прекрасно зная, что она ответит, если будет честна: - А если бы не
разрешил, что-нибудь бы изменилось?
родить ребенка от того, кого наконец-то люблю?!
раздвоиться? Ведь что я ни делай - все равно предатель!
задрожал? Тогда гони меня сразу.
когда-нибудь затащить тебя в постель, или уже все?
мягче, и только боялся, что после недавней перепалки это может не удаться
или, хуже того, прозвучать фальшиво.
ей растолковать.
назвал. - Все равно ты плохо сказала. Ведь мы с тобою можем опять очень
долго не увидеться, и она это понимает.
супружеское ложе не лягу ни за что.
хватало - это на то, чтобы не повышать голос. - Стася, при чем тут ложе! -
и, уже откровенно глумясь, добавил: - Вот, можно на коврике!
провожай. А то ведь кругом враги.
тоска. Что же она делает? Она же доламывает все! Она этого хочет?
закрылась.
Как у нее с деньгами? Как со здоровьем? Как с публикациями, сдержал ли
Квятковский слово? По телефону вроде говорили о какой-то подборке...
Дьявол, дьявол, дьявол! Бред!
поскреблись. Я обернулся, как ужаленный. Неужели вернулась? Господи, хоть
бы вернулась!
услышали бы.
после моего "да!" оживленно влетела в комнату, и задорная, гостеприимная
улыбка на ее лице сразу сменилась растерянной.
Глянула на розетку для варенья которую я превратил в пепельницу. - Святые
угодники, четвертая! Да что случилось, Саша? На тебе лица нет!
все еще дрожали. - Пляши. Одной козы - как не бывало.
предыдущих, и кивнул. Лиза, прижав кулачок к подбородку, потрясенно
замотала головой.
лезть... Ой, дураки, дураки, дураки...
просто период такой. Я, когда Поленьку ждала, тоже на тебя все время
обижалась, из-за любого пустяка. Только виду не подавала. А она - другой
человек, что ж тут сделаешь. Привыкла к свободе, к независимости. Она
родит, и все постепенно уляжется, она ведь очень тебя любит, я-то знаю!
Не верь ей. Просто с возрастом приперло. Решила родить абы от кого - ну, а
тут как раз дурак попался. Никого она, кроме себя, не любит, и никогда не
любила... Ну, так что у нас с обедом? Ты вкусный обед обещала!
меня выросли рога и чертов пятак вместо носа.
самых счастливых в жизни у меня! Никогда может мы с тобой не были так
близко... А говорил ты, что нельзя крушить живое. Потому что тогда
ожесточаются и высыхают. Ты не становись таким, Саша, - она подняла руку и
погладила меня по щеке. - До нее мне, в конце концов, извини, дела нет, но
ты... лучше уж изменяй мне хоть каждый день, но таким не становись, потому
что я тебя такого очень быстро разлюблю. И что я и Поля тогда станем
делать?
воде цвета неба острова. Крупные, покрытые лесом, или помельче, скалистые,
украшенные одним-двумя деревьями и какой-нибудь почти обязательной
избушкой под ними, или совсем лысые, или совсем небольшие, не крупнее
Лягушек в Коктебельской бухте - просто валуны, высунувшие на воздух
покатые, как шляпки грибов, розово-коричневые спины. На каждом из них
хотелось посидеть - свесить ноги к воде и, коротко глядя на остывающий
мир, в рассеянности размышлять обо всем и ни о чем. Глухо рокотали на
малых оборотах дизеля; корабль мягко проминал зеркало поверхности, и за
ним далеко-далеко тянулись по ясной, холодной глади медленно расходящиеся
морщины. Красота была неописуемая, первозданная, хотя громадный город уже
надвинулся - из-за леса на правом берегу тянулась в небо окольцованная
игла телебашни; светились в настильном сиянии почти негреющего солнца
разбросанные в темной зелени прибрежные виллы и особняки Лилла-Бартан, но
все равно современное мощное судно казалось неуместным здесь, нужен был
драккар. Пятнадцать лет назад один мой друг, писатель - с ним-то мы и
попали впервые в эти края, он и познакомил нас со Стасей позапрошлым летом
- сказал: "Теперь я понимаю Пер Гюнта. Здесь можно взять меч и молча выйти
на двадцать лет. Здесь можно ждать двадцать лет". Я не очень понял тогда,
что он имел ввиду, не понимаю и теперь, но сказано было красиво, и вокруг
все было красиво - а между двумя красотами всегда можно найти связь, дин
найдет одну, другой - другую. Смертельно, до тоски хотелось показать все
это Поле, Лизе и Стасе. Одну красоту - другой красоте. Вот и еще одна
связь между красотами, уже моя; кроме меня, ее никто не поймет.
широкую, как площадь, кормовую площадку; беззвучно для меня орудовали
фотоаппаратами и видеокамерами, толкались в поисках свей идеальной точки
зрения. Я стоял наверху, неподалеку от труб - они туго вибрировали и
сдержано рычали. На шее у меня болтался полагающийся по легенде "Канон",
но я про него забыл. Не хотелось дергаться. Кто смотрит через видоискатель
- тот видит только фокус да ракурс, а мне хотелось видеть Стокгольм. Я
люблю этот город.
где на тонкой мачте над краснокирпичным замком чуть полоскал давно уже
навечно поднятый флаг - исторически его полагалось спускать, когда Швеция
ведет войну; потом слегка взяли вправо. По левому борту открылся близкий,
и продолжающий мерно наплывать изящный лепесток моста, разграничивающего
залив Сальтшен и озеро Меларен - со стороны Старого города у въезда на
мост высился строгий и гордый каменный Бергандотт; а дальше, за строениями
рыцарского острова, похожими все, как одно, на дворцы, вывернув из-за
высоких палубных надстроек судна, четко прорисовалась в напряженной
желтизне небес ажурная башня Рыцарской кирки. Все это напоминало Петербург
- но еще причудливее и плотнее, потому что мельче и чаще были накиданы в
залив острова; а берега кое-где были низкими и плоскими, как у нас, но
кое-где вспучивались вверх каменными горбами - и здания взлетали в небо.
воевали с ними едва ли не четверть века. А они с нами - чтобы мы не
построили. Средневековье...
окнами королевского дворца. Толпа на палубах медленно всосалась в недра
Нортон Андрэ
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Пехов Алексей