Чтение 37–й страницы книги ~Жрецы~

Герой должен быть один.

И где-то далеко, на самом краю сознания, глухо звучат слова Геракла:

- Они убили нас обоих, брат - и поэтому мы оба еще живы. Геракл умер.
Да здравствует Геракл! Теперь для меня больше нет законов - ни людских, ни
божеских. И они скоро узнают об этом. Очень скоро. А мы... мы еще
встретимся.

"Мы еще встретимся", - эхом отдалось в сознании бывшего лавагета,
лучше многих знающего, что такое смерть.

Или это прошептал умирающий?

Вокруг стояли воины с мрачными в своей решимости лицами. Те, кого
этот человек спас ценой жизни.

Их больше не интересовала добыча.

Страх покинул их сердца.

И в жажде мести они не различали отныне людей, чудовищ и богов.

К вечеру Геракл умер.

Была уже ночь, когда к сидевшему у костра Амфитриону подошел Буфаг -
пожилой фенеец, в доме которого умерший нашел последний приют перед
завтрашней огненной тризной.

- Позволь мне посидеть с тобой, Иолай, - он тронул сидящего у костра
человека за плечо, - и хоть отчасти разделить твое горе. Сегодня умер твой
отец, великий герой Ификл, брат богоравного Геракла - и все мы скорбим
вместе с тобой.

Амфитрион медленно поднял голову и посмотрел на Буфага.

- Если ты знаешь это, ты знаешь больше меня, - ответил он. - Садись.

Так они просидели до рассвета.

Этот праздник с легким привкусом истерии, охвативший три из шести
областей Пелопоннеса, мало походил на обычные торжества.

Скорее, он напоминал вызов.

И имя празднику было - разгром Геракла.

Басилей Авгий забыл о жадности и вспомнил, что он сын не то Гелиоса,
не то Посейдона (ну уж никак не мятежного богохульника Форбанта-лапифа!),
мигом сделавшись хлебосольным хозяином. Земледельцы в долинах рек Алфея и
Пенея, освобожденные от доброй трети податей, хором славили мудрого
элидского басилея. Пастухи с обильных травой низменностей утирали рты,
измазанные сладким жиром дареных телят и ягнят, и громогласно возносили
хвалу щедрому Авгию. Жрецы из священной рощи Олимпия, расположенной на
территории Элиды, не успевали загружать подвалы дарами благочестивого
басилея и истолковывали молчание богов нужным образом.

Даже попрошайки-нищие, наводнившие в те дни разгулявшуюся Элиду,
усердно жевали лепешки с козьим сыром и, подобрев на сытый желудок,
шепотом говорили друг другу:

- А ты знаешь, приятель, этот сукин сын Авгий, пожалуй, и не такая уж
сволочь!..

Потом нищие вскидывали на плечо свои дырявые котомки и отправлялись
на север, в Мессению.

Во владения Нелея Пилосского.

Где подаяния были не менее изобильными.

О Мессения!.. о золотые нивы ячменя и пшеницы, о провисшие под
тяжестью плодов ветви фруктовых деревьев в садах, о хмельное детище лозы
виноградной и густое масло - дар мессенских олив!

О мудрейший из мудрых, ванакт Нелей Пилосский!

Как прав ты был, отказав некогда в очищении безумному Гераклу!

И пели сладкоголосые рапсоды на улицах и площадях Пилоса, не избегая,
впрочем, и Нелеева дворца:

В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя

Зверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытый

Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство

Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить.

И на тиринфской стене прекратил сын Зевесов,

Геракл беспощадный,

Жизнь благородному Ифиту, Эврита славному сыну...

С душой пели рапсоды, вспоминая былое, перебирая струны кифар - и
ванакт Нелей отворял обширные кладовые, приказывал разводить костры во
внешнем дворе и колоть быков с овцами, заливая землю дымящейся кровью.

Гуляй, Мессения, в честь победы над Гераклом!

Дым возносился к небу с пилосских алтарей, дым щекотал ноздри
бессмертных - правда, в Пилосе и раньше обходили молитвами
Зевса-Тучегонителя, предпочитая его братьев, мятежного Колебателя Земли
Посейдона и мрачного Аида, а также хранительницу очага Геру и буйного
Арея-Убийцу.

Ну а сейчас Зевса избегали славить вдвойне: негоже, разгромив сына,
молиться отцу!

Зато остальным богам, выступившим за Пилос против самого Геракла -
жертвуем от чистого сердца!..

Дым плыл над Мессенией, дым стелился на восток, к высокому горному
хребту Тайгету, где смешивался с другим жертвенным дымом, текущим с той
стороны Тайгета, со спартанских алтарей.

Спарта и вся Лакония ликовали не меньше своих союзников.

Но буйному спартанцу, грозному басилею Гиппокоонту, было мало мирного
празднества. Накормить нищих - пожалуйста; снизить подати - сколько
угодно; воздать богам - ради бога, тем более, что кто старое помянет, тому
- сами знаете...

Но где кровь?!

Где та кровь, что радует взгляд воина?!

И кровь нашлась.

Собака - одна из охранявшей дворец Гиппокоонта своры волкодавов
свирепой молосской породы - набросилась на случайного юношу, проходившего
мимо дворца. Юноша оказался не лыком шит, поднял с земли увесистый камень
и отправил бешеного пса в его собачий Аид - но тут из дворца выбежал
басилей Гиппокоонт с сыновьями.

Та еще свора, почище молосских собак...

Выяснилось, что дерзкого юношу, не давшего себя сожрать, зовут Ойон,
сын Ликимния.

Ликимния?

Это который сводный брат Алкмены, матери Геракла?!

Юноша по имени Ойон, виновный в родстве с Гераклом, умирал долго и
мучительно.

Через неделю о случившемся знал весь Пелопоннес.

А Гиппокоонт, утолив жажду крови и взяв человеческую жизнь за
собачью, не только не обратился за очищением к богам или людям, но и
всячески бравировал своим поступком.

Правда, рапсоды почему-то отказывались восхвалять подвиг спартанского
басилея.

Счастье переполняло три из шести областей Пелопова острова [Пелопов
остров - Пелопоннес]; четвертая область, прибрежная Ахайя, соблюдала
нейтралитет; Аркадия и Арголида угрюмо молчали.

В златообильных Микенах тоже поначалу молчали, а потом неожиданно для
всех микенский ванакт Эврисфей отправил гонцов к торжествующим правителям
со своими поздравлениями по поводу победы над Гераклом.

Не мог простить бывший хозяин бывшего слугу.

Да и усиление Тиринфа, без того обнаглевшего вконец, было Микенам не
с руки.

Пожалуй, в те дни не было имени известней, чем Молиониды, сросшиеся
близнецы-уроды, сыновья Авгиевой сестры Молионы непонятно от кого - бойцы,
заставившие дрогнуть и отступить непобедимого сына Зевса; герои, убившие
Гераклову тень по имени Ификл.

Все ахейцы твердо знали, что в могиле на холме, в черте городка
Феней, похоронен именно Ификл Амфитриад.

А кто же еще?!

Молиониды были угодны богам - разве может быть иначе? Молиониды были
великими воинами - разве не подтвердили они это делом? Молиониды были
сильнейшими из смертных - победив сильнейшего до них!

Молиониды были тем клином, который Ананка-Неотвратимость загнала в
миф о Геракле, отделив подвиги Геракла от живого человека, способного
проиграть битву и потерять брата.

Жаль только, что редко покидали славные братья-Молиониды пределы
Авгиева дворца, не давая благодарным элидянам выразить переполнявшие их
чувства. А так - лучшие одежды преподносились сросшимся воедино близнецам
(кого-то напоминали сыновья Молионы - но кого?!), лучшая пища шла на их
стол, лучшие девушки ложились под неутомимых Молионидов, невзирая на их
уродство...

Только вот определение "сросшиеся" немного удивляло тех, кто впервые
видел Молионидов - никакой видимой перепонки между братьями не
наблюдалось, хотя...