простите, ваша, пусть истинная и необыкновенная, любовь, которую мы вполне
уважаем, - легко, чуть в сторону, склонившись, он поцеловал ее руку, -
абсолютно все это не представляет собою ровно никакой ценности. То, что
должно быть совершено, будет совершено, поскольку оно уже совершено в
наступающих временах, детали же и украшения останутся лишь прахом...
Впрочем, так тому и быть. Начинаем.
белая накидка до земли - таким он стоял по правую руку от меня.
робким, неуверенным выражением, черное глухое трико - таким встал второй
по левую руку.
спиной, затылком, всем своим детским и женским одновременно телом, и я
положил ладони на ее отведенные назад плечи. Тонкое белое платье было на
ней, но кажется, ей не было холодно, хотя я в своей невесть откуда
взявшейся черной тройке дрожал.
одеждах, комбинезонах или спортивных костюмах - он, естественно, в
голубом, она в розовом, они держались за руки и одновременно манили, звали
нас за собой.
ретро-боевика мы разыгрываем не то оперу, не то мистическую драму.
вдвоем пошли за ними - так же держась за руки. Мы шли за ними, бело-черное
следом за розово-голубым в ночной синеве, а белый мой хранитель и черный
мой хранитель остались позади и постепенно исчезли во тьме.
посетителей. Эти полицейские, впрочем, тоже выглядели странновато - в
латах и шлемах с опущенными забралами вместо обычной формы, с короткими
широкими мечами вместо дубинок.
один из стражей перебил его, "нас предупредили, веди их", и указал мечом в
сторону лифтов.
была непроглядно черная пустота. "Входите", - сказал проводник, мы вошли,
потеснились. "Вверх", - сказал он, двери закрылись, тьма, в которой мы
повисли, рванулась вверх, я обнял любимую, и она привычно потерлась
маленькой своей попой, и я немедленно, в ту же секунду, рванулся, подался
к ней, и подумал, что та, другая пара, должно быть, делает и испытывает то
же самое. А, может, и нет, подумал я, может, они совсем, совсем другие, и
чувствуют другое, и не обнимаются сейчас в темноте, а так и стоят, держась
за руки и глядя сквозь непроницаемую тьму друг на друга. Или наоборот,
подумал я, они уже не ограничиваются объятиями, и предались сейчас
беззвучной любви, кто их знает, молодых. "Приехали", - сказал Вергилий,
двери раскрылись, мы вышли в коридор с серыми стальными стенами,
освещенный отвратительными люминесцентными лампами в металлических сетках,
и я увидел, что нас только трое. "Мы разлюбили друг друга, - сказал юноша,
- она вернулась вниз". "Но этого не может быть, - заорал я, - так не
бывает! Вы были так хороши вдвоем, так близки, так подходили друг другу,
даже мы успели привыкнуть видеть вас вместе, а ваши друзья, что они
скажут, ведь когда расстаешься, рушится жизнь, то, что было прожито
вместе, не может, не должно исчезнуть, и поэтому-то расставание
невозможно, немыслимо, что вы делаете?!" "Не выступай, папик, - сказал
парень, - вроде сам ни от кого не уходил... Девка она нормальная,
прикинута, в тусовке... Жить будет, не бери в голову, старый..."
переход, висящий над пустынным, заставленным сломанными контейнерами и
просто огромными дощатыми ящиками, двором, второй, снова попали в такой же
стальной коридор, пересекли гигантский мраморный вестибюль с огромной,
свисающей в лестничный пролет, люстрой...
почти неотличимой от стены двери. "Я никогда не был там, да и никто из нас
не был, - сказал он, - потому что туда можете попасть только вы". Он взял
ее левую руку, положил на дверь и прикрыл ее сверху моей ладонью. "Думайте
друг о друге, - сказал он, - и о вашей любви. Я буду вас ждать здесь".
вид у него был невероятно усталый, лицо в дневном свете ламп побледнело,
под глазами легли темные круги, он казался сейчас моим ровесником.
уплывающее выражение.
стала мягко и тяжело подаваться внутрь.
оглянулся - он стоял все так же, не открывая глаз, привалившись к стене.
посередине комнаты возвышалось устройство, с первого взгляда на которое мы
все и поняли.
закрыли за собой дверь...
мои колени, прижимаясь щекой к животу, снова откидываясь с закрытыми
глазами, улыбка и в то же время страдание были на ее лице, потом она опять
прижималась ко мне, так что сверху были видны только густые, растрепанные
темно-золотые пряди, и то шептала, то говорила почти в полный голос - я не
могу здесь, не могу так, этот мальчик за дверью, охранники внизу, Гриша и
Гарик, и та девочка, которая ушла, они все знают, что мы здесь делаем, и
этот ужасный свет, Боже, если бы месяц назад мне сказали, что будет
такое!.. Не могу, не могу...
под моими пальцами выпрямились и сделались как бы прозрачными, от них шло
темно-коралловое свечение, полные плечи и предплечья покрылись мелкими
каплями пота. Наклоняясь и целуя ее голову, я чувствовал уже ставший
родным детский, кисловато-мыльный запах. Она гладила волосы на моей груди
и руках, острые ногти царапали кожу, оставляя розовые тонкие линии.
были брошены на другое кресло, вместе с моими пиджаком, жилетом и
рубашкой, черный галстук траурной лентой свисал к полу.
самому ее уху, - я перегорю, и ничего не выйдет, ты же видишь, что со мною
творится...
же, под ее рукой еще сильнее напряглось, рванулось, растягивая, разрывая
ткань, стремясь к ней, в нее, и она снова прижалась щекой, а я все
бунтовал, все рвался на волю, и она подняла счастливое и горестное,
улыбающееся отчаянно и почти удовлетворенно лицо и, глядя мне в глаза
уплывающими, обморочными, янтарного цвета глазами, что-то сказала одними
губами, голоса не было.
тяжелых тумбах. Столешница в двух местах, посередине длинных сторон, была
немного поцарапана. Стол был пуст, лишь в центре стояло нечто вроде
пепельницы или плоской вазы из какого-то черного материала, тяжелой
пластмассы или камня, полированное и блестящее снаружи, с внутренней же
вогнутой поверхностью пористой, в микроскопических, одно вплотную к
другому, отверстиях. Я попытался приподнять этот предмет, но не смог
оторвать его - то ли он был вделан в стол, то ли был так тяжел. С той
стороны, которая была обращена к одному из узких краев стола, верхний срез
вазы имел полукруглую, отполированную выемку, будто для гигантской сигары.
грубой черной ткани, вроде войлока. По периметру коврик был обшит черной
же лентой из блестящего шелка, и то ли поэтому, то ли потому, что в центре
он был прикреплен к полу большим гвоздем или болтом, шляпка которого ярко
блестела на черном, края коврика немного загнулись кверху, как у листа
бумаги, свернутого в трубку, а потом разглаженного.
обнявшись, мне пришлось наклониться, она обнимала меня за шею, мы
образовали как бы зеро, ноль, но, может, это была бесконечность. Она все
повторяла, - ...странно, так странно... Все серьезно, даже ужасно, и вдруг
почему-то именно таким способом, именно мы должны решить судьбу целой
страны... Это просто плохой фантастический роман, да еще с этой... с
порнографией, да?.. Но почему именно мы? И какой в этом смысл? Странно...
посадил на край стола, чтобы удобнее было разговаривать, - на самом деле
во всем этом гораздо больше практических резонов, чем тебе кажется. Такой
способ замыкания сети делает абсолютно бессмысленным, а потому и
невозможным проникновение сюда здешних людей...
Якубенко Николай
Свержин Владимир
Самойлова Елена
Орлов Алекс
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур