примеряется секирой к сосновому рудовому дереву и рубит, доканчивая угол,
взглядывает с прищуром на Ваняту.
сплевывая на снег и вновь крепко берясь за рукоять секиры.
не поворачивается язык!) познакомился с Любавой. О прошлом годе еще, на
Масляной, на Москве, говорит. Теперь уже и сестра признается, что ходил
отай, переговаривали по-за тыном да целовались, когда бегала на качели с
девками. А нынче вот сватов прислал! И теперь с Иваном рубит амбар. И в
поход на мордву, оказалось, вместях ходили, только в разных полках. А
Семен-то, от Любавы наслышан, ходил на привалах высматривать Ивана, да не
стал знакомиться, поопасился: как, мол, взглянет! А то и сватам откажут
поди!
лагунах. Родичи - со двора на двор. Девки уже приходили славить. Скоро
Любаве сидеть занавешенной платом, встречать гостей... Мать в новой,
смолой истекающей горнице перебирает чудом спасенное родовое добро,
откладывает камки, парчу, скарлат, жемчужную кику, янтари, серебряные
кольца, колты и цепи, узорные новогородские выступки, цветной кожи
булгарские сапожки, привезенные сыном из похода. В приданое дают добро,
коня, двух коров и холопа, тоже из недавней Ивановой добычи. О приданом
уже сговорено, и мать теперь пересчитывает веские новогородские гривны.
Единую дочь дак пристойно добром наделить, не корили бы потом свекор со
свекровью молодую, что бесприданницею пришла!
мужик! Показывал даве, как надобно по-татарски рубить саблею, и тоже
превзошел Ивана. Доброго сестра подцепила молодца!
новорубленое жило, смерила Ивана взглядом вприщур. Поджимала губы, словно
бы решая, что мог сын и получше найти! После уж, за степенным застольем,
все выяснив - и вельяминовское родство, и про Никиту покойного (слыхала о
нем), - смягчилась. Сами были из-под Радонежа, в родне с Фролом
Беклемишем, строившим одну из каменных башен Кремника. У радонежского
игумена Сергия бывали не раз и тем гордились. Иван не посмел встрять в
говорю, но Наталья и сама сказала, что Никита покойный и родитель Никитин
Мишук Федоров тоже рубили Кремник, еще тот, прежний, дубовый!
своего, обозрел Ивана, и тоже - вприщур. Верно, с сыном баяли не по раз,
сомневались, не продешевил ли тот, посватавшись к Федоровым.
царственно, слова остудного не говоря, повадою, взглядом осадила. И тот
помягчел, одобрел, расхмылил, - а и невеста, видать, приглянулась ему!
гордо-недоступно идет перед будущим свекром по горнице, <себя несет>.
<Перед старыми людьми пройду белыми грудьми> - отколе только и выучилась
таковой проходочке!
тканых узорах, примеряет беличий коротель, крытый вишневым бархатом (и по
бархату - золотые травы), поворачивается, проходит. Полыхает румянец,
частая завеса жемчужных нитей доходит до глаз. В этом наряде будет
выходить перед столы! Концы красных выступок словно вспыхивают, выглядывая
из-под долгого подола. Переливается шелк, жарко горят серебро и каменья,
рассыпанные по груди. Пышные палевые рукава хрусткого шелку схвачены у
запястий парчовою оторочкой, вышитой мелким жемчугом. Хороша! Иван и то
по-новому глядит на сестру, не замечал вроде, какая она красавица. Теперь
кинулись в очи и нежный обвод чуть удлиненного, как у матери, лица,
полыхающего румянцем, и соболиные темные брови, и взгляд сверкающий,
нестерпимо-яркий, весь в ожидании чуда - только бы донести, не
расплескать, не истратить дуром и попусту до свадебного стола, до постели,
до первой ночи супружеской!
помоги со стряпней, а мы тут поколдуем с Иваном!
думает. После вынимает, откладывает то то, то другое - серьги с гранатами,
янтари, жемчуга, старинные черненого серебра створчатые браслеты,
серебряный восточный кувшин с чарками, в каждой из которых в донышко
вделано по лалу. Задумывается над двумя золотыми солнцами с капельками
голубой бирюзы в них (что и не так уж богато выглядит рядом с тяжелым
восточным серебром!), подымая глаза на Ивана, говорит:
которые в торгу, можно и четыре таких терема соорудить, и скота накупить
целое стадо. Потому и хранят, и берегут, потому и передают из рода в род!
Черный день возможен всегда. И тогда хозяйка, осуровев ликом, вынимает из
ушей серьги с голубыми сапфирами, из скрыни береженую золотой парчи
головку.
вновь на пепелище возникает терем, мычит скотина в новорубленом хлеву, а
мужики-мастера, засовывая топоры за опояску, бережно прячут за пазуху
замотанную в тряпицу ковань или узорочье: дочерь взамуж отдавать, дак
тово! И опять до часу лежат надеваемые по праздникам да в церковь
прадедние сокровища - красою, гордостью и денежной обороной на случай
лихой поры.
зять, разгибаясь, говорит Ивану:
и амбар дорубим, и хлева свершим!
конце концов, всем девкам надобе выходить замуж, а Семен - славный мужик!
по-за тынами, как растет Иваново хоромное строение. В душе надея была,
хоть и уступил землю, что вдова с сыном не одюжат, придут с поклоном, и
хоть тут он сумеет себе кусок понравившейся соседской земли вырвать! Нет!
Рубят! Мужиков назвал, да не простых, послужильцы, вишь, кажный при сабле,
и не поспоришь с има! Вздыхая и почесывая в затылке, уходит к себе. В
сердцах громко хлопает дверью.
плач, девки вторят ей:
желтыми, точно масло, щепками сосновый ствол. - Теперя им на неделю вытья!
глядельщики останавливают у ворот:
не давши согласия назначить Митяя восприемником своим, в конце концов
<умолен быв и принужден>, как гласил летописец, сказал:
Богородица и преосвященный патриарх и вселенский собор.
Митяя, таким образом, отлагалось до соборного решения Константинопольской
патриархии.
Михаилу-Митяю, тем самым все-таки, благословивши князева возлюбленника.
Многие верили. Москва глухо роптала. На митрополичьем дворе ежеден
Аникина Наталья
Василенко Иван
Панов Вадим
Сертаков Виталий
Куликов Роман
Перумов Ник