калачиком, натянув до глаз одеяло. И чтобы за окном пошел снег вместо
этого подлого дождя. Снег, вой ветра в дымоходе, треск дров в печи.
почувствует себя здоровым и полным сил...
до смерти перепутанный секретарь.
Глава 16
секретно-политического отдела ВЧК закрыл глаза, стиснул ладонями виски.
Голова у него тупо болела, в затылке часто и неритмично тюкало, словно там
обосновался маленький злой дятел.
с музыкальным замком, подошел к выходящему на Кузнецкий мост окну, откуда
через полуоткрытую створку доносился ровный шелест дождя, перебиваемый
гулом моторов и кряканьем клаксонов отъезжающих от наркомата иностранных
дел автомобилей. Неплохо бы и самому вызвать машину, подумал он, и поехать
домой или хотя бы в "Бродячую собаку", где, несмотря на военный коммунизм,
можно выпить пива, а если знаешь буфетчика, то и чего покрепче,
расслабиться, послушать споры об искусстве нового мира. После полуночи
туда забредает в сопровождении друзей и прихлебателей Есенин, бывают
Маяковский, Вахтангов, Мейерхольд. Чекист считал себя знатоком поэзии и в
богемном кругу отвлекался от неизбежных реальностей классовой борьбы.
у царских чиновников выходило. Работали с десяти до четырех и все
успевали, огромная империя крутилась, был порядок, а тут хоть целые сутки
напролет сиди, все равно никак не управляешься.
"Россия" освещался дрожащим язычком пламени внутри закопченного и
треснувшего стекла семилинейной керосиновой лампы. Большую часть помещения
скрывал полумрак, но в круге света можно было различить его суровую,
аскетическую обстановку. Буржуйка с трубой, выведенной в форточку высокого
венецианского окна, обшарпанный канцелярский стол, ряд разностильных
стульев вдоль стен, массивный колченогий сейф, с левого угла подпертый
кирпичом. У двери деревянная вешалка, на колышках которой солдатская
шинель, фуражка со звездочкой и маузер, подвешенный за длинный ремешок.
(Как коммунисты отчегото любили маузеры! Словно бы его длинный ствол и
десять патронов в магазине могли помочь, если что... Или из него
расстреливать удобно?)
махорочных окурков.
четверти девять, и город за окном тонул во мраке, словно сразу за
пределами Лубянской площади начинались глухие подмосковные леса. Лишь
кое-где светились тусклые огоньки в незашторенных окнах ближайших зданий.
столу и снял трубку телефона. - Зайди ко мне, Вадим.
оставался на службе. Неважно, есть у них работа или нет. Пусть ищут, если
на фронт не торопятся. Да ведь и клиентура у них такая, что предпочитает
по ночам из нор своих выползать. Днем-то они все честные спецы и
безобидные спекулянты.
талантливо, хоть и окончил всего шесть классов гимназии и к политическому
сыску раньше отношения не имел даже как поднадзорный.
более-менее заметная фигура из не успевших сбежать или умереть была у него
на контроле. Но, к сожалению, заниматься приходилось не только ими.
молодой человек совершенно пролетарского обличья. Старенький черный
пиджак, сатиновая под ним косоворотка, заправленные в сапоги с галошами
суконные штаны. Если бы не лицо, неуместно чистое и с внимательными,
умными глазами. Числился он по отделу рядовым сотрудником, но фактически
был правой (и левой одновременно, которая не ведает, что творит правая)
рукой начальника. Выражаясь по-старорежимному - чиновником для особых
поручений.
шагах, опершись рукой о спинку стула.
ничего национально-специфического во внешности начальника не было. Он
скорее походил на итальянца из северных провинций и по-русски говорил без
характерного акцента, слегка даже утрируя московское произношение.
руке пересек кабинет, заставив задергаться по стенам изломанные тени,
открыл потайную дверь напротив, надежно спрятанную в ряду высоких резных
панелей.
буквальном смысле, потому что вместо запаха прогорклого махорочного дыма и
несвежих портянок (отчего-то неистребимого, хотя нынешние обитатели здания
на работе, как правило, не разувались) здесь витали ароматы классово
чуждые: свежезаваренного чая, хороших папирос и выделанной кожи.
времен "до исторического материализма" - изящный письменный столике
перламутром, на гнутых ножках, еще один стол, круглый, на котором
посверкивал недавно закипевший самовар, обтянутые светло-коричневым
сафьяном диван и полукресла, два книжных шкафа с морозным узором на
застекленных дверцах.
Саулович. Как в обед в столовке вобляжьего супчика похлебал да черпак
чечевицы на ружейном масле, так и все...
Феликс Эдмундович сам аскет и от нас того требует. Про картошку с салом
слыхал, наверное? Но нам-то до него далеко. Такие раз в столетие
рождаются. И пытаться ему подражать - м-м-м... - Начальник сокрушенно
помотал головой, словно у него разболелись зубы. Попутно он достал из
шкафа и поставил рядом с самоваром тарелку с уже нарезанной колбасой,
банку рижских шпрот, приличный кусок голландского сыра и краюху белого
хлеба фунта на три. - Стаканы вон там, в тумбочке возьми. И сахарницу.
поповской водки.
Удивляешься? И напрасно. Тебе никогда в голову не приходило, отчего это мы
все два года пустую баланду хлебаем, да селедку ржавую, да хлеб с мякиной?
Нет, что до полной победы социализма всего на всех все равно не хватит, я
и сам знаю. Но вот почему такой узкий ассортимент? Понятней было бы, когда
на паек выдавали, пусть и понемногу, и мясца, и яиц с курятиной, да хоть
бы и осетринки. Астрахань вон еще когда освободили, так закаменевшая вобла
- пожалуйста, а икры с осетриной нет. Оно ж никуда не делось, мужики как
разводили скотину и птицу, так и сейчас разводят, но раньше всем хватало,
а сейчас нет. Заинтересовался я этим из чисто служебного любопытства и
убедился - на самом деле все есть! Тогда что мы имеем - саботаж или,
напротив, взвешенную политику? Чтобы мы с тобой злее были с голодухи?
жевал, запивая деликатесы крепким кяхтинским чаем. Отвечать что-либо он
считал ненужным, а то и опасным. Мало ли какие цели тот преследует и какие
выводы может сделать? Но при этом внутренне соглашался, потому что и сам
не раз задумывался, отчего на территории, занятой белыми, проблем с
продовольствием не существует, а с приходом красных все исчезает на
следующий день и навсегда. Так что даже им, коммунистическим опричникам,
приходится исхитряться, чтобы без свидетелей съесть свой кусок колбасы.
начальника не таилось, он, скорее, как бы оправдывался за неприлично
роскошное угощение.
стула, начальник встал, поскрипывая блестящими сапогами, отошел к
письменному столу и извлек из ящика кожаную папку с серебряной табличкой в
правом нижнем углу. На табличке изящным рондо с завитушками было
выгравировано: "Надворному советнику Н. В. Носковъ день юбилея оть
сослуживцевъ".
вопрос, отчего бы не сорвать не слишком уместное украшение, начальник в
свое время усмехнулся: "Пусть будет. Она меня развлекает. Смотрю вот и
думаю - как же все-таки этого советника звали? Николай Васильевич, Никодим
Варфоломеевич или вообще Наум Вольфович? Развивает воображение. Иногда
такое придумаешь..."
этой теме предпочитал не возвращаться.
карту европейской России и с карандашом в руке погрузился в какие-то, судя
по выражению лица, невеселые размышления.
места видел, как опасно приблизилась к Москве пологая дуга фронта.
не принято. Лучше заняться своим делом.
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Лукьяненко Сергей
Ильин Андрей
Быков Василий
Шилова Юлия