одобрительно прокомментировал Гэлбрайт. - Итак?..
мой родственник, я его плохо знаю. Другими словами, шеф, мои довольно
частые визиты в Копсфорт - это одно, а мои отношения с Дэвидом Нортоном -
нечто совсем другое. Мы с ним очень редко встречаемся и еще реже беседуем.
Даже после того, как он вышел в отставку и прочно осел в Копсфорте. Любые
формы общения нас тяготят, мы избегаем друг друга.
платил ему тем же, вот и все... - Фрэнк, заметив, что шеф и Никольский
как-то очень внимательно, неотрывно глядят на него, осторожно добавил: -
Надеюсь, вы понимаете, что с таким багажом "родственных отношений" мне
туг" придется в Копсфорте.
Теперь предлагаю...
поколебал здание. Почти мгновенно вслед за этим в стекло ударил шумный
ливень. Плотность ливневого водопада была такова, что сгустившийся в холле
сумрак заставил сработать автоматику освещения. Никольский, щурясь,
оглядел декоративные светильники, перевел взгляд на окно, покачал головой.
Грозовой шквал неистовствовал. Слепяще-голубые ветвистые трещины молний
вспарывали водяной поток; почти непрерывно ухало, гремело, перекатывалось
на фоне однообразного гула то ли воды, то ли ветра...
слухового аппарата, сунул в нагрудный карман и принял прежнюю позу.
удара грома. - Давайте, что там у вас?
под аккомпанемент громовой канонады.
дежурного.
себя в Торонто как обычный турист. Ни с кем из родственников Элдера не
встречался, хотя бы по той причине, что достаточно близких родственников
погибшего десантника в этом городе нет. Трое бывших друзей Элдера знают
шефа Аганна в лицо. Двое из них встречались и говорили с Аганном после
событий на Обероне только однажды. Существование дальнейших контактов с
пилотом отрицают. Ни один из служащих отеля "Глобус", которые знают шефа
Аганна в лицо, не имеет о "черных следах" никакого понятия.
подождем других сообщений. Если появится что-нибудь новое, Бауэр,
свяжитесь со мной после шестнадцати ноль-ноль. Конец.
превращается у меня в навязчивую идею. Призываю вас всех отнестись к этой
идее без легкомысленного предубеждения.
двери. Уходя, слышал, как шеф что-то сказал Никольскому, но что именно, не
разобрал: слова утонули в грохоте грозового разряда. Ответ Никольского он
разобрал достаточно ясно:
Еще неизвестно, как у вас пойдет работа с Дэвидом Нортоном...
шелестом закрылась. В коридоре было невыносимо тихо.
прозрачное...
Меркурия, и потом целый вечер в ушах плавал крик меркурианской чайки. Она
кричала скрипуче, протяжно, долго: "Кия!.. Кия!.. Кия!.." И чтобы
отвлечься от крика-призрака, крика-воспоминания, он стал думать о разной
чепухе, но это помогало плохо. Напрасно, к примеру, он пытался припомнить,
как звали того проклятого попугая на лунной базе "Гагарин", которого
скучавший в резерве Джанелла выучил орать во всю глотку: "Лейтенант
Нортон, смир-р-но! Салют!" Он вспомнил лишь, что много раз собирался
свернуть голову ни в чем не повинной птице, но так и не собрался. И еще
почему-то вспомнилось, как Михайлов стянул в пакгаузе толстого рыжего
кота, принес на рейдер за пазухой и спрятал у себя в каюте, решив
прокатить до Урана, и как сначала все были рады и дали рыжему имя Форсаж,
а потом, уже после разгона до крейсерской скорости, когда эта кошка вдруг
родила под ковровым фильтром регенератора пятерых мертвых котят, ее у
Михайлова отобрали, стали называть Мадам и очень жалели. Мстислав Бакулин
обозвал Михайлова живодером и чуть не полез в драку. А дальше... Дальше
был Оберон, и никаких воспоминаний тут не требовалось. Об этом можно было
только размышлять, но десять лет утомительных размышлений его убедили, что
именно об этом лучше не думать. А кошку-межпланетчицу подарили какому-то
зоопарку, я зеваки знали о ней больше, чем о погибших на Обероне
десантниках. Один из парадоксов современной жизни, но об этом тоже лучше
не думать.
глазами желтую точку над горизонтом, и в ушах надолго застревает крик
давно уме, вероятно, умершей чайки: "Кия!.. Кия!.." Черт бы побрал этот
крик! Когда он впервые услышал меркурианскую чайку, ему и в голову не
приходило, что это крепко врежется в память и со временем перевоплотится
для него едва ли не в главную особенность Меркурия. В звуковой образ
планеты.
не было. Двойник хорошо знакомой Луны, только гораздо больше и жарче, и
есть там крупнейший во Внеземелье металлургический комбинат. Подлетая к
планете, он спал. На борту комфортабельной "России" он отлично выспался за
четверо прошедших суток и на четверо суток вперед и лишь за полчаса до
пересадки в орбитальный лихтер без всякого любопытства взглянул на скучно
оголенную под солнцем поверхность, усеянную оспинами цирков, вмятинами
кратеров, сморщенную и задубелую, как высохшая кожура граната. На спуске
лихтер заложил крутой вираж, на его экранах колесом повернулась
грандиозная мозаичная панорама: белые и золотистые многоугольники, полосы,
звезды, дымчато-черные круги и овалы, синие плоскости, ртутно-зеркальные
капли и купола, а на следующем вираже появились голубовато сверкающие иглы
башен-кристаллов, бело-черные "шахматные" поля, что-то похожее на длинное
розовое озеро со стеклянистыми, в красных прожилках берегами, вогнутые
склоны, облагороженные амфитеатрами мутно-зеленых ступеней - террас... и
все это пестрое нагромождение обнимала горная дуга, причудливо изрезанная
складками, на каждой вершине что-то ослепительно блестело, а дальше, за
этими блестками, уходили, горбатясь, к горизонту угрюмые кряжи, дико
изуродованные рубцами полуразрушенных цирковых валов, трещинами разломов и
воронками кратеров. Окинув взглядом внезапно распахнувшийся простор, он
вдруг испытал ощущение масштабности захваченного людьми нового мира
(ощущение, которое ему уже приходилось испытывать дважды: на подступах к
Марсу и при посадке на Ганимед и Титан) - ощущение того, что это, черт
побери, планета, а не какая-нибудь там луна. Разумеется, он сознавал, что
один город, пусть даже очень крупный (с двухсоттысячным населением,
которое дало своему городу трогательно-символическое название Аркад), еще
не повод для торжеств по случаю освоения всей планеты, но ощущение "нового
мира", не покидало его...
шлюзопричальный колодец, остановился и выпустил на перрон пассажиров.
Хорошо, что он догадался выйти последним, никто не заметил его
замешательства. Перронные ярусы космопорта напоминали скорее фойе
столичного гранд-театра, чем вокзальное помещение, и в форме десантника он
сам себе казался ужасно нелепым в нарядной толпе. Средневековый пират на
фоне сверхсовременного интерьера. Аркад с первых шагов поразил его
роскошью, неслыханной и невиданной в условиях Внеземелья и до тех пор,
пока од не связался через вокзальный видеотектор со штабом отряда
"Меркьюри рэйнджерс", ему не верилось, что здесь вообще нужны люди его
профессии. И потом ему целый день в это не верилось, пока он знакомился с
городом. Точнее, не день, а те пять часов, которые штаб ему выделил на
устройство и отдых. В отдыхе он не нуждался и за четыре часа успел (как
ему представлялось) многое осмотреть. Здесь было много такого, чего не
встретишь в других уголках Внеземелья, а главное - много зелени, света,
простора, воздуха и воды. Позже он уяснил, что видел только мизерную часть
самого крупного города Внеземелья. Самого автоматизированного, самого
промышленного, самого комфортабельного, самого-самого!..
вторжения земной ноосферы в чуждый ей мир суровой планеты. Малая Земля,
зарывшаяся в грунт Меркурия больше, чем на девять десятых, буквально по
макушку, и неплохо вооруженная против всего, что имело склонность
выковыривать ее оттуда. Хотя бы то обстоятельство, что макушку Аркада
почти непрерывно лизала плазма солнечной короны, уме говорило само за
Свержин Владимир
Жюль Верн
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Сапковский Анджей
Сертаков Виталий