замолчал, и так в молчании мы и допили свой кофе и поставили чашки на
подъехавший поднос. Мы молчали еще минут пять. Потом я спросил:
что оно вам понравится. Но я обещал его передать.
планирует восстановить отдел, которым когда-то руководил Зигмунд Бренко.
Вам предлагается возглавить его работу. Вы, надеюсь, понимаете, чем
вызвано это решение?
И это, наверное, больше всего потрясло меня. Потому что говорил он о
немыслимом. И предлагал мне немыслимое. Меня меньше потрясло бы, если бы
он, скажем, предложил бы отравить воду в озере. Или взорвать ядерный заряд
в центре Оронко. Или зарезать соседа. Но он говорил о возрождении нашего
отдела, о том, что меня - меня! - прочат в его начальники. И говорил об
этом таким тоном, будто предмет нашего разговора не выходил за рамки
обычной вежливой беседы о малозначащих вещах. И потому я поначалу просто
не поверил услышанному.
на столе перед собой и застыл в неподвижности. И я понял, что не
ослышался.
впрок, если даже после таких потрясений оно готово повторять прошлые
ошибки. Неужели же тот шок, который пережили все мы, когда раскрылись,
наконец, причины, породившие Нашествие, прошел без следа? Кому нужно снова
возрождать все то, что вело к гибели? И для чего это нужно?
это могло означать лишь одно - то, что снова появлялась тайная,
недоступная большинству человечества информация, на основе которой станут
приниматься управляющие решения. И, значит, фактически отменялось решение
референдума шестьдесят седьмого года об обязательном свободном доступе к
любой информации, кроме содержимого личных файлов. И снова, как и в
прошлом, решение это принимается перед лицом неведомой угрозы, которая
требует сохранения тайны во имя интересов всего человечества. Знакомая
картина, сколько раз в истории человечества повторялось то же самое!
Только при таких вот условиях появлялся бы смысл в возрождении нашего
отдела с его задачами и его методами работы. Все это прямо следовало из
того, что сказал мне Рубаи. Но верить этому я все еще отказывался. И я
спросил:
оперативно противостоять новой угрозе, - ответил Рубаи не поднимая глаз. -
Если материалы, которые мы сумели раскопать станут широко известны, угроза
нашей цивилизации не исчезнет. Но противодействие ей будет затруднено.
Если вообще возможно.
в личных файлах членов Совета.
сказали?
на озеро и снова опустил глаза. Я не понимал, что у него за душой. Как и
тогда, во время нашей с ним единственной встречи на Кабенге в день моего
прибытия на планету, я не понимал его. И, возможно, снова в нем ошибался.
Тогда эта ошибка дорого стоила мне. Да и не одному мне - она всем на
Кабенге дорого стоила. Узнай я тогда, что это он, фактически, был автором
"доклада Панкерта", узнай я, что стояло за всем этим - и чудовищные
последствия катастрофы на Кабенге еще можно было бы предотвратить. Но я
прибыл на планету как простой наблюдатель, и он решил, что в Академии не
хотят осознавать всей серьезности ситуации, что Совет Академии, как и
прежде, предпочитает закрывать глаза на происходящее. И он не рискнул
рассказать мне все, что знал о надвигающейся катастрофе. Было бы
несправедливо судить его за это. Он рисковал слишком многим, и знал это.
Знал даже больше того, что было в действительности, потому что события,
происшедшие на Кейталле-99 после того, как он покинул планету, проходили
под грифом сверхсекретной информации. Наружу просочились тогда только
слухи, а слухи, как правило, ужаснее того, что произошло в
действительности. И он, ощущая в себе симптомы непонятной болезни - до сих
пор неясно, как он сумел тогда обмануть медицинский контроль - не мог не
опасаться того, что, если болезнь его будет раскрыта, его изолируют точно
так же, как, по слухам, изолировали всех пораженных на Кейталле.
а, пожалуй, почти все, кто работал тогда на Кабенге - рассказали бы очень
многое. Они и так пытались рассказать мне все, что знали и думали о
происходящем, но я оказался не в состоянии понять их. Все вокруг буквально
кричало о том, что катастрофа на Кабенге готовится не чьими-то враждебными
руками, что она есть плод совокупных усилий самих людей, что величайшие
ошибки совершались лишь потому, что никто почти не имел возможности
взглянуть на ситуацию, обладая доступом ко всей необходимой информации, а
те, кто мог это сделать, или ни за что не отвечали, или не решались что-то
менять. Все кричало о том, что во всех бедах повинны сами люди - но я не
услышал этого крика до тех пор, пока не оказалось слишком поздно. Ведь все
мы за долгие годы существования нашего отдела привыкли искать не правду -
мы привыкли искать врага. И не хотел понять, что враг этот таится внутри
нас.
голову.
сейчас на заседание Совета, у меня бы нашлось, что им сказать - но Рубаи
не станет передавать этого. Я на несколько секунд задумался, подбирая
формулировку поточнее, потом сказал - Передайте совету, что я считаю
принятие подобных решений несовместимым с его статусом.
руками, навис над Рубаи, так что ему пришлось задрать голову, чтобы
смотреть мне в лицо, - что там, где возникает тайна, всегда найдется место
для лжи! А ложь страшнее любого врага. Ложь нужна тем, кто сидит не на
своем месте. Знаете, есть такая древняя пословица: "Плохая работа хуже
воровства". Вы знаете, что такое воровство? Вы знаете, кого в древности
называли вором? Так вот, получается, что вы все - еще хуже! Потому что то,
что вы нам готовите, неизбежно породит новую ложь, и новая ложь будет
покрывать новую плохую работу, и человечество снова станет скатываться к
гибели. Достаточно начать, достаточно дать лжи хоть малую лазейку - и она
отыграется за все. И будут плодиться новые Кабенги, на которых будут
работать по плохо подготовленным проектам, в суете и спешке. И снова
мелкие ошибки будут скрывать, совершая ошибки более крупные. Снова будут
своими руками готовить катастрофу, снова будут опускаться все ниже и ниже,
снова дойдут, наконец, до того, что даже гибель людей, как гибель того же
Панкерта, да и не только Панкерта, будут вынуждены скрывать. И неизвестно,
сумеют ли люди на этот раз снова остановить Нашествие лжи, и не приведет
ли оно, наконец, к гибели нашу цивилизацию. Вот что я имею в виду, -
закончил я и медленно опустился на свое место.
доносился до нас даже плеск волн у набережной. Я достал платок, вытер пот
со лба. Хотел заказать еще кофе, но передумал. Ничего сейчас мне не
хотелось, совсем ничего. И так было пусто на душе, что хоть ложись и
умирай. Я чувствовал себя совершенно разбитым и, наверное, так и просидел
бы не шевелясь весь вечер, если бы Рубаи, наконец, не заговорил:
ожидая от меня еще каких-то слов. Но чего еще он хотел от меня?
пришлось пережить, не имело смысла? И кто-то снова будет повторять наши
ошибки, и снова будут калечиться судьбы, и снова тень Нашествия нависнет
над человечеством? Если так, то жить дальше не имело смысла. Но не было у
меня права умирать - как и тогда, на Кабенге. И я сказал вслед Рубаи, уже
повернувшемуся, чтобы уйти:
буду кричать о том, что вы планируете, на всех перекрестках. Я не допущу,
чтобы прошлое повторилось.
выражение его лица, совершенно не вязавшееся с тем, о чем мы говорили. Он
усмехался какой-то хитрой и довольной усмешкой, и до меня не сразу дошел
смысл его слов:
быстро пошел к выходу.
кафе.
бегства от людей закончились, что впереди - снова борьба с набирающим силу
злом. Только теперь это не будет борьбой вслепую, теперь я знал, против
кого и как следует бороться. Я долго сидел в полном одиночестве,
обернувшись к озеру и глядя на все удлинявшуюся солнечную дорожку на
волнах, и все никак не мог понять чувства, которое родилось в моей душе. И
Херберт Фрэнк
Браун Дэн
Андреев Николай
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Мацумото Сэйте