- и тревога улеглась, улыбка снова осветила лицо Аннеты. Когда она под-
няла голову от шитья, в глазах ее уже было умиротворенное выражение. Она
промолвила вслух:
боту, оделась для прогулки. В последнее время у нее немного отекали но-
ги, но она заставляла себя ходить, и эти прогулки на воздухе доставляли
ей большое удовольствие: ведь она гуляла не одна, а со своим малышом. Он
уже давал о себе знать. Особенно по вечерам он заполнял ее тело и ти-
хонько толкался повсюду, словно говоря:
подумать, что это его глазами мать смотрит вокруг, - так ново казалось
ей все. Какая свежесть красок! Природа словно только что нанесла их на
полотно. Хороши были и краски на щеках Аннеты. Ее сердце билось сильнее,
разгоняя кровь по телу. Она упивалась запахами, и все казалось ей вкус-
ным. Когда ее никто не видел, она набирала в ладони снег и глотала его.
Какая прелесть... Она вспоминала, что в детстве делала то же самое, сто-
ило няне отвернуться... Она сосала и влажные обледенелые стебли тростни-
ка - от этого в горле начиналась сладкая, обессиливающая дрожь, и от
наслаждения Аннета таяла, как таяли снежинки у нее на языке...
дом зимнего неба, одна - и не одна, потому что он был тут, в ней, она
шла домой с красными, исхлестанными ветром щеками и блестящими глазами,
прислушиваясь к щебетанью весны внутри себя. По дороге заходила в конди-
терскую: она не могла устоять перед искушением поесть сладкого - шокола-
ду или меду (малыш был такой лакомка!). А потом, к концу дня, шла в цер-
ковь и садилась перед алтарем, который был, как мед, темно-золотой. И
она, Аннета, никогда не соблюдавшая религиозных обрядов, неверующая (так
она думала), сидела здесь до тех пор, пока церковь не запирали, и мечта-
ла, молясь и любя. Наступал вечер, лампады над престолом, тихо покачива-
ясь, собирали в темноте последние отблески света. Аннета сидела в ка-
ком-то оцепенении, немного зябла в легком шерстяном плаще и согревалась
только мыслями о своем солнце. В сердце была священная тишина. Ей рисо-
валась в мечтах жизнь ее ребенка, полная сладости и покоя, укрытая теп-
лом ее любящих рук.
хала как раз вовремя, чтобы его принять. Несмотря на боли, исторгавшие у
Аннеты по временам стоны (но не слезы), она была сосредоточенно внима-
тельна, заинтересована и немного разочарована, с удивлением замечая, что
чувствует себя скорее сторонним наблюдателем события, чем главным
действующим лицом. Ожидаемого великого чувства она в себе не находила. С
той минуты, как начинаются роды, женщина - в западне. Этой западни никак
не избежать, надо идти до конца. И тогда покоряешься и напрягаешь все
силы, чтобы это как можно скорее кончилось. Сознаешь все ясно, но энер-
гия души и тела целиком уходит на то, чтобы перетерпеть боль. О ребенке
совсем не думаешь. В это время не до нежностей и не до восторгов. Эти
чувства, раньше наполнявшие сердце, отходят сейчас на задний план. Роды
- поистине "труд" [37], тяжкий, напряженный труд, работа тела и муску-
лов, в которой нет ничего красивого и благотворного... до той минуты ос-
вобождения, когда чувствуешь, что из тебя вдруг выскользнуло маленькое
тельце... Наконец-то!
чувствуя, что погружается куда-то на дно ледяного океана, Аннета протя-
гивает оледеневшие руки, чтобы схватить и прижать к своему разбитому те-
лу его живой плод - возлюбленного сына!
частица, оторвавшаяся от нее и существующая отдельно в пространстве, по-
добно маленькому спутнику планеты, есть какая-то новая малая величина,
психологическое значение которой огромно. И удивительное дело: в этой
новой паре, которая возникла благодаря расщеплению одного существа,
большой ищет опоры в маленьком чаще, чем маленький - в большом. Крик ее
младенца своей беспомощностью придавал Аннете сил. Какими богатыми дела-
ет нас любимое существо, когда оно не может обойтись без нас! Из своих
отвердевших сосков, которые жадно сосал маленький детеныш, Аннета с нас-
лаждением вливала в тело сына потоки молока и надежды, распиравших ей
грудь.
оно старо, как мир, но его вновь переживает каждая мать, склоненная над
колыбелью. Неутомимо бодрствуя над своим спящим красавцем, Аннета с
бьющимся сердцем подстерегала его пробуждение. У него были сапфировые
глаза, похожие на две темные фиалки и такие блестящие, что Аннета гляде-
лась в них, как в зеркало. Что видел этот взгляд ребенка, неопределенный
и бездонный, как великое небесное око, в котором неизвестно что скрыто -
пустота или глубина, но в ясной синеве которого заключен целый мир?.. И
какие внезапные тени отбрасывают на это чистое зеркало облака страданий,
неведомых страстей, тайных бурь, неизвестно откуда налетающих? "Что это,
тени моего прошлого или твоего будущего? Лицевая или оборотная сторона
той же медали? Мой сын, ты - это я в прошлом. А я - это ты в будущем. Но
какой ты будешь? И что такое я сейчас? - спрашивала Аннета у своего от-
ражения в глазах маленького сфинкса. И, наблюдая час за часом, как его
сознание всплывает из бездны, она, сама того не зная, наблюдала в этом
гомункулусе повторяющийся вновь и вновь процесс рождения человечества.
верхности его расплывчатого взгляда уже начинали мелькать более четкие
отблески, - как стаи птиц, ищущие, где бы сесть. Через несколько недель
на этом живом кусте расцвел первый цветок: улыбка. А там принялись щебе-
тать поселившиеся в его ветвях птицы... Забыт трагический кошмар первых
дней! Забыт ужас перед неведомым миром, вопль существа, которое грубо
оторвали от материнской плоти и голым, истерзанным выволокли на яркий
свет!.. Маленький человечек успокоился и вступил во владение жизнью. Она
ему нравилась. Он исследовал ее, ощупывал и жадно пробовал ртом, глаза-
ми, ножками, ручками. Он радовался своей добыче и с восторгом развлекал-
ся звуками, которые издавала его флейта. Еще новое открытие: голос! Он
заслушивался сам себя. Еще большее удовольствие доставляло это пение его
матери. Аннета упивалась им. Она слушала слабый голосок, похожий на ле-
пет ручейка, и от его звуков у нее таяло сердце. Даже когда этот голосок
поднимался до пронзительного крика, резавшего уши, она испытывала сла-
дострастное наслаждение:
Криками на все лады он выражал свою радость, гнев и разные прихоти. Ан-
нета, как неопытная мать и никуда не годная воспитательница, только уми-
лялась и была не в силах устоять против этих деспотических требований.
Она готова была вставать десять раз в ночь, только бы малыш не плакал. И
она позволяла этой жадной пиявке сосать себя с утра до вечера. Это и ре-
бенку не шло на пользу, а ей подавно - она чувствовала себя очень плохо.
ее встревожило. Аннета по-прежнему казалась очень счастливой, но в ее
счастье чувствовалось что-то лихорадочное. Каждое ласковое слово вызыва-
ло у нее слезы. Она признавалась, что недосыпает, что не умеет требовать
от людей услуг и безоружна перед практическими трудностями, с которыми
сталкивается в уходе за ребенком и заботах о его здоровье. Аннета гово-
рила это, притворно смеясь над своим малодушием, но в тоне ее уже не бы-
ло прежней счастливой уверенности. Ее поразило открытие, что она вовсе
не так крепка и вынослива, как думала. Она никогда раньше не болела и
потому не знала предела своих сил, воображала, что может тратить их без
оглядки. А сейчас оказывалось, что запас их невелик и нельзя безнаказан-
но переходить границы. Какая же это хрупкая штука - человеческая жизнь!
В другое время Аннета не стала бы терзаться этой мыслью, но теперь, ког-
да жизнь ее раздвоилась, когда от ее хрупкой жизни зависит другая, еще
более хрупкая... Боже! Что будет, если она умрет? В бессонные ночи Анне-
та снова и снова возвращалась к этой страшной мысли. Она слушала, как
спит ребенок, и стоило ей уловить малейшую перемену - немного учащенное
дыхание, стон или минутное затишье, - как у нее замирало сердце. Закрав-
шаяся в сердце тревога поселялась там надолго. Аннета не знала больше
священного, бездумного покоя ночных часов; когда, отдыхая от движения и
мыслей, тело и душа грезит без сна, подобно водяным цветам, которые тихо
покачиваются на поверхности ночного пруда. Сердце способно оценить райс-
кое блаженство покоя только после того, как его утратило. Отныне Аннета
настороже, каждое мгновение приносит ей новые тревоги и сомнения. Даже в
том, что казалось всего надежнее, она с трепетом чует опасность...
шучивавшей над своей слабостью, она угадала физическое недомогание и
тоску, какую испытывает животное вне стада. Она решила, что Аннете надо
уехать отсюда и поселиться в каком-нибудь деревенском домике, в нес-
кольких часах езды от Парижа. Тогда она, Сильвия, сможет ее навещать
почти каждый день, и вместе с тем возвращение Аннеты не вызовет толков.
Аннета не прочь была вернуться, но открыто - в Париж, к себе домой. Она
слушать не хотела никаких возражений. Напрасно Сильвия доказывала ей,
что это безрассудно, что она рискует потерять покой. Аннета заартачи-
лась. Гордость не позволяла ей прятаться от людей из страха перед об-
щественным мнением. Все то счастливое время, пока она носила ребенка,
она не думала, что скажут люди. Она жила наедине со своим счастьем - ни
для чего другого не оставалось места. Теперь ее счастье было все так же
велико, но ей хотелось поведать о нем миру, ей было тяжело, что она
должна его скрывать. Это оскорбляло ее. Как! Прятать от людей, как
что-то постыдное, ее сокровище, ее гордость! Ведь это все равно что от-
речься от него!
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Ильин Андрей
Мороз Александра
Белогорский Евгений