лезвие за край кади.
вдруг, выпустя топорище из рук, стремглав ринулся в угол и распластался там
по стене.
промокло все - и свита, и рубаха. Теплая жижа сочилась у него по спине и
груди. Он поднял топор. Сжал изо всех сил скользкое топорище и, не отводя
взора от побелевших, полных смертного ужаса глаз Ляпуна, сделал к нему шаг,
и другой, и третий. В углу, наискосок от них, стояла большая изрубленная
колода для мяса. И Варфоломей, продолжая глядеть прямо в лицо Ляпуну, изо
всех сил (тьма на миг опять заволокла очи) вонзил топор в колоду, погрузив
светлое лезвие почти до рукояти в щербоватое дерево.
наклониться, и предательская тьма охватит его и увлечет вниз, в небытие.
быти у священника и покаяти во гресех своих!
удивлением и страхом взглядывал то на Варфоломея, то на угрязшую в колоде
секиру. "Почто не убил?" - казалось говорил его взгляд.
разрубленную голову. Рывком открыв дверь (его опять повело головокружением),
Варфоломей вывалился в темень ночи, на холод и мороз, сошел, не сгибаясь, по
ступеням и, не обращая уже внимания на беснующегося пса, деревянно зашагал
прочь от предательской избы.
колотье во всем теле, и повернул вспять. Казать себя матери в этом виде
нельзя было. Петляя по тропинкам осклизаясь, почти падая, Варфоломей
добрался до избушки знакомой костоправки Секлетеи и уже тут, почти теряя
сознание, торопливо плел что-то, пока старуха, ворча, стаскивала с него
кровавый зипун с рубахою, осматривала и обмывала рану на голове, жуя
морщинистым ртом и покачивая головой.
обошлось... Ну, молци, молци!
над его раной... Домой он прибыл уже перевязанный, с туго замотанною
головою, в чужой рубахе, в кое-как обмытом от крови зипуне.
свое место, и, горячо прошептав: "Господи! Благодарю тя за спасение! Яко
благ еси и человеколюбец, и весь вся тайная души человеческой..." провалился
в сон, в жар, в полубредовое небытие...
совершилось, он так никому и не проговорился.
(Варфоломей тихо скрипел зубами, было много больнее, чем давеча в избе
Ляпуна и у Секлетеи).
перед очами, и плакала мать, и Нюша прибегала и сидела рядом, вздрагивая от
тихих слез и трогая прохладными пальчиками его воспаленное чело, и ему было
хорошо-хорошо от ее касаний и от такого открыто-неложного страха за него.
первую пришедшую в голову ложь, либо отмалчивался. Кажется, только один
Стефан и догадал, в чем дело. На третий или четвертый день кто-то из холопов
принес весть, что невестимо исчез колдун, Ляпун Ерш.
разговаривали. Первый - лежа, второй - сидя на краю братней постели.
взгляд Стефана и смущенно отвел взор.
внимательно оглядев перевязанную голову младшего брата. Варфоломей смолчал.
Стефан задумался, слегка ссутулив плечи.
закон. Иного не понимают. Темные они!
ворочая языком, выговорил Варфоломей.
знать! Ежели кто сам обещался дьяволу, того уже светом истины не
просветишь... А ты, никак, Ляпуна обращать в христианство надумал?
Ляпун и верно пропал из Радонежа и до времени боле о нем не слыхали.
Глава 7
уже, уйдем в монастырь. Дом без хозяйки - сирота!
Господу!
трудов мирских... - Подумала еще, помолчала, добавила тише:
шире в плечах, огрубело лицо, явилась юношеская, проходящая к мужеству,
неуклюжесть. Но все уходило в силу рук и в пытливость ума.
подсаживаясь к нему, глядела, как Варфоломей большими руками ладил по
просьбе девушки тонкую берестяную коробочку для иголок и ниток, и
заглядывала любопытно, и невзначай касалась его плечом, и влажными
пальчиками трогала загрубелые длани юноши ("Какие у тебя руки большие!"),
удивляясь, как это он такими большими пальцами выплетает и узорит столь
тонкую крохотулю? И, поглаживая его словно бы рассеянно по запястью,
выспрашивала вполголоса:
на миг и вновь начинает ластиться:
любуясь своим мастерством, начинает вполголоса сказывать: про старцев
египетских, Герасима и льва, девушку, прожившую неузнанной в мужском
монашеском платье, про Алексея Божьего человека... А она сидит, взглядывая
искоса на него, примолкшая, и клонит голову, изредка вздыхая, а то вновь
начнет молчаливо водить теплым пальчиком по запястью Варфоломея, то щиплет,
дурачась, светлый пух бороды, а то захохочет, недослушав, вскочит, убежит,
поворотя от двери, позовет лукаво:
рядом, бесконечно что-то делая, и чтобы она дурачилась, и выспрашивала, и
тепло дышала в ухо, водя соломинкою по шее, и - ничего больше! Решению его
идти в монахи Нюша никак не могла помешать. Так он думал. Да так, до поры, и
было на деле. Плотское не волновало пока, не мучило Варфоломея. Быть может,
еще и потому, что он с детства установил для себя строгую, полумонашескую
жизнь: очень мало спал, умеренно ел и непрестанно трудился. Все, чем будущий
Сергий впоследствии изумлял братью свою, все его многоразличные умения были
приобретены им теперь, в эти радонежские годы.
***
не сдюжить было. Тормосовы подослали людей и сами помогли. С родней-природою
всякий труд в полагоря!
бревен, только катай и руби, и уже руки чесались в охоту взяться за
отглаженное ладонями до блеска темное топорище и повести ладным перестуком
спорую толковню секир.
потекли над рекою. На Троицу завивали березку, парни угощали девиц
пряниками, а те их отдаривали яйцами; и снова ладили упряжь, пахали и сеяли,
вновь чистили пожни, выжигали лес под новые росчисти. Хозяйство
устраивалось, крепло, и все же для боярской семьи Кирилловой это был путь
вниз.
засыпали хлеб в житницы, ушел Яков. Честно ушел, простясь и оставя после
себя налаженный порядок в дому. Ушел к Терентию Ртищу, наместнику.
дружине, там, авось... И парень у меня растет, куды его?
монастырь пора, а тебе - гляди сам!
Черепнин Владимир
Ларссон Стиг
Громыко Ольга
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Прозоров Александр