не то дымом, но тут его остановили.
кепке с козырьком, надвинутым на самые глаза, заступил дорогу и спросил
негромко:
повязки, а у стены позади него стояло еще несколько человек самого
разнообразного вида, и все тоже с белыми повязками на рукавах.
дальше со своей колымагой беспрепятственно.
дело?
Еще двое отделились от стены и подошли к Андрею.
небритый, в промасленном комбинезоне и в каскетке с буквами "джи" и "эм".
У него было энергичное мускулистое лицо и недобрые шарящие глаза.
который вот уже четвертый день таскал с собой по причине неспокойного
времени.
понадобилось в мэрии? Кто вы такой?
стискивая пестик. Ему очень не нравилось, что за разговором юнец зашел к
нему слева, а третий добровольный милиционер, тоже парень, по всему видно,
крепкий, сопел над ухом справа. - Иду в мэрию с протестом против действий
цензуры.
Только зачем вам в мэрию? Арестовали бы цензора и выпускали бы свою газету
на здоровье.
арестовали. И вообще, позвольте мне пройти.
не пеняет... Оружие у вас есть?
"Жасмин - хорошенький цветочек! Он пахнет очень хорошо..." и милиционеры
засмеялись. Андрей знал этот стишок, и ему захотелось сердито обернуться,
но он только ускорил шаг.
вдоль стен, кучками стояли в подворотнях, все были с белыми повязками.
Некоторые торчали прямо посередине мостовой - подходили к проезжающим
фермерам, что-то говорили им, и фермеры ехали дальше. Магазины все были
закрыты, но очередей возле них здесь уже не было. Около булочной пожилой
милиционер с узловатой тростью втолковывал какой-то одинокой старушенции:
"Я вам совершенно наверняка говорю, мадам. Магазины сегодня не откроются.
Я сам владелец бакалеи, мадам, я знаю, что говорю..." Старушенция визгливо
отвечала в том смысле, что умрет здесь, на этих ступеньках, но очереди
своей не бросит...
ирреальности окружающего - все было, как в кино, - Андрей добрался до
площади. Горловина Главной, выходящая на площадь, была плотно забита
телегами, повозками, арбами, колымагами, возами. Здесь воняло конским
потом, свежим навозом, мотали головами разномастные лошади, зычно
перекликались сыны болот, вспыхивали цигарки. Несло дымом - где-то
недалеко палили костер. Из-под арки вышел, застегиваясь на ходу, толстый
усач в техасской шляпе - едва не налетел на Андрея, чертыхнулся благодушно
и пошел пробираться между телегами, рявкающим голосом выкликая какого-то
Сидора: "Сюда давай, Сидор! Во двор давай, там можно! Под ноги только
смотри, не вляпайся!.."
стояли уже на тротуаре. Многие были распряжены, стреноженные кони
вприскочку бродили кругом, уныло обнюхивая асфальт. В телегах спали,
курили, ели, слышалось аппетитное бульканье и причмокивание. Андрей
взобрался на какое-то крыльцо и посмотрел поверх становища. До мэрии было
шагов пятьсот, но это был лабиринт. Трещали и дымились костры, сизые от
ртутных фонарей дымы тянулись поверх фургонов и колымаг и, как в
гигантский дымоход, втягивались в Главную улицу. Какая-то сволочь с
жужжанием уселась Андрею на щеку и впилась, словно булавку вонзила. Андрей
с омерзением пришлепнул что-то крупное, колючее, сочно хрустнувшее под
ладонью. Понатащили с болот, сердито подумал он. Из приоткрытой парадной
отчетливо тянуло аммиаком. Андрей соскочил на тротуар и решительно
двинулся в лошадино-тележный лабиринт, на первых же шагах угодив в мягкое
и рассыпчатое.
пятиэтажный бастион. Почти все окна были темны, только в некоторых горел
свет, и еще тускло и желтовато светились выведенные наружу колодцы лифтов.
Лагерь фермеров окружал здание кольцом, между телегами и мэрией пролегало
пустое пространство, освещенное яркими фонарями на фигурных чугунных
столбах. Под фонарями толклись фермеры, почти все с оружием, а напротив
них, у входа в мэрию, стояла шеренга полицейских - судя по знакам
различия, преимущественно сержантов и офицеров.
окликнули. Он остановился и завертел головой.
наконец дядю Юру.
рукопожатия - все в той же гимнастерочке, в пилотке набекрень, и известный
Андрею пулемет висел у него на широком ремне через плечо.
ударяя своей жесткой ладонью в ладонь Андрея. - А я тут все тебя ищу, буча
идет, нет, думаю, не может быть, чтобы нашего Андрюхи тут не было! Он -
парень заводной, думаю, обязательно где-нибудь тут же крутится...
оперся на ствол под мышкой, как на костыль, и продолжал с той же
горячностью:
такое? Фриц твой белобрысый - этот здесь. Толкается среди мужиков, речи
произносит... А тебя нет как нет!
веником. - Исключительно для этой цели сюда прибыл, но ничего у нас тут,
видно, не получится. - Он сплюнул и растер огромным сапожищем. - Народ -
вша. Сами не знают, чего пришли. То ли просить пришли, то ли требовать
пришли, а может, не то и не другое, а просто по городской жизни
соскучились - постоим здесь, засрем ваш город, да и назад, по домам. Говно
народ. Вот... - Он обернулся и помахал кому-то рукой. - Вот, к примеру,
возьми Стася Ковальского, дружка моего... Стась, т-твою... Иди сюда!
шевелюрой. От него так и шибало самогоном. На ногах он держался
исключительно инстинктивно, однако то и дело воинственно вскидывал голову,
хватался за странный автомат-коротышку, висящий у него на шее, и, с
огромным трудом приподнимая веки, угрожающе оглядывался по сторонам.
воевал, ну скажи! Нет, ты скажи: воевал? - требовал дядя Юра, горячо
обхватив Стася за плечи и качаясь вместе с ним.
что воевал, что еще как воевал, слов нет выразить, как воевал.
нет... О чем это я? Да! Ты спроси его, дурака, чего он здесь топчется?
Оружие есть. Ребята боевые есть. Ну, чего еще, спрашивается?
Стася, которого сразу же по длинной дуге унесло в сторону. - Я тебе
втолковываю! Один раз давануть на гадов - и все! У них же пулеметов нет!
Сапогами затопчем, шапками закидаем... - Он вдруг замолчал, снова вскинул
на спину пулемет. - Пошли.
домам. Чего, в самом деле, время тратить? У меня там картошка гниет...
Пошли.
сейчас. Мне в мэрию надо.
Посмотрим, кто там меня не пустит. Стась!..
пространство прямо на шеренгу полицейских.
Страшно, понял? Никому не говорил, тебе скажу. Жутко! А если оно теперь
вовсе не загорится больше, а? Затащили нас сюда и бросили... Нет, пусть
объяснят, пусть правду скажут, суки, а так жить нельзя. Я спать перестал,
понял? Такого со мной и на фронте не бывало... Ты думаешь, я пьяный? Ни
хрена я не пьяный - это страх, страх во мне ходит!..