Чтение 37–й страницы книги ~Я не вернусь~

Замолчал Иолай, Иолай Копейщик, Иолай Чужеду-шец. Может, и права была пифия? Проще не знать, проще верить в Золотой Век...

И чем помочь, не знаю. Я не бог, Диомед, и боги меня не послушают. Ты ванакт, тебе смотреть. Говорят, дядя... Геракл, он верил в тебя. Знаешь, он считал, что вы очень похожи!

Другой бы после таких слов возгордился. Да что там, возгордился! На Олимп бы вознесся без всякого Пегаса!

Другой - не я.

Похожи, Ификлид? Чем? Тем, что оба... больные?

И этим тоже, - его голос прозвучал спокойно, без тени сочувствия. -

Мой... дядя много лет не мог с этим справиться. Тебе все-таки легче, ванакт, ты, кажется, сумел. Когда ему... Алкиду было плохо, его спасал брат, Ификл. Дядя заметил, что твой друг...

Сфенел, - усмехнулся я. - Богоравный из богоравных Сфенел Капанид. Когда один богоравный превращается в Дурную Собаку, другой слегка сдавливает ему горло. Помогает!

Не в этом дело, - негромко возразил Чужедушец. - Просто твой друг оказывается рядом. Ты еще не понимаешь... Поймешь! Потом...

Спорить не хотелось. Может, Копейщик и прав. Может, и пойму...

Пора было уходить. Я встал, помедлил.

Как мне сделать Третий Шаг, Иолай? Может, тогда смогу...

Он качнул головой - медленно, не глядя на меня.

Третий Шаг - это Шаг богов. Вернее, тех, кто на-двает себя богами.

Попробуй!

Уже у порога я обернулся. Странно, с Гераклом было егче. Мне даже иногда казалось, что мы с дядей - сверстники.

Когда мне было шесть лет, Иолай, мы с другом решили убить гидру. В Лерне, у моря...

Ну и как?

Хотелось просто пошутить, но он даже не улыбнулся. Я развел руками:

Убежали!

Мне было тогда двенадцать, - холодно бросил он. - Я не бежал. Мы ее убили.

* *

Если не хочется возвращаться...

Мокрая дорога под колесами, топот копыт, мелкий дождик в лицо. Славно! Так

бы и ехал - до края земли и дальше, за край, к гипербореям, к Гесперидам. За край - а потом обратно. А может, и не надо будет обратно! Ведь говорят, мир наш вроде шара большого, и если бы не границы, что между Номосами легли, кругом объехать можно. Сначала один раз, затем другой...

Хорошо!

Особенно если не хочется возвращаться домой...

* *

Как тебе мое новое ожерелье, ванакт? Камни ничего, но работа все-таки не критская. Надо бы с торговца шку-РУ спустить, чтобы не врал! Застежка! Ну, разве это крит-^ая застежка?

Кроме ожерелья, на моей супруге больше ничего не было. В гинекее она так и ходит - голой. Даже зимой. Вначале я надеялся - простудится, сляжет. Да где там!

Мне надо в Пелопсовы Палаты...

Успеешь!..

Богоравная Айгиала сняла ожерелье, аккуратно уложила его в алебастровый ларец, качнула худыми бедрами.

Я, кажется, еще не вдова!

Я застонал - мысленно, конечно. Увы, она не вдова, а я-не вдовец. А я еще думал когда-то, для кого боги эту страхолюду сотворили? Оказалось, для меня. Худая, ребра кожу рвут, конопатая, левый глаз в сторону смотрит. И хорошо, если в сторону. Но сегодня в мою богоравную в очередной раз вселились даймоны. Это бывает - когда я на несколько дней уезжаю. И когда в Палате Печатей задерживаюсь. И по храмовым праздникам. И по полнолуниям. И просто так.

И тогда Айгиала, дочь Амфиарая Вещего, вспоминает, что она еще не вдова.

Не накинулась, неспешно подошла. Знала - никуда не денусь. Так же

аккуратно, как только что ожерелье, расстегнула фибулу на моем фаросе, хищно дернула губой...

Я еще не вдова, ванакт!...Вначале она попыталась называть меня

"Диомедиком" - по примеру братца Заячьей Губы. "Диомедика" я пресек. Это была первая победа - и последняя.

Не вдова!..

Каждый раз, когда я ложусь на нее, опасаюсь, что ребра моей богоравной супруги прошьют меня насквозь. Но это было бы не самой большой бедой.

(А еще у нее изо рта пахнет! Благовония сидонские бочками покупает, а изо рта - как из поварни, когда там котлы моют.)

Ну, что стоишь? Иди! Иди сюда, быстро! Все! Пропал! Костлявые руки - засовом на спине, худые, в рыжих волосах ноги бока сжимают...

Ты... мой супруг! Богами... богами данный! Ясно? А я - не вдова! Не вдова-а-а!..

Задергалась, зашипела, завыла. И мне выть захотелось...

Но даже не это - самое скверное. И даже не то, что ей больше по нраву

женщины, а не мужчины (в добрый час, женушка!). Я думал, она дура, конопатая сестричка Алкмеона.

Зря думал!

Не спеши! Еще успеешь... к своей! Оскалилась, медленно провела ладонью по мокрому лону, лизнула палец, затем другой.

Я не оставлю твоей Амикле и капли! Понял? Ты будешь сеять только в меня!

Я - твоя жена. Твое семя - мое!

Вот как? - огрызнулся я. - А что же ты, богоравная, всех рабынь во дворце перелюбила?

Завидуешь, муженек? Завидуешь?

Ее пальцы легли на мои колени, поползли - выше, выше...

А давай договор заключим! Ты свою рабыню бросишь, а я тебе любую женщину приведу. Прямо сюда! Хочешь Креусу, жену Полидора? Она толстенькая, щипать приятно...

Я попытался отстраниться, да где там! Держит, не отпускает. Сколько же даймонов в нее вселилось на этот раз? А может, и без них обошлось. Просто шепнула какая-нибудь гарпия, где я по вечерам бываю. Много тут гарпий, в Новом Дворце!

Я не против, если ты задерешь кому-нибудь юбку, ванакт! Мне даже интересно поглядеть будет. Люблю смотреть! Но я не потерплю соперницы у трона! Понял? Не потерплю! С рабынями можно спать, но не любить их! А сейчас ты будешь любить меня! Я тебя высушу, муженек, высушу! Высушу! Ничего ей не оставлю!

Ее пальцы - опытные, гибкие - уже взялись за работу. Богоравной Айгиале было двадцать семь, когда боги (ух, боги!) наконец нашли ей мужа. Эти годы она не потратила зря. Как-то призналась, что первым у нее был младший брат - Алкмеон. Я даже не удивился.

А твою рабыню я достану, достану, достану! Она слишком много возомнила о себе, храмовая подстилка! Молчи, я - твоя жена, молчи!

Губы скользили по телу умело, расчетливо, пальцы знали свое дело, и я вдруг понял, что сейчас, в этот миг, я хочу эту некрасивую, не любящую меня женщину, хочу, чтобы она выла, царапалась, дышала мне в лицо...

Вот так! А теперь подумай, как ты меня ненавидишь! Как я ненавижу тебя!

Как я сейчас закричу, потому что ты умеешь делать больно, больно, больно!.. У меня было много мужчин, они так же лежали на мне, они были во мне, и я их ласкала, ртом, губами, руками, я глотала их семя...

Я ненавидел ее. Ненавидел - и хотел. И это было самым страшным.

* *

В Лерне - порядок, в Трезенах - порядок, в Тиринфе - порядок. И в Аргосе тоже - порядок. Хоть табличек с донесениями не читай!

Я и не читаю. Дядя Эвмел читает. Читает - откладывает. Налево - направо, налево - направо.

Вечер, мягкий сумрак за окнами, Палата Печатей. Мы с дядей вдвоем. Ему домой неохота - и мне неохота. Собственно, я дома, за стенами Лариссы Неприступной, в Новом Дворце. Уже четыре года как дома! Но... никак не привыкну. Все хочется на Глубокую, но там сейчас пусто, да и дом уже не тот - новый, чужой.

То ли дело Капанид! Придет к себе, в обитель богоравных Анаксагоридов, посадит на шею богоравного Комета Сфенелида, а тот его за бороду - хвать! (Выросла-таки у Сфенела бородища! Не то что у меня - смех на подбородке.) Капанид - басом, и Сфенелид - басом. Завидно даже! И у Промаха сын (Дылдид, стало быть), и у Полидора. А у Эвриала - дочка. Коричневая, вся в папу...

От Менелая, Тидид! Он о посольстве пишет. Ах да, замечтался!

Мы с тобой ошиблись. Главный в посольстве не Эней, а Парис. Парис

Приамид.

Кто? - лениво удивился я. - Это от какой жены? Упомнить всех сыновей

Приама Троянца не может никто. Пр одним спискам их сорок восемь. По другим - пятьдесят два. Вот кого жены высушили! Ему, Лаомедон-тиду, и пятидесяти нет, а, говорят, хуже дяди Эвмела выглядит.

Представь себе, от старшей, Гекубы. Вырос с пастухами, недавно взят ко двору, жена до сих пор коз пасет...

Чушь какая-то! - отмахнулся я, разом потеряв всякий интерес к неведомому мне козопасу Парису. - Да что нам за разница?

Уровень! - Дядя наставительно поднял палец. - Одно дело - во главе посольства опальный родич, такой, как Анхизид, совсем другое - сын от старшей жены.

Кажется, Троя действительно желает договориться.

Я пожал плечами. И тут - всеобщий мир, торговля и

Цгрядущее благоденствие. Скоро и вправду можно будет

править, сидя лицом к югу!

...Если бы не Иолай! Если бы не отчаянный крик пи фии! Если бы не предчувствие - давящее, не дающее спать по ночам. Слишком все хорошо в богоспасаемой Элладе!

Слишком все хорошо! ...Пьяница, которому не дают пить. Кипящий котел под закрытой крышкой...

Грибница, - вспомнил я. - Иолай сказал "Грибница", дядя. Вернее, он сказал: "Восточный Номос - Грибница". Это что-то важное?

Дядя отложил табличку с письмом из Спарты, вынул из-под века хрусталь.

В общем, нет. Во всяком случае, ничего нам не объясняет. Если хочешь, расскажу... Вечер, мягкий сумрак за окнами, легкое потрескивание светильников. В Аргосе все спокойно. Нам с дядей никуда не хочется идти...

...Вот даже как? Выходит, без нас ОНИ - просто призраки ? Выходит, мы сами пустили ИХ, эту Семейку, в наш Номос? Без Грибницы - храмов, жертвенников, идолов, герм (радуйся. Ворюга, люблю тебя!) - ИМ не ступить на нашу землю, не услышать, не увидеть нас. Без нас ОНИ просто умрут с голоду, как покрытый паршой нищий в зимнюю ночь! Вот почему нас заставляют строить храмы, алтари, воздвигать кумиры - то, что связывает ИХ с нашим миром! Не первый век строим! И теперь Грибницы опутывают всю Элладу, но Им этого, кажется, уже мало, и теперь нам придется тянуть ИХ Грибницы дальше - на восток, в чужой опустевший Номос.

А впрочем, чему удивляться? Это для нас они - боги, а на самом деле вся эта Семейка - просто Вестники, Вестники Единого. Вестники, забывшие передать Весть...

Как все просто! Да только Грибницу можно и ножичком - острым, аласийской бронзы. А можно и просто - с корнями...

Ох, интересно получается!

* *

Все кончается, господин мой Диомед! Все когда-нибудь кончается!

Нет, маленькая, нет...

На Амикле - критское платье. То самое, в котором она приехала ко мне в Куретию. Давний подарок братца Ферсандра! Почему она надела его сегодня?

Все кончается, мой Диомед! Ты уже взрослый, и тебе уже не нужна глупая девчонка, которая умеет только одно - любить тебя...

Мне только двадцать! Тебе и восемнадцати нет. Но ты не глупая девчонка!

Ее ладонь легко касается мой щеки - как когда-то.

Мы выросли, господин мой! Ты уже не тот мальчишка, что мог любить меня, забыв обо всем, а я не глупая девчонка, которая имела наглость прекословить богине. Мы оба стали взрослыми...

Погоди!

Выслушай! - Ладонь ложится мне на губы. - Все-таки я немного Киприда, я научила тебя любви. Но сейчас я тебе уже не нужна.

Прекрати! Сейчас же прекрати!

Я сжал ее плечи, вдохнул такой знакомый запах - запах ее кожи, прижался губами к губам. Она не двинулась с места. Ждала.

Я отстранился - недоумевая, в растерянности. Что-то не так! Почему я не вижу серебряного пламени, не слышу ночного ветра? Богиня исчезла, осталась женщина. Очень красивая женщина в дорогом старинном платье...

Да, что-то не так. И не сегодня это началось, не вчера...

Дело не в твоей жене, Диомед! С ней все как-то устроится, уляжется. Дело в нас с тобой. Разве я не вижу? Ты заставляешь себя спать со мной! Ты даже глаза закрываешь! Разве можно так, насильно!

О чем ты? - поразился я.

О нас. О нас, господин мой Диомед. Нельзя любить память. И в благодарность любить - тоже нельзя. Любят просто - как и умирают. Может, если бы у меня были дети... Говорят, только ребенок может вернуть любовь. Но боги рассудили именно так. Прощай!.

Ты что? Ты!..

Она медленно встала, улыбнулась.

Помнишь это платье? Когда ты обнял меня там, у шатра, я вдруг поняла, что лучше уже никогда не будет. Никогда! Знаешь, я боялась гнева богини, думала, что Пен-норожденная отомстит... Но она добра, я вернусь к ней. Не ищи меня, господин мой! Мы никогда не забудем друг друга, но - не ищи!..

Я замер, застыл, окаменел. Словно все это было не с нами. Словно не Амикла уходила от меня. Словно не мне надо немедленно что-то сказать, придумать, сделать...

В последний раз прошелестела тяжелая критская ткань...

Я так и остался стоять, не понимая. Все еще не понимая. Не желая

понимать!..

* *

Тидид? Да ты чего? Ночью, один, без гетайров?

Пошли они все к воронам, о богоравный басилевс Сфенел! К Гадесу! В

Ехиднин афедрон! К Кроновой бабушке!

Гм-м-м... А может, выпьешь? Сейчас принесут, мне недавно кипрского прислали. Да что случилось-то? Не с Амиклой?

Капанид, ты... Больше никогда... никогда не произноси ее имени! Понял, ты, богоравный? Понял? Понял, ванакт недовенчанный?!

М-м-м... Тебе разбавить? Знаешь, первую лучше не разбавлять.

По-фракийски.- Думаешь, поможет?

М-м-м... А про других женщин можно... это... произносить? Слыхал, Елену украли?

Золотую? Из храма на Глубокой? - Не-а, настоящую, из Спарты. Служанка с торга прибежала, кричит...

Да не мели ерунды, Капанид! Давай и в самом деле... По-фракийски.

* *

Нет-нет, украли, ее действительно украли, Айгиа-лочка! Эней ее украл,

Приама Троянского родич! В мешок посадил, на корабль притащил... Менелай-то, бедняжка, как раз на Крит перед этим уехал, деда хоронить!

Да что ты говоришь, милочка?

На этот раз моя супруга изволила надеть хитон. Правда, очень короткий.

Такой же, как на Креусе, жене Поли-дора.

Погнались за ними, да куда там! Эней ведь, говорят, самой Киприды сын, вот она ветры и послала...

На меня, хвала богам, внимания пока не обратили. Заняты - моя богоравная супруга Креусу по плечику пухлому гладит, та ее - по коленке.

Я бы сюда, в свои (мои, ха!) покои и не заходил, но надо же фарос сменить.

Больно фракийский у него вид после вчерашнего!

Ой, Тидид! А я вот Айгиалочке рассказываю... Посмотрела на меня. Умолкла.

Ну, я побежала! Мне еще в храм надо, к Гере Ан-фии, мы с Полидориком жертву приносим за нашего маленького. Ой, где мой гиматий? Ты знаешь, Тидид, здесь так жарко, так жарко, хоть голой ходи... Ой!

Я проводил ее взглядом и побрел к себе, не желая ни видеть, ни слышать, а уж разговаривать - тем более. Но куда там!

Еще и пьянствуешь? Хорош, ванакт аргосский!

Алкмеон был лучше, - буркнул я, не оглядываясь. - Поезжай к нему, он, говорят, сейчас в Акарнании...

Я с тобой разговариваю!

Обернулся. Рядышком уже она, моя богоравная! Губы поджала, глазами сверкает.

Я не желаю, слышишь, не желаю, чтобы мой муж, ванакт Аргоса, шлялся по ночам неизвестно где! Я не желаю, чтобы об этом болтали на торге!..

Зря это она! Даже зайца не следует загонять в угол. Говорят, заяц от отчаяния орла убить может. А я, в общем-то, не совсем заяц.

Если ты не одумаешься, я обращусь к совету гиппетов, я...

Угу, - кивнул я.

Посмотрела мне в глаза. Осеклась.

Мне - новый фарос. Подбери получше. И хитон.

Я тебе не служан... - дернулись губы. - Сейчас, ванакт!..

И еще! - перебил я. - Мы, кажется, кое о чем договаривались, богоравная.