только... Простите.
вздохнула - и в этот момент ее схватил спазм, да такой, что Эгерт
зашатался.
дочь, он перевел на Эгерта неласковый, подозрительный взгляд:
чувствовать... Как вы можете допускать, чтобы она... - он перевел дыхание.
Отец и дочь смотрели на него, не отрываясь; клещи спазма понемногу
разжались, и Эгерт ощутил, как Торию накрывает волна облегчения.
- Я уже ухожу... И я знаю, что я виновен. Знаю, что я убийца... То, что со
мной сделали - плата. Может быть... - он содрогнулся, - может быть,
Скиталец не сжалится и не снимет шрама... Что ж. Вам легче?
прижала ладонь к виску.
здесь... бесполезен, а ей меня видеть больно... Я ведь понимаю.
судорожно стиснутые в кулаках свечи заливают воском его одежду, и сапоги,
и обожженные ладони.
всматриваясь в изможденное Эгертово лицо. Во взгляде его был такой напор,
что Соллю стало страшно.
душе у нее было чуть легче - может быть, потому, что и головная боль
притупилась.
усадил на скрипучий стул и только тогда обернулся к Тории:
трудом разжав пальцы, он уронил огарки на пол. Вокруг лампы над столом с
мягким шорохом вертелись бархатные ночные бабочки, а из темного окна,
выходившего на площадь, доносилась далекая перекличка сторожей.
декан.
было... один раз, и сегодня - второй... Я над этим не властен... А можно,
я пойду?
господину Соллю?
изумления взгляд.
один только длинный день успевали заработать больше, нежели зарабатывали
обычно за целую неделю. Прохожие страдали от жары, и даже Башня Лаш
исторгала ритуальный звук реже, чем обычно. Лоточники приспосабливали над
головой соломенные зонты с длинной шелковой бахромой, и казалось, что по
площади шествуют огромные цветные медузы. В огромном здании университета
кружилась никем не потревоженная пыль, поблескивала в солнечных лучах,
беспрепятственно укрывала кафедру, и скамьи, и подоконники, и статуи
ученых, и мозаичные полы; жизнь теплилась в пристройках для служащих, в
кабинете декана - он напряженно работал над жизнеописанием великих магов -
и в комнате его дочери, да еще во флигеле - там жил в полном одиночестве
вольнослушатель Солль.
Тория взяла на себя обязанность кормить отца завтраком и ужином. Прекрасно
зная, что, увлеченный работой, декан может за целый день не проглотить и
маковой росинки, Тория сама каждый день ходила в город за покупками, сама
приносила в кабинет еду и тщательно следила за тем, чтобы все до
последнего кусочка было в конце концов съедено.
Тория с корзинкой в руках пересекает университетский дворик. После
грозовых ливней, сменявшихся опять-таки жарой, на дорожке во дворе долго
не просыхала широкая лужа - однажды на пути идущей с базара Тории
обнаружился купающийся воробей.
запросто мог принять за серого нахала какую-нибудь более благородную
птицу; купальщик получал, видимо, несказанное удовольствие от теплой ванны
и не заметил подходящую Торию.
гордый, как на монете, точеный профиль. Он ждал, что, переступив через
лужу, Тория двинется дальше - но она на спешила. Птица самозабвенно
плескалась в своей купели, и девушка с тяжелой корзинкой в руках терпеливо
ждала.
почтив своим вниманием деликатную Торию, вспорхнул на выступающую из стены
балку - сушиться. Тория переложила ручку корзинки из одной ладони в
другую, спокойно и дружески кивнула мокрой птице и продолжила свой путь.
ухитрилась-таки налететь на вольнослушателя Солля.
если б Солль не подхватил ее обеими руками. Оба испугались неожиданной
встречи и некоторое время молча глядели друг на друга.
ее. С ним снова произошла, по-видимому, перемена - лицо со шрамом
по-прежнему оставалось изможденным и невеселым, но из глаз исчезло то
затравленное выражение, которое Тория давно привыкла видеть и научилась
презирать. Теперь это были просто усталые человеческие глаза.
Думать о нем она считала неприличным, однако избежать размышлений тоже
оказалось невозможным: слишком поразил он ее тогда, в библиотеке, поразил
не столько способностью ощущать ее боль, сколько признанием своей вины,
немыслимым, по ее мнению, в устах убийцы. Сама того не сознавая, она
хотела теперь увидеть его снова и разглядеть повнимательнее: что же, он
действительно осознал свою низость? Или это всего лишь уловка, жалкая
попытка вызвать сочувствие и заслужить смягчение приговора?
этот момент не шли ей на язык.
пышной связки лука, свешивающиеся за край корзинки. Из луковых зарослей
выглянуло горлышко винной бутылки и тугой круглый бок золотого сыра.
дальше - ноша оттягивала плечо, и, чтобы сохранить равновесие, ей
приходилось балансировать свободной, выброшенной в сторону рукой.
хриплое, неуверенное:
вертелась привычная резкость - но она не дала ей воли. В который раз и
совсем некстати ей вспомнился тяжелый том, с размаху бьющий по бледному
вытянутому лицу, по щеке со шрамом, по окровавленным губам... Тогда у нее
долго ныла рука и ныло сердце, будто пнула ни за что ни про что бродячую
собаку.
она опять его ударит. Тория досадливо хмурилась и смотрела в сторону.
двинулись дальше - Тория впереди, Солль за ней. Без единого слова
прошествовали через дворик в хозяйственную пристройку; в пустой кухне
Тория царственным движением приняла корзинку и водрузила на стол.
возможно, что она его поблагодарит?
неожиданно для себя:
чувствовали... То не могли бы просто так всаживать шпагу в живого
человека, верно?
Подтвердил безучастно:
Круз Андрей
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Трубников Александр
Андреев Николай
Майер Стефани