву остается выбор - либо уходить, заключив непрочный мир, либо броситься на Лучев, чтобы прокормить своих "рогатых".

Но была еще месть. Не сумев защитить свою землю, конуг потерял лицо. Его проклянут уцелевшие - и навеки ославят его род. Торунсону осталось одно - смыть кровь кровью. Итак, никакого мира! Только битва - быстрая, победная, чтобы на развалинах Лучева справить тризну по убитым родичам и друзьям.

Сейчас Лайв отступал, но этот отход напоминал движения зверя, готовящегося к последнему прыжку. Как только полторы тысячи "рогатых" соберутся возле Урома - зверь прыгнет, чтобы вцепиться в горло врагу стальными клыками.

Сотни Гусака и Сажи стояли за Певушей, там же притаились в засадах и секретах Ярчуковы лучники. Лучевские сотни - Долбилы, Вересая и третья, недавно собранная из молодых добровольцев, сторожили броды. Еще три сотни, присланные соседями, стояли у самого города. А в лесах,чуть дальше на закат, притаились латники Асмута Лутови-ча, вернувшиеся из дальнего набега. Это было все, что мог собрать Згур, не считая необученных посадских, от которых в бою толку мало. Эти покуда охраняли свои города и ближние поселки.

Оборона была построена так, как объясняли наставники в Учельне: в три полосы, с опорой на каменные городские стены. Но Згур понимал - этого мало. Стальной скандский кулак - полторы тысячи опытных воинов - прорвет тонкую линию "катакитов", разгонит неопытных горожан и расшибет старые лучевские вежи.

Да, Лайв ударит! Должен ударить! Обязан! И если он еще не сделал этого, то только потому, что ждет помощи от

своего друга конуга Хальга!..

Згур понял - ждать нельзя. Хотелось поговорить, посоветоваться. Но с кем? Кнесна, любившая надевать кольчугу и выезжать перед строем, в жизни не командовала и десятком. Ее бояре? Смешно и думать! Гусак и Сажа - просто хорошие рубаки, а Чудика уже нет...

Оставался один человек, без которого Згур не мог обойтись, хотя менее всего ему хотелось слушать его советы. Асмут Лутович уже два дня как вернулся в Лучев. Он даже прислал коротенькое письмецо, на которое Згур не стал отвечать...

- Согласен, - великий боярин кивнул, отхлебнул из тяжелого кубка. - Ждать Лайва нельзя, Згур Иворович!

Надо бить самим!

В знакомом очаге, несмотря на теплую погоду, по-прежнему горели дрова, но теперь пламя играло темпо-баг-ровыми отсветами. От углей тянуло резким пряным духом. Згур даже не решился спросить, чем на этот раз решил развести огонь чернобородый.

- Если он ударит, нам придется укрыться за стенами. Их полторы тысячи, и город не удержать. Даже если отобьемся, сканды уничтожат все в округе: села, посевы...

- Значит, вперед?

Згур старался не смотреть в лицо Асмуту. Все время казалось, что боярин знает - и о беседе на берегу Горсклы, и

об Ивице...

...Девушки в городе не было. Асмут отправил ее в Жи-

рицы - маленькое село на закат от Лучева. Только однаж-457

ды Згур сумел тайком съездить туда. Ивица поправлялась медленно, даже вставала с трудом. При воспоминании об этом руки сами сжимались в кулаки...

- Да, Згур Иворович, вперед. И сейчас же. Честно говоря, я думал, ты уже отдал приказ...

Отдать приказ было просто. Но для такого боя нужны все силы, а часть сотен еще стоит по городам...

Боярин поставил кубок на резную крышку маленького столика, откинулся на спинку кресла.

- Мои латники будут ждать. И я тоже. Но прежде мы должны договориться...

Он помедлил, словно подчеркивая весомость того, что будет сказано.

- Мы сделали первый шаг, Згур Иворович. Затем второй. Настало время для третьего. Но все имеет свою цену...

Великий боярин не спеша встал, подошел к слюдяному окошку, за которым неярко светило закатное солнце.

- Я был в Белом Кроме. Тайно...

Згур чуть было не присвистнул. Вот как! Асмут тоже не терял времени даром. Только чернобородый оказался откровеннее, чем он. Или просто казался?

- Я договорился - нам откроют ворота. Конечно, если мы сможем разбить Лайва. Лучше всего идти на столицу сразу после битвы, пока не узнает Хальг. Думаю, мы сможем это сделать...

Чернобородый говорил "мы", но в этом слове отчетливо угадывалось гордое "я".

- Многие в Белом Кроме готовы признать Олавсона, поэтому нам следует поспешить. Кое-кого придется повесить сразу, а еще лучше - толкнуть на небольшой мятеж. Несколько сотен трупов - хорошая основа твердой власти. Но это - потом, сначала мы должны войти в столицу...

- "Мы", - не утерпел Згур.

Асмут замолчал. Тишина была вязкой, тяжелой, только дрова продолжали чуть слышно потрескивать, и этот привычный звук почему-то казался зловещим.

- Это и будет третий шаг, Згур Иворович. Мы должны договориться...

Он вновь умолк. Згур тоже не спешил. Странно, но мысль рассказать о разговоре с Хальгом даже не приходила ему в голову. Быть может, лепешка, разорванная у гаснущего костра, оказалась слишком по вкусу.

- Ты - хороший воевода, Згур Иворович. У тебя хорошее войско. Но этого недостаточно, чтобы править всей Сурью...

Згур хотел возразить, что ни о чем подобном и не думал, но почему-то смолчал. Кого уверять? Этого убийцу, уже считавшего трупы, по которым он войдет в Белый Кром?

- Война на полночи будет совсем другой. Там будет нужен не только меч. На полночи бояре сильнее, богаче города. Там нужно договариваться. И делать это должен кто-то свой...

"Кто-то"! Згур невольно усмехнулся. Хальг тоже любит это слово.

Асмут заметил. Темные глаза блеснули.

- Пора сбросить личины, воевода! Я хочу править в Белом Кроме! И я буду там! Великий кнес погиб, погибли его родичи. Я - самый близкий. А мои латники быстро убедят тугодумов!

Згур молчал. Вспомнился первый разговор с бедной девушкой. Да, Ивица была права. Все в Лучеве мечтали только о спасении, а чернобородый уже думал о Венце.

- Ты умный человек, Згур Иворович. А умный должен видеть, что он может, а что - нет. Ты не станешь великим кнесом. Если хочешь, объясню почему.

- Я чужак, - Згур пожал плечами. - Не чту Вознесенного...

- И это тоже. Но главное - тебя не захотят бояре. А без них нам не освободить полночь. Итак - ты не должен думать о Венце...

- АО чем мне думать? - вновь не утерпел Згур. Слишком самоуверенно говорил чернобородый.

- Ты, кажется, хотел вернуться домой? - Асмут впервые улыбнулся. - Тебе, как воеводе, полагается награда, ну и, конечно, подарки от благодарного быдла. Девочки с цветочками, народные гулянья... Но поговорим серьезно...

Улыбка исчезла, превратившись в оскал.

- Ты слишком умен, чтобы просто так уйти, Згур Иворович! Поэтому договоримся так: мне - Белый Кром, тебе - Лучев. Можешь прихватить еще пару соседних городишек - не жалко. Здешнее быдло готово перед тобой ползать на брюхе - пусть ползает. Стоит лишь намекнуть, что кнесне Горяйне нужен супруг, и ты опомниться не успеешь, как станешь кнесом... - -

Намекнуть? Вот, значит, как? Кажется, уже намекнули...

- Горяйна - не та женщина, с которой сладко на ложе. Она, даже лежа под мужем, будет думать о державных делах. Но Горяйна - не единственная девка в городе...

Теперь в словах чернобородого слышалось презрение. Згур вспомнил платок, прикрепленный к шлему, и сцепил зубы. Кажется, Асмут действительно принимает его за обычного наемника! Зря! Хальг думает иначе...

- Такова цена, воевода. Что скажешь? Ответить? Темные глаза глядели в упор, и Згуру внезапно показалось...

- Что сказать, Асмут Лутович? Ты ведь и сам не все сказал!

-Да...

Чернобородый отвернулся, отошел к стене, бросил взгляд в гаснущее окно.

- Не все... Не хотелось обсуждать это с чужаком, но раз речь идет о Лучеве... У меня есть еще одно условие. В городе живет человек, который мне много должен. И есть девка, которая мне нужна. Ты мне их отдашь...

Негромкий голос боярина постепенно окреп, налился тяжелой ненавистью.

- Твой воевода - Ярчук... Этот беглый холоп убил моего сына. Единственного... Убил предательски - в спину. Я хочу содрать с него кожу - медленно, кусок за куском. Он - мой. И его девка - эта огринка - тоже моя. Она наложница сына...

Згур отвернулся, чтобы Асмут не увидел его лица. Чернобородый помнил обо всем - даже о Вешенке.

- Я думал, что сучонка давно сдохла, но она оказалась живучей. Мне сообщили, что эта девка здесь, в Лучеве. Я не собираюсь спать с нею. Но эта дрянь предала мою кровь, я отдам ее своим стражникам на недельку-другую. Пусть почувствует, что такое измена! А потом, если не сдохнет, - сожгу в срубе. Это мое право, Згур Иворович, и мой долг перед сыном. И ты не станешь мне перечить...

Згур вспомнил улыбающуюся Вешенку, зовущую его попробовать вареников, - и понял, что седой сканд прав. "Кто-то" не доберется до Белого Крома! Но внезапно перед глазами встало лицо отца, такое, каким он видел его во сне. Еще совсем недавно он, сын Навко Волотича, тоже мечтал о мести! И это тоже казалось его правом и его долгом...

- Думаешь, я слишком жесток, Згур Иворович? Хвала богам, если твои близкие живы и здоровы...

Згур понял - он не судья Асмуту. Никогда он не отдаст венета и его приемную дочь этому холодному жестокому человеку, но судить великого боярина он, Згур, не вправе. Как не вправе судить Ярчука, мстившего за свой погубленный род.

- Жесток? - Згур знал, что лучше не отвечать, но понял, что отмолчаться не сможет. - Не знаю... Но мстить женщине...

- Не женщине! - Асмут резко шагнул вперед. - Твари! Суке, укусившей кормившую ее руку! Таких нельзя жалеть!

- Нельзя жалеть... - повторил Згур, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. - Нельзя жалеть, зато можно бить плетью, кнутом, насиловать...

- О ком ты? - чернобородый отшатнулся. - Я к этой огрской сучонке даже не притрагивался!..

- Ты сказал "таких", великий боярин. К Вешенке "притрагивался" твой сын. У тебя есть другая...

- Что?!

В темных глазах теперь был не гнев, а лишь удивление. На миг Згур растерялся, но тут же зло хмыкнул. Выходит, коротка у чернобородого память!

- Ивица! Или забыл, боярин?

И тут случилось то, что Згур менее всего ожидал. Могло статься все: Асмут схватится за меч, кликнет стражу, просто вспыхнет гневом. Но великий боярин молчал, и в этом молчании было что-то другое. Наконец стало ясно: Асмут поражен, сбит с толку...

- Згур Иворович! Насколько мне ведомо... Ивица - твоя девушка...

И тут настало время онеметь Згуру. Асмут пожал широкими плечами, присел на кресло.

- Ты бы мог мне и сказать, воевода! Все-таки она - моя родственница. Но Ивица - уже взрослая, ей виднее, как поступать... Кнут? Не хочу тебя обидеть, но кто-то из нас сошел с ума. Да я к ней и пальцем не притронулся! Ни я, ни отец, ни ее покойный муж...

Згуру почудилось, что он и вправду сходит с ума. И самое страшное - он понял: великий боярин не лжет.

- Отец Ивицы погиб, мы взяли ее в дом. Два года назад она вышла замуж за моего племянника. Он тоже погиб -

под Белым Кромом, в войске великого кнеса. У нее сын, ему чуть больше года. Она отвезла ребенка в Жирйцы, там сейчас безопаснее...

Згур не знал, что и думать. Перед глазами стояло лицо Ивицы - заплаканное, полное боли. Хриплый голос вновь повторял: "Если умру... Не забудь... Отомсти..." В ту первую ночь девушка сама пришла к нему, сама поведала о том, что задумал Асмут! Но ведь он видел страшные рубцы на ее теле, пальцы помнили их неровные края... Выходит, у нее ребенок! Вот почему Ивица так часто бывает в этом селе! Но почему она не сказала? Побоялась, что он не поймет?..

- Не знаю, что она тебе наговорила, - Асмут недоуменно покачал головой, усмехнулся. - Вообще-то говоря, это не мое дело, но... Когда погиб ее муж, Ивица хотела выйти за меня. Я ведь вдовец. Но я отказался. Кажется, она была не очень рада...

Згур не стал отвечать. Хотелось одного - бросить все и скакать во весь опор в Жирйцы, чтобы увидеть ее. Увидеть - и спросить. Неужели лгала? И когда говорила о любви - тоже? "Положи меня, как печать на сердце твое..." Згур прикрыл глаза. Нет! Нет! Кому он верит? Этому убийце?

- Думаю, ты разберешься сам, Згур Иворович. А я разберусь с этим грязным дикарем и его девкой. Тебе понравится Лучев. Говорят, Валин больше, но лучше быть кне-сом, чем сыном наместника.

Асмут уже все решил - и за него, и за себя. Згур не стал спорить - он тоже решил. Чернобородый слишком рано начал примерять Венец.

Ветер развевал знамена - красное с белым Единорогом и небесно-голубое с узорной плетеной тамгой - Стяг Лу-чева. Другие знамена - восьми городов, что примкнули к союзу, везли чуть позади, за передовой сотней. Солнце - Небесный Всадник - только начинало свой извечный путь над землей. Жара еще не наступила, и люди, и кони споро двигались вперед по узкой, разбитой дороге. Недавно прошел дождь, прибив белесую пыль. Воздух был свеж, пахло конским потом и близкой рекой.

Певуша осталась позади. Все первые дни похода Згур боялся не успеть. С тревогой он ждал возвращения передовых дозорных, ожидая услыхать о том, что Лайв перешел

реку. Но конуг не спешил. Лазутчики сообщали, что он по-прежнему стоит возле Урома, хотя все его ватаги уже собрались, а разоренная округа не могла снабдить скандов припасом. Оставалось гадать, что задумал Торунсон. Через верных людей Згур пустил слух, что в его войске не менее трех тысяч латников, а из мадской земли уже спешит подмога. Трудно сказать, поверил ли конуг. Но Згур знал - перед битвой силы врага всегда кажутся больше. А может, Лайв по-прежнему ждет помощи от седого Хальга?

Лазутчики сообщали и о нем. Войска Олавсона стояли на полночь от Белого Крома, но к столице не приближались. Хальг словно приглашал: путь свободен, дорога широка. Один из отрядов Асмута даже сумел пробиться к воротам Белого Крома. Увидев значок великого боярина, развевавшийся над строем, горожане высыпали на стены, а стража поспешила открыть ворота.

Но до столицы было еще далеко. Впереди был Лайв -и сотни его "рогатых", озверелых от ненависти и жажды мести. По пути к Урому сканды уничтожали все - и села, и людей, и скот - даже садовые деревья. Надо было спешить, не дать превратить землю в черную пустыню.

Кнесна Горяйна ехала рядом - на белой тонконогой кобыле, покрытой малиновым чепраком. Ветер развевал полы синего плаща, надетого поверх легкой кольчуги. Небольшой, отделанный серебром шлем скрывал светлые волосы. Маленькая женщина выглядела сущей поленкой, альбиршей-воительницей, подобной тем, что вместе с войском Велегоста вышли на Четыре Поля. Згур поглядывал на кнесну, с трудом скрывая усмешку. Сам он не спешил надевать бронь. Успеется! Враг далеко, а дни стоят жаркие. Да и не тот воевода, кто первым рвется на вражий строй.

Ярчук был где-то впереди, с дозорами. Второй воевода по-прежнему не стремился показываться кнесне на глаза. В последние дни похода, в суматохе сборов, Згур краем уха услыхал, что лучевские бояре уже подходили к Горяйне с просьбой найти себе супруга, дабы земля не вдовствовала. При этом они вспоминали, что и батюшка кнесны был простым воеводой, к тому же чужаком и даже не венетом. Одни боги знают, что ответила кнесна, но о разговоре узнали, и какая-то болтливая сорока явно поспешила принести его на хвосте Ярчуку. Уж не с того ли венет заскучал?

Згур выехал из строя и, ударив коня каблуком, поднял-

ся на невысокий холм. Отсюда была видна вся дорога - и стальная змея, ползущая от синей ленты реки. Издалека войско казалось большим, многолюдным, но Згур знал, что только половина обучена держать строй и сносно владеть зброей. За конным отрядом краснели высокие перья - три сотни фрактариев дружно чеканили шаг. На них и была вся надежда, однако из тех, кто когда-то встретил Згура у перекрестка, уцелело чуть больше половины. Остальные были добровольцами из Лучева, и лишь немногим из них приходилось служить в настоящем войске. Кто знает, выстоят ли новобранцы, когда сканды попытаются прорвать их строй?

Комита заметили. "Катакиты" из сотни Гусака, шедшей первой, дружно взмахнули руками:

- Хайра! Хайра! Хайра!

Згур поднял вверх ладонь, отвечая на приветствие, и невольно подумал о том, что мало кто из этих ребят вернется домой. Да и некуда им возвращаться. Поистине, хлеб наемника горек...

Он спустился с холма и вернулся к плещущим по ветру Стягам. Кнесна обернулась, губы еле заметно улыбнулись.

- В порядке ли войско, воевода?

Проще всего было ответить "да", тем более шли дружно, отставших не было, а припаса пока хватало. Но Згур не торопился.

- Отвечу после битвы, кнесна.

- Вот как... Как же ты собираешься победить Лайва, скажи?

Лучше всего отшутиться, ответить, как говаривали великие полководцы в давних байках. Хотя бы...

- Победить не смогу, кнесна. А вот обмануть попытаюсь.

- И как же ты думаешь его обмануть? Она не приняла шутки. Голубые глаза смотрели требовательно и строго.

- Я не боюсь погибнуть, комит! Но если нас разобьют, погибнет и Лучев. Я отвечаю за него перед богами и душами моих предков. Но войском командуешь ты!

Это был упрек. Ему вновь кидали в лицо знакомое:

"Наемник!" И обижаться нелепо.

- Сканды дерутся лучше, кнесна. Один "рогатый" легко справится с тремя ополченцами. Можно задавить их числом - выставить в поле толпу в двадцать рядов с длинными копьями. Но нас слишком мало...

Горяйна слушала, не перебивая, маленькие губы сжались, глаза, не отрываясь, смотрели вперед - на Стяг.

- Зато у нас есть конница. Немного - всего три сотни, но это латная конница, кнесна.

- У них тоже есть конница, - возразила Горяйна. Згур усмехнулся:

- Нет. Сканды сажают своих воинов на коней, чтобы быстрее передвигаться, но сражаются пешими. Против ватной конницы они ничего не сделают.

- Нашей конницей командует Асмут Лутович, - негромко, без всякого выражения, проговорила кнесна.

Згур только пожал плечами. Из трехсот всадников почти двести привел великий боярин. Но не с руки ему предавать, пока Торунсон не разбит.

Горяйна задумалась, наконец недоуменно поглядела на

Згура:

- Не пойму тебя, комит! Если мы нападем на скандов в лесу, наша конница бесполезна. Если в чистом поле - то они сумеют разбить нашу пехоту. Так?

- У вьючной лошади спросили, что ей больше нравится - подъем или спуск, - улыбнулся Згур. - Лошадь подумала и ответила: "Есть еще и третья мерзость - трясина!" В лесу и в чистом поле нам с Лайвом не справиться. Но и он боится леса - помнит наши засады. И поля боится -

остерегается конницы.

- Не пойму! - кнесна вздохнула. - Объясни, воевода! На этот раз задумался Згур. Странное дело, не только в любви, но и на войне не все можно выразить словами.

- Холмы, кнесна. Здесь, за Певушей, лесов мало, зато много холмов. Скорее всего Лайв будет искать удобную позицию на холме. Это и не поле, и не лес. На холме легко обороняться - и оттуда удобно бить. Вот этого я и жду...

Да, скорее всего так и будет. Сканды - мастера строить окруженные частоколом таборы. Такой табор всегда хорошо иметь за спиной, когда атакуешь врага.

- Мне нужно небольшое поле, кнесна, - узкое, защищенное холмами. Там я смогу построить пехоту и послать в бой конницу. Вот и весь секрет.

- А Лайв этот секрет знает?

Згур усмехнулся, глубоко вдохнул горячий, накаленный в лучах солнца воздух. Ну и жаркий денек впереди!

- Знает, кнесна! Он знает много секретов. Но ему трудно угадать, что именно нужно мне. Поэтому я и сказал, что попытаюсь его обмануть.

- Обмануть...Горяйна тоже усмехнулась, но невесело. - Сколько тебе лет, воевода?

Намек был понятен. Лайв - опытный воин. Конуг провел в походах больше, чем Згур прожил на свете.

- Мне двадцать лет, кнесна. Но я попытаюсь...

- Значит, ты веришь в победу?

В ее голосе слышалась затаенная тревога. Згур вновь хотел ответить шуткой, но передумал. Кнесна хочет знать правду - и она должна ее знать.

- Верю. Не имею права не верить. Но это будет тяжелая победа.

Первый скандский отряд встретился ближе к вечеру. Сотня "рогатых" занимала небольшое полусожженное село, стоявшее возле шляха. Боя не приняли. Завидев дозорных, сканды тут же ушли, запалив то, что еще уцелело. Ночью дважды трубили тревогу - сканды подходили к самому табору, но вновь не решились напасть.

Так продолжалось еще два дня. Войско двигалось вперед, "рогатые" были поблизости, но в бой не вступали. Зато теперь приходилось идти по пустыне - ни одного уцелевшего села, ни одного колодца. К счастью, по дороге встречалось немало небольших речушек, что спасало от жажды. "Рогатые" даже пытались поджечь лес, но недавние дожди не дали огню разгореться.

К полудню третьего дня вдалеке показались деревянные стены Урома. Згур приказал остановиться, выслав вперед конницу, но вскоре стало ясно - город пуст. Да и не было больше города. Над неровными крышами поднимались клубы черного дыма. Сканды ушли, оставив пожарище и десятки отрубленных голов, сложенных в кучу возле городских ворот. Удушливый запах гари и горящей плоти не давал подойти близко. Згур приказал провести сотни мимо страшной памятки и лишь потом похоронить то, что осталось от горожан. Сомнений больше не оставалось - сканды будут драться до конца. Они не ждали пощады - и не собирались никого щадить.

За Уромом начинались холмы, тянувшиеся к полночи на много дней пути.Згур понял - здесь и быть сражению.

Вскоре вернулась разведка, сообщив, что скандский табор находится неподалеку, на вершине невысокой горы. Ночью Згур с десятком всадников подъехал почти к самому частоколу, за которым горели костры и слышалась чужая речь. Все стало ясно. Сканды словно приглашали подойти ближе, к крутым неровным склонам. Когда рассвело, Згур начал выдвигать сотни поближе к врагу, но вскоре дозорные сообщили, что Лайв ушел. Теперь его табор был на другом холме, в нескольких часах пути к закату.

Згур долго сидел у расстеленной прямо на траве мапы. Замысел конуга становился ясен. "Кошки-мышки", старая детская игра, которую знал каждый мальчишка в Буселе. Лайв станет двигаться от холма к холму, ожидая неосторожной атаки. Но это не будет длиться вечно. Стоит Згуру увлечься, отойти чуть в сторону - и Лайв бросит своих "рогатых" на полночь к Певуше. К тому же припасов оставалось в обрез, а среди холмов трудно найти воду. Наверно, сканды заранее осмотрели местность, каждый холм, каждую ложбину, и теперь уверенно чувствовали себя на неровной "игральной доске".

На следующий день повторилось то же. Сканды перебрались на другой холм, еще дальше на закат, словно заманивая врага подальше от лучевской дороги. На этот раз конуг разбил табор возле небольшого села со странным названием Два Холма. Село прилепилось на самой вершине холма, а за ним темнела роща, густая, так и просившаяся, чтобы спрятать в ней войско.

Згур долго лежал в высокой траве, глядя на светившийся огнями скандский табор. Лайв уже успел поставить частокол и теперь чувствовал себя в безопасности. К тому же - село. В домах удобно держать оборону, их можно зажечь, когда начнется атака...