что новый хан порешил казнить Семена в отмщенье за гибель тверских князей,
Александра с Федором.
были вызваны на суд. Теперь они ходили гневные или смурные, отчаянно глядя
на Симеона. Ближе московского князя зная характер Костянтина Василича, они
не чаяли, в случае торжества последнего на суде, остаться в живых.
доверившиеся ему, могут погибнуть теперь из-за него же в междукняжеской
борьбе, было непереносно.
кого и сколь получено даней, когда и кем взято, когда привезено в Орду...
Поминали давний суд над Михаилом Тверским, когда великого князя оговорили
как раз на таких вот мелочах, обвинив в утайке ордынского выхода.
каждым из них в особину, убедив отказаться от участия в суде, окончились
полным провалом. Похоже, братья-князья сговорились у него за спиной еще до
приезда в Орду.
Александром Морхининым готовили грамоты, прикидывали так и эдак,
предусмотрев, кажется, все возможные зазнобы супротивников. И все же
самого главного не предусмотрели, не верилось до последнего дня, хоть и
упреждал Джанибек, что братья-князья будут соборно требовать от хана
лишить Симеона великокняжеского стола.
эмиры хана сидели рядами на возвышении, русские князья с подручными
боярами стояли внизу, на ковре, двумя неравными кучками. Хлопотали
толмачи. Нукеры у входа отпихивали любопытных, тех, кто не получил
приглашения. В юрте стоял гул, словно в потревоженном осином гнезде.
попеременно мешались горечь и бешенство), в лучшем своем белошелковом
охабне с долгими висячими рукавами. Суконная шапка с алмазом и соколиным
пером довершала его наряд. Братья-князья приоделись тоже.
старшего муфтия, потом главный кади захотел дополнительно что-то узнать, и
ему толковали, показывая грамоты, а он важно кивал головой в чалме,
вытягивая шею вперед (горбатый нос и маленькая загнутая бородка придавали
ему сходство с грифом), и приставлял ладонь к большому старческому уху.
Наконец Джанибек подал знак - начинать.
Тяжело, исподлобья глядя на Семена, обвинил великого князя в задержке
ордынского выхода и видимых переборах во взимании даней, а также в том,
что черный бор с Новгорода Великого и отступное с Торжка князь целиком
забрал себе, не поделясь с другими князьями.
и гневаясь, стал говорить о грабеже Ростовской волости московитами: <С
коего грабежа волость оскудела людьми и добром, смерды бегут во иные
земли, яко от лихолетья какого или моровой беды> - и что он, князь, лишен
всяких прав даже и в дому своем, а и селами, <которые князю надлежат>,
править не волен.
суздальского князя.
словно бы знакомца, пойманного на воровстве, коего ближние теперь
гнушаются даже и узнавать в лицо, - он отнесся прямо к хану и стал
толково, не волнуясь, чеканя слог и делая остановки, дабы толмачи могли
по-годному перевести сказанное, перечислять все шкоды князей московских,
начиная с самого Юрия Данилыча: убийства, наветы, присвоение даней,
грабленье, несообразная ни с чем покупка ярлыков на чужие княжества,
неисполнение ханских повелений (так, Юрий Данилыч, вызванный в Орду, не
поехал к Узбеку и присвоил себе две тысячи тверского выхода), наконец,
клеветы на тверских, законных князей. Не было забыто и то, что Данила, дед
Симеона, не был ни разу на великом княжении, и посему москвичи навсегда
лишались права занимать владимирский стол.
нарушенных правах тверских князей, вытолкнул упирающегося Костянтина
Михалыча Тверского, и тот пробурчал, что у них, в тверском княжеском роду,
лествичный порядок сохранен доднесь, так, он, Костянтин, без спора уступил
стол старшему брату Александру, когда тот воротил изо Пскова.
знание многого, что считалось глубоко скрытою отцовою тайной. Затем
нарочито бегло перечислил то, в чем обвиняли Симеона другие князья,
присовокупив:
моему, достаточно и прочих его шкод. Мне же пристойно тут рассказать, как
великий князь тщится отобрать наш родовой живот, волость княжения
суздальского, град Нижний Новгород.
его руке хрустнула - и сдержался.
своего великий князь Семен встретил не у постели больного, как было бы
пристойно всякому сыну, а в Нижнем Новгороде, который еще тогда чаял
охапить в руце своя! Здесь, перед ханом Узбеком, мир и покой праху его, он
обещал воротить мне сей град, отчину мою и дедину, а ныне уже улестил бояр
нижегородских поддатися себе, дабы и весь град со временем удержать за
Москвою! Почто, царь царей, утомлял я твой слух речью об отце и дяде
великого князя Семена? Чтобы ты видел сам, яко не по обычаю, не по закону
и не по совести получили московские князья великий стол владимирский! Но
яко тати некие, ворвавшиеся в богатый терем, и яко злодеи, погубившие
братью свою!
и не говорить суздальский князь! Ни словом, ни движением бровей не показал
Джанибек царского гнева своего, но Семен сверхчувствием загнанного уловил,
почуял промашку, супротивника, подумав злорадно: <Нет, князь, все-таки не
быть тебе на владимирском столе!>
Ярославский. Уже не от своего лица, а от лица всех потребовал лишить
Семена великокняжеского звания, а владимирский стол передать суздальскому
князю, старейшему прочих и по лествичному счету более, чем московский
князь, имеющему прав на великий стол владимирский.
злобы. <О чем все они думают! Какие права?! Что ж, я им здесь, перед лицом
хана, скажу, что единство Руси надобно прежде всего на то, чтобы
освободить себя от Орды? Справиться с татарами? - думал он в бешенстве. -
Им не лествичное право - им нужно сидеть, как они сидят, не шевелясь, не
думая ни о чем, кроме своих уделов! Возлюбленная старина им нужна! Как бы
не так! Не старина, а старость, не святыни прошлого, зовущие на бой, а
дедова постель с клопами... А о прочем - хоть трава не расти! Не чуют
литовской грозы, ни шатанья Царьграда, ни латинского натиска на Русь -
ничего не чуют! Добро хоть, что ныне суд перед ханом, не то бы, как
полвека назад, пошли войной друг на друга, а сил не хватило - притащили
татар, стойно Андрею Санычу с Дмитрием, - и разорили бы в поисках
<справедливости>, завалив трупами, всю страну!
гибели православия? Возможного вскоре изничтожения языка русского? И что
токмо соборное сплочение всех русичей воедино вокруг сильнейшего, а значит
ныне вокруг Москвы, способно спасти родимую землю? Мыслят отсидеться в
уделах за лесами и реками? Поставят себе суздальского князя, а осильнеет,
скинут и его?! Да, отец, ты был прав, покупая у них ярлыки!>
плат, не спеша отер чело. Спрятал плат в рукав и стал отвечать поряду,
начиная от самых нелепых обвинений, которые опровергнуть было легче всего.
Явив грамоты, он без труда доказал, что об утайке выхода речи и быть не
может.
ты, Василий, требуешь от меня, дабы я поделил на всех дани с Новгорода,
коими мне, яко князю владимирскому, токмо и ведать надлежит? Здесь оно,
новогородское серебро! - почти выкрикнул он. - А где бы было, ежели бы я
доброхотно роздал его семо и овамо? Кто же, Василий, жадает утаити выход
царев, я или ты?
от тебя купил ярлык на Ростов! И дани царевы с тех пор не задержаны ни
разу! Вспомни, с коими трудами и скорбью давали вы выход до той поры!
Скажи теперь, кто из нас вернейший слуга кесарю? Что же речено тут о праве
лествичном... Скажи, Василий, коими заслугами твой дед, Федор Чермный, сел
на ярославское княжение? Не милостью ли хана Менгу-Тимура? Почто ж ты,
Костянтин Василич, нас всех, прямых наследников великого Александра,
невского героя, содеянного святые винишь, яко татей и некиих худородных
выскочек? Да, по ханскому изволению получили мы стол великий! Наши права -
в руце великого кесаря. Хочет - милует, хочет - казнит! Слово кесаря, и
только оно, содеивает любого из нас князем великим! И нелепо есть тут,
пред лицом царя царей, даже и спорить о том!
Джанибек глядел одобрительно. Кажется, эта грубая лесть, только что, на
ходу, измысленная Семеном, многим пришлась по сердцу.
князя своего и в праве отъезда вольны суть! Тем паче не в ину землю, а в
волость князя великого! Что же речено тут о граде Нижнем, то достоит царю
царей прежде уведати, чей был исстари тот град и в кои веки и когда дан он
Шломо Вульф
Акунин Борис
Пехов Алексей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Никитин Юрий