Чтение 37–й страницы книги ~Сто полей~

- Я могу продать вам двенадцать отборных изумрудов, самый маленький
из которых величиной с хороший боб, - мурлыкал дальше отец Шавия, - и
ручаюсь вам, что это абсолютно чистые камни, ни у кого не украдены...

Вот так. Преданность храму - преданностью храму, но бизнес есть
бизнес. Откуда у отца Шавии камни - трудно сказать, но ни как подданному
империи, ни как монаху храма ему эти камни иметь не полагается...

- Пойдемте, нам пора возвращаться во дворец, - по дороге и поговорим.
Возможно, не один Даттам сможет провезти ваш товар в империю...

Гусь с изюмом был действительно превосходен.

Вечерело. Город и залив светились вдали фонарями: праздничное время
подобралось к городу, с утренним приливом начинались заповедные дни
ярмарки. Выпито было уже довольно много, пахло тиной и свежей известкой,
над людьми завились комары. Бургомистр раздавил одного:

- Экая малая тварь, а какая поганая! И создана, дабы всемогущие
ощущали свое бессилие!

- А при Золотом Государе комаров не было, - сказал один из
молоденьких послушников-варваров, - при Золотом Государе птицы несли яйца
сообразно его приказу, и овцы кормили молоком львят.

Голова послушника лежала на коленях Даттама, ворот рубашки его был
расстегнут, и пальцы Даттама, просунувшись под рубашку, гладили мальчишку.
Даттам был видимо пьян.

Слегка скандализированные бюргеры старались не глядеть на эту
парочку, Арфарра же толковал о чем-то с отцом Шавией, всем своим видом
давая понять, что не хочет замечать прилюдного рукоблудства.

Ванвейлен еще ближе подсел к Арфарре. Ему хотелось поговорить с
советником.

- Вот построим плотину, и комаров опять не станет, - заявил один из
горожан.

Плечи Арфарры раздраженно вздрогнули.

- Да, прекрасная плотина, - проговорил, улыбаясь, пьяный Даттам, -
будет, однако, великое несчастье, если она рухнет, а, господин Арфарра?

Арфарра обернулся и сухо возразил:

- Если небеса рухнут на землю, несчастье будет еще больше.

Даттам пьяно расхохотался. Рука его продолжала лезть под рубашку
захмелевшего послушника.

- Прекратите! - вдруг вскрикнул Арфарра, - вы монах и подданный
империи!

Даттам хихикнул.

- Фарри, - ну почему тебе можно с Неревеном, а мне нельзя?

Арфарра побледнел, потом почему-то схватился рукой за сердце.

- Какая же ты сволочь, - скорее прочитал по губам, чем услышал
Ванвейлен.

Ванвейлену пора было ехать, - если он хотел поспеть на ужин к
королевской сестре.

Поговорить с Арфаррой? О чем, - предостерегать его против Даттама? К
черту, - он же, Ванвейлен, посторонний!

Вечером Неревен явился в женские покои. Там было полно разноцветных
гостей, а самой Айлиль не было. Неревен сел в уголок на резной ларь. Ну и
страна! Даже мебель не затем, чтобы человеку сидеть, а затем, чтобы что-то
внутрь положить. В животе сидел морской еж, в голове - еж поменьше.
Неревена в детстве мать охаживала вальком, но никто его так умело, как
Кукушонок, не бил.

Заморский торговец Ванвейлен явился одним из первых, - приехал с
дамбы, и спросил, словно у государя, как Неревен себя чувствует. Неревен
насторожился: чего ему надо?

Чужеземец сообразил, что у комаров о здоровье не спрашивают, отошел и
стал рассматривать стенную роспись - книгу для неграмотных.

- Это о чем? - спросил он.

- Это об одном небесном суде, - сказал Неревен, - а судятся трое:
Михаран, сын Золотого Государя Ишевика, второй его сын Аттах и их сводный
брат Бардид. Вот эти клейма на желтом фоне, - показал Неревен, - то, что
произошло воистину. Вот оба брата в мире и согласии, и страна цветет
золотыми яблоками. Вот наушник Бардид воспылал страстью к жене брата и
клевещет на него перед государем. Вот государь, поверив клевете,
обезглавил своего брата Аттаха. Вот он узнает все обстоятельства дела,
велит наушника казнить, а жену покойного берет за себя. Вот он постится и
молится, чтобы брат воскрес. Вот боги, услышав его молитвы, воскрешают
Аттаха. Вот Аттах, воскресший, идет войной на брата и убивает его.

- Дело было такое запутанное, - продолжал Неревен, - что Парчовый
Старец Бужва разбирал его двести лет. Видите, на красном фоне - это
лжесвидетели. Вот один утверждает, будто Аттах и в самом деле злоумышлял
против брата. Вот другой утверждает, будто государь Михаран сам польстился
на чужую жену. А вот этот говорит, будто воскресший Аттах - на деле
простой пастух. А вот это - взяткодатели и ходатаи.

- Гм, - сказал чужеземец. - Да, большой реализм. И что же постановил
небесный суд?

- Негодяю и клеветнику Даваку - воплотиться в последнего государя
предыдущей династии, выпить кровь и жир страны и умереть нехорошей смертью
от рук того, кого он убил в предыдущей жизни. А двум братьям Михарану и
Аттаху - стать братьями Ятуном и Амаром, и завоевать империю. Но так как
Ятун был слабым государем, внимал наушникам - быть его уделу маленьким и
проклятым. А так как Аттах, хоть и был справедливым государем, однако убил
своего брата, - то и справедливость в империи восстановить не ему, а его
сыну Иршахчану.

- Гм, - сказал чужеземец. - Слыхал я о судах, которые судят
преступления, но чтоб суд постановлял, какие именно преступления должны
совершиться в будущем...

Чужеземец не умел скрыть своей досады, как рак в кипятке, и
нахальства у него было, как у Марбода Кукушонка, а глаза - глаза, как у
столичного инспектора. Неревен подумал: "Он дикарь, а судит об истории,
как Даттам или Арфарра. Для него, наверное, в истории бывают сильные и
слабые государи, и не бывает государей прелюбодействующих, ревнующих,
безумствующих и воскресающих. Он, наверное, думает, что история ходит, как
луна, по непреложным законам, как это думают Даттам и Арфарра. И
получается, что не очень-то он умен, потому что даже лепешки не съешь без
неожиданностей, а уж истории без неожиданностей не бывает."

Наконец явилась королевская сестра Айлиль со служанками. Неревена
усадили петь. Королевна похвалила песню, и еж из живота убежал, и небо
стало мило, и земля хороша, и даже чужой мир - неплох. Разве пустили бы
его в империи в женские улицы во дворце?

Девицы затормошили Неревена:

- Тебе паневу надеть - будешь как девушка!

Королевна разглядывала вышивку:

- Смешно: в империи мужчины, как женщины - даже вышивают.

Неревен стал объяснять, что так умеют вышивать только в их деревне,
не узорами, а заветным письмом. Когда государь Аттах восстановил буквы и
запретил иероглифы, старосты выхлопотали специальное постановление, что-де
такой-то деревне дозволяется учить неисправные письмена для шитья оберегов
и покровов во дворец.

Чужеземец, Ванвейлен, потянул к себе дымчатые ленты.

- А что же, - спросил он, - государь Аттах сделал с неисправными
книгами? Сжег?

Неревен глядел, как чужеземец перебирает паучки и отвивные петли - и
тут душа его задрожала, как яйцо на кончике рога. А ну как поймет?..

- Как же могут быть старинные книги - неисправными, - удивился
вежливо Неревен. - Книги были все правильные, только письмена неисправные.
Государь Аттах сам лично следил за перепиской, чтобы ни одного слова не
потратилось.

- Гениально, - с тоской почему-то сказал чужеземец, - зачем жечь
старые книги, если можно запретить старый алфавит?

Королевна показывала гостям новые покои.

- А правда, - спросила она эконома Шавию, - что дворец государыни
Касии в Небесном Городе - как восходящее солнце и изумрудная гора, как
роса на лепестках лилии?

Шавия хитро прищурился.

- Спросите у королевского советника. Он-то там побывал, правда,
недоволен остался.

Неревен вздрогнул. Арфарру сослали первый раз, когда он подал
государю доклад о том, как строили государынин дворец. Доклад бродячим
актерам понравился, а государя смутили злые люди.

- Королевский советник, - сказал другой монах-шакуник, управляющий
Даттама, - не дворцом был недоволен, а самой государыней. Знаете, что он
сказал? "Если женщина домогается власти, - это хуже, чем мятежник на
троне. Оба должны думать не об общем благе, а об укреплении незаконной
власти".

Но королевна неожиданно сухо возразила:

- Арфарра прав. Государыня Касия - говорят, простая мужичка. И
ведьма. Ибо разве может мужичка обладать красотой, от которой падают
города и царства?

Шавия прикусил язык.

Но за чаем со сластями собравшиеся глядели на Неревена и шептались,
что королевский советник, видать, утром был у короля в опале.

- А правда, что господин Арфарра был наместником Иниссы? - спросил
усатый, как креветка, граф Шеха у эконома.

Тот важно кивнул.